На краю света. Подписаренок

Тут Трофим Андреич испугался, что Иван Фомич откажется пойти на это дело, и сразу же согласился на все его условия. Перед уходом он для пущей верности всучил ему пять рублей задатка и в ночь отправился с чернокомским старостой за раскладочным материалом.

Через неделю Трофим Андреич представил волостному правлению раскладочный приговор и податную ведомость чернокомского общества. Виктор Павлович сам у него все проверил и снова похвалил и поблагодарил его за проделанную работу. «Вы нас здорово выручили с этим делом…» — сказал он Трофиму Андреичу и попросил его еще раз переписать податную ведомость. О водянистых чернилах он на этот раз ничего не говорил и напирал главным образом на нечеткие, неразборчивые цифры в податной ведомости. «Удивляюсь вам, — сказал он Трофиму Андреичу. — Вы так отлично выполняете такую сложную и трудную работу, как податная раскладка, а цифры писать как следует не умеете. Может, не хотите затруднять себя? Так нельзя!»

Тут Трофим Андреич сразу же направился к Ивану Фомичу порадовать его тем, что Виктор Павлович утвердил их чернокомскую раскладку, но опять попросил переписать ее, так как ему теперь чем-то не понравились в ведомости цифры. И Трофим Андреич стал плакаться на то, как трудно ему будет заново переписывать эту проклятую податную ведомость, так как с цифрами у него действительно почему-то не получается. И может быть, Иван Фомич сам расставит ему, где следует, эти проклятые цифры. Но Иван Фомич сильно рассердился и категорически отказался вписывать цифры в податную ведомость Трофима Андреича. В конце концов дело кончилось у них тем, что Иван Фомич усадил Трофима Андреича за стол, вручил ему две ученических тетради, вписал туда для показа цифры от нуля до девятки и заставил его переписывать их. И вот, вместо того чтобы дописывать свою податную ведомость для Виктора Павловича, Трофим Андреич целый день писал цифры. Писал их и думал о том, какой нехороший человек этот Иван Фомич. Огребает с писарей такие деньги с этой раскладкой, а вписать в ведомость какие-то паршивые цифры не хочет. Но все-таки писание этих цифр пошло Трофиму Андреичу на пользу, и он так насобачился вскоре, что Иван Фомич разрешил ему перейти на переписку податной ведомости.

Ну а дальше все у Трофима Андреича пошло как по маслу. Он за один день заново переписал чернокомскую податную ведомость, сдал ее Виктору Павловичу и поехал домой в Безкиш отдыхать после этой каторжной работы. И хоть дорого вскочила ему эта раскладка, но все-таки он с грехом пополам вышел из нее не хуже Потылицына и Альбанова, писаривших каждый по двум деревням. Теперь и он — Кожуховский — тоже писарит на две деревни, получает, шуточки сказать, тридцать пять рублей. Безкишу и Черной Коме теперь без него уж не обойтись. Теперь его голой рукой уж не схватишь.

Пока Белошенков и Ананьев заканчивали проверку раскладочных приговоров и податных ведомостей, Виктор Павлович решал вопрос о том, как ему скорее и без шума провернуть дело с Витебкой и Александровкой.

Несмотря на самые строгие распоряжения волостного правления сельским старостам о представлении раскладочных приговоров и податных ведомостей, от Витебки и Александровки по-прежнему ничего не поступало. И сами старосты, и их писарь Великолуцкий в волость не являлись и не давали о себе ничего знать. Говорят, крестьянский начальник и становой пристав, ссылаясь на указания сверху, предлагали Виктору Павловичу немедленно произвести арест витебского и александровского старост, писаря Великолуцкого и причастных к этому делу лиц. Виктор Павлович не согласился. «Такая акция станет достоянием широкой гласности, — сказал он, — наделает много шума и, вероятно, не даст положительного результата».

