При царе Сервии

– А!.. – воскликнул он, встрепенувшись, точно укололся, – редька!..

– Сам-то ты, дед, лысой головою похож на редьку, – сказал ему Ультим со смехом.

– Что же это такое!.. что такое! – привязался к нему свинопас, указывая на мальчика, – Ювент-то... и Ювент-то... ведь умом повредился... что теперь будет, говорю?

– Будет тебе лишний год жизни, дед, потому что господа вместо тебя в жертвенную Сатуру положат Авла.

Потянувшись зачем-то через стол, Ультим подтолкнул старика; тот выронил редьку, которую разглядывал, точно диковину, и она покатилась по полу прямо под ноги идущему Грецину.

Толстяк управляющий, никакими заклинаниями не осиливая винного одурения, поскользнулся, едва не упал, с грохотом двинув колченогий стол, ухватившись за него, причем поставленная для ужина посуда задребезжала, похлебка расплескалась из огромной миски, а мальчик забредил еще боязливее:

– Идет... Авл идет...

– Я те научу редьку есть! – огрызнулся Грецин, грозя кулаком свинопасу.

– Старый обжора съел все твои гостинцы, – сказал Ультим сестре.

– Пусть! – отозвалась Амальтея равнодушно.

Балвентий поднял редьку с пола и спрятал в небольшую сумку, висевшую у его пояса.

– Я те упрячу в Сатуру вместе с жертвенными редьками!.. – ворчал на него Грецин, – дай настать празднику!.. Я те вместе с Авлом упрячу...

– Ты его не упрячешь! – резко крикнул всеми забытый Вераний, – этой мой отец.

И подбежав, он крепко обнял дряхлого свинопаса, которому в эти минуты, как и Грецину, только от другой причины, было трудно растолковать, в чем дело.

ГЛАВА XX

Ссора из-за свинопаса

Семья управляющего с гостями уселась за ужин, но едва они начали есть похлебку из общей миски, как вошли новые гости – деревенские старшины с отцом спасенного мальчика. Поздоровавшись с хозяевами, эти люди принялись осторожно шептаться, с сильнейшим любопытством выспрашивая обо всех подробностях дела: где нашли мальчика, в какой позе, глубоко ли его засосало, что он говорил и т. п.

Они стали басить все громче и громче, приблизились и обступили лежащего, навязывая каждый свои советы, противоречащие мнениям других.

– Он еще не согрелся?

– Нет... видишь, его трясет... так и подбрасывает!..

– Хорошо бы ему дать горячего вина!..

– Давали... не помогает.

– А по-моему – лучше масла с медом.

– Стошнит.

– Это-то и в пользу.

– Тут на столе есть немного масла, для полбяной каши поставили.

За ужином, однако, общая беседа перешла на другое: поселяне стали хохотать, слушая рассказы Тита и Ультима о том, как перед этим будущий тесть и жених, напившись допьяна раньше пира, чуть не отдали Амальтею замуж за Балвентия, с переименованием в Стериллу, если б этому не помешал Прим; признание Веранием свинопаса за отца они тоже приписывали его выпивке с тестем, но тот еще более рьяно принялся доказывать достоверность своего родства со стариком, который уже давно, с первого взгляда, показался ему похожим на кого-то давно не виданного и, ущемляя свой нос между пальцами, он стал допрашивать Балвентия, зная, что поселяне не поймут этой символики, не видавши его носа в клещах.

– Ты вейент?

– А вейент я, вейент.

– Тебя прежде звали не Балвентием?

– Всегда Балвентием... всегда.

– Да ты уж это позабыл от старости, от побоев... (сигнал) ты не помнишь, как тебя звали.

– Не помню, не помню...

– Ты был извозчиком? Перевозил клад?

– Да ведь ты говорил, будто твой отец убитый полководец, – перебил Прим и насмешливо и злобно.

– Конечно... – ответил Вераний, – из извозчиков он чудесами храбрости...

– Балвентий-то?

– В молодости он был не таким... он... ах!.. это такая длинная, такая дивная эпопея, что я вам ее расскажу когда-нибудь после и не всем, а лишь старшим, самым достойным моего уважения, а теперь я только торжественно произношу мой обет: вы все свидетели... до тех пор, и пока я не докажу вам неопровержимо, что Балвентий мой отец и пока я не добьюсь его освобождения... у нас в Вейях есть могущественная родня... они заставят Турна дать моему отцу свободу, отпустить его домой на родину, – до тех пор я не женюсь на Амальтее.

Вераний обвел все общество каким-то особенным, властным, точно магнетическим, взором, встал из-за стола, с насмешливо-утрированным почтением отвесил чересчур низкий поклон и тихо вышел.

Пирующие глядели вслед ему молча, разинув рты, пока Тит, лодочник не последовал за ушедшим, говоря:

– Я провожу его; он так пьян, что, пожалуй, свалится в трясину.

– Я говорила тебе, отец, – сказала Амальтея, – говорила, что ничего хорошего не выйдет, потому что приметы неладные для свадьбы... гости пришли с похорон, принесли Ювента, говорили только про убийство, про соседское дело... потом Вераний...

Она кинулась к ногам Грецина, захлебываясь слезами.

– Не отдавай меня за пьяницу!.. не отдавай за лгуна!.. Не люблю я его, не хочу, не хочу!..

Поселяне одни приняли ее сторону, вместе с Примом и Тертуллой стали уговаривать Грецина прогнать негодного жениха, но Ультим, которого оруженосец постоянно смешил, особенно теперь, после его сцепки с Балвентием, сначала враждебной, потом родственно-любовной, Ультим начал заступаться за Верания; часть гостей поддержала его, и начался бесконечный спор с семейным разладом, где один дряхлый свинопас не принял участия, ничего не понимая в случившемся, бормоча сам с собою:

– Что такое он говорил?.. Что такое?.. вот теперь все кричат?.. а ну-ко-сь он нос-то... нос-то мне прищемит опять!..

ГЛАВА XXI

Деревенские сплетни. – Любовь у источника

Старому Грецину было чрезвычайно неприятно все случившееся, но он не решился наотрез отказать Веранию в руке своей дочери в такое время, когда ему казался нужным могущественный человек в Риме среди царской прислуги, за какого тот себя выдавал.

Грецина угнетала мысль, что убийство повело ко вторжению во владения его господ ненавидимых им соседей-помещиков с такою оглаской на весь округ, что не стало возможности скрыть дело до решения господской воли о том.

– Что теперь будет?! Как бы господин не свалил все это с виновной головы на невинные?! Как бы не наказал вместе с преступником и управляющего со старшим сыном, за то, что допустили случиться то, что случилось не по их воле, а еще сильнее за разглашение того, чего нельзя скрыть!..

Так мучительно прошло несколько дней.

Члены семьи Грецина обыкновенно собирались в полдень к обеду не все за раз, а по мере окончания работы каждого, кому когда удобно.

Ультим, исполнявший обязанности дворника при усадьбе, являлся к матери первым; затем приходил сам Грецин; Прим и Амальтея бывали последними, потому что соседи часто задерживали их болтовнёю, повстречавшись на дороге. Как все молодые люди, они любили слушать новости и со своей стороны рассказывать, что накопили в запасе своих сведений.

Во многих добытых ими слухах были ужасные преувеличения; соседи судили и рядили не столько о самом происшествии, его виновнике и жертве, как о семье Турна Гердония, хозяйстве его поместья, ссоре с соседом, причем не все поселяне держали его сторону; многие давали хвалебное предпочтение его врагу, фламину.

Во всех этих слухах, когда их передавали, Грецина страшно огорчала болтовня Тита-лодочника, заслуженно прозванного Ловкачом. Все сплетни были ужасны, но выдумки Ловкача просто омерзительны.

Однако, в глубине своего ума, старый управляющий не мог не признавать, что в сущности поведение деревенских болтунов имело свои основы и заслуживало порицания не больше, чем его с сыновьями, не сумевших затушить дело до его огласки.

Грецин, помимо желания, был вынужден стать по отношению к Авлу почти в положение его защитника из опасений господского гнева; он сильно страдал от фальши этого положения, потому что никто больше его не презирал таких людей, мелких негодяев, как Авл, но, когда человеку приходится страдать из-за разбойника, у него, естественно, возникает доля потворства, извинения ему.