Обдумав и рассчитав все как следует, Виктор Павлович решил провести эту операцию на свой риск силами комской волостной администрации без участия чинов полиции и жандармского корпуса. И только просил вооружить Комское волостное правление строжайшим приказанием крестьянского начальника немедленно провести в Витебке и Александровке выборы новых сельских старост.

Как только проверка раскладочных приговоров и податных ведомостей в волостном правлении была закончена и писаря со своими старостами разъехались по домам, Виктор Павлович приступил к проведению операции. Выполнить ее он решил руками волостного заседателя Болина, исходя из простого расчета: Болин — крестьянин из российских переселенцев, житель Александровки и, как никто из волостной администрации, пользуется доверием и в родной Александровке, и в Витебке.

И вот, после длительных и весьма строгих наставлений, заседатель Болин выехал в Витебку предъявить старосте распоряжение крестьянского начальника о выборе в Витебке нового старосты. При выборе нового старосты никаких разговоров о новой раскладке по возможности не допускать, а после выборов немедленно, вместе с писарем Великолуцким, отправиться в свою родную Александровку и таким же манером провести там выборы нового старосты. Затем обязать нового александровского старосту вместе с новым витебским старостой и писарем Великолуцким немедленно прибыть в волостное правление за новой инструкцией насчет раскладки податей. А чтобы это дело было ясным и не вызывало у мужиков сомнений, взять с собой в Кому кого-нибудь из гласников волостного схода, которые принимали участие в обсуждении сходом раскладки податей. Особенно желателен с этой стороны приезд в волостное правление Яна Бижана.

Через неделю, к общему удивлению, заседатель Болин возвратился в Кому с новыми витебским и александровским старостами, писарем Великолуцким и тремя гласниками — Бижаном и Василенком из Витебки и каким-то Бобриком из Александровки.

Заседатель Болин чувствовал себя героем и рассказывал, как он провел всю эту операцию. Прежних старост в Витебке и Александровке он не ругал, не запугивал встречей со становым и тюремной отсидкой, а прямо заявил им, что начальство решило сменить их за плохую работу и только просит их оказать ему помощь в выборе новых подходящих для этой должности людей. И витебский, и александровский старосты очень этому обрадовались, так как все время жили под страхом, что им не миновать тюрьмы за срыв раскладки. А с выбором, новых старост они выходили в этом деле сухими. Великолуцкий тоже не учуял в выборах никакого подвоха со стороны начальства и поверил Болину, что волостное правление заново с новыми старостами пересмотрит вопрос о раскладке и о том, что тут хотят предпринять витебское и александровское сельские общества. А Бижан из рассказов заседателя узнал, что волостью теперь заправляет какой-то приезжий начальник, которого даже крестьянский боится. Этот начальник все перешерстил и переделал в волости по-своему, без крика и без шума провел раскладку по всей волости. Может, он для Витебки и Александровки придумает с этим делом какое-нибудь облегчение.

Таким образом, дело с Витебкой и Александровкой наполовину было сделано. Великолуцкий и Бижан были в руках волостного правления. Теперь надо было без шума и гама упрятать их в тюрьму. За это взялся уж сам Виктор Павлович, и сделал он это, как в таких случаях положено по закону, очень вежливо и уважительно. Он пригласил старшину, заседателя и урядника в комнату Ананьева и устроил там Бижану и Великолуцкому что-то вроде допроса. А Белошенкова попросил записывать весь разговор, который он будет вести с ними. Получилось что-то вроде волостного суда над ними, только без наших судей.

Первым Виктор Павлович попросил пригласить Великолуцкого. За отсутствием прежних старост, которых в Витебке и Александровке освободили от их общественной службы, он оказывался главной фигурой в этом деле. На первый вопрос Виктора Павловича о том, почему в Витебке и Александровке до сего времени не произведена раскладка податей, Великолуцкий сбивчиво стал объяснять, что много раз собирались по этому делу и в Витебке, и в Александровке, спорили, ругались и никак не смогли прийти к какому-либо решению. Одни говорят одно, другие твердят совсем другое, а договориться ни до чего не смогли.