С любовью, верой и отвагой

2. ВОЗДУХ СВОБОДЫ

Унтер-офицеру Батовскому уже приходилось заниматься с рекрутами. Он поступил в полк одновременно со своим любимым командиром Казимирским осенью 1797 года, «шеренговым» в его взвод, вскоре, по представлению тогда ещё поручика Казимирского, сделали Батовского «товарищем», а спустя пять лет — унтер-офицером. Так с 1803 года через его руки прошло человек двадцать новичков. Двое из них сами стали унтер-офицерами, но при встрече здоровались первыми. Уважали его науку, хотя в своё время недовольны были, и в особенности тем, как он действует палкой.

Эту палку, или, официально говоря, унтер-офицерскую трость, знак своего чина, Батовский заказывал всегда у столяра-краснодеревщика из специально выдержанного орехового дерева, с набалдашником белой кости, кожаным темляком под ним и широким латунным «башмачком» внизу. Правда, недавно ротмистр сказал ему, что трости у унтер-офицеров и офицеров уже отменили, но Батовский не поверил. Как же можно унтеру без трости, верной его помощницы?

Поэтому к рекрутам последнего набора Батовский тоже выходил со своей неизменной ореховой палкой, пускал её в дело редко, да метко и добился некоторых успехов. Прошла всего неделя с первого занятия, а четырнадцать его учеников совершенно безошибочно выполняли команды: «Стоять смирно!», «Стоять вольно!», «Кругом!», «Налево!», «Направо!», «Стой!» и «Шагом марш!», что делали всегда с левой ноги.

К тому же Батовский поправил им осанку раз и на всю жизнь. Завидя его, они тотчас распрямляли спину, подбирали живот, прижимали ладони к боковым швам панталон, сдвигали пятки вместе, носки — врозь и «ели глазами начальство». Именно так надлежало стоять каждому нижнему чину во фрунте, и это, похоже, уже вошло у них в привычку.

Конечно, в немалой степени успеху способствовало то, что в этот год Батовский учил не тёмных крестьян-лапотников, не знающих «право-лево», а людей вольных, просвещённых, будущих «товарищей». Мешала им лишь их собственная нерасторопность и малое прилежание к тонкой науке военного строя.

Взять хотя бы этого дылду Шварца, лекарского сынка. По внешности он — настоящий флигельман [13] восьмивершкового роста, мощной фигуры и приятной внешности, а по своему поведению — форменный «штафирка», пересмешник, болтун и забияка без всякой солдатской основательности.

Ещё на втором занятии Батовский заметил, что Шварц за его спиной корчит рожи и передразнивает его движения, чтобы развеселить своих товарищей. Унтер не стал за это публично наказывать новичка. Он скомандовал своему отряду «Кругом!» и пошёл осматривать строй сзади, будто бы проверяя выправку рекрутов. Дойдя до правого фланга, громко сказал: «Шварц, спину надо держать прямо!» — и так «поправил» негодника, что тот вскрикнул от боли.

На четыре человека подалее от Шварца в строю находился Сырокумский, бывший причетник Крестовоздвиженского собора. Поначалу Батовский думал, что он по своему зрелому возрасту станет здесь лучшим учеником и его помощником, но вышло иначе. Сырокумский был душой поэтической, суровая действительность его интересовала мало. Хлебнув вина, он мог читать наизусть строфы из Гомера. Однако команду: «Сабли вон!» — почему-то выполнял с опозданием в третьем приёме, когда следовало, вынув саблю из ножен, взять её «на подвыску», то есть быстро и чётко поднять эфес на уровень шеи.

Долго терпел сие безобразие Батовский, объясняя поэту, что так он нарушает красоту и единообразие всего строя. И лишь однажды тонким концом трости, окованным латунью, «помог» Сырокумскому вовремя поднять саблю, ударив его по пальцам правой руки. С тех пор уж причетник не ошибался, а безотрывно следил за унтер-офицером, чтобы правильно выполнить команду.

Да, многие рекруты так или иначе, но познакомились с виртуозной тростью Батовского. Однако были и такие, что усваивали азы солдатского ремесла без её помощи. На левом фланге последними стояли у него двое: Вышемирский и Соколов, оба дворяне. С первого взгляда унтер-офицер окрестил их «заморышами». Рост — менее шести вершков, телосложение — хлипкое, возраст — самый неопределённый: семнадцать лет.

Но первого привезла и сдала с рук на руки Казимирскому графиня Понятовская, женщина знатнейшей фамилии, редкой красоты и ума. Второй приблудился сам и сумел чем-то понравиться командиру.

Вот эти двое приходили в сборную избу на занятия первыми, то есть в семь часов утра, и уходили последними, около полудня. Слушали объяснения унтер-офицера почтительно и с большим вниманием. Старались повторять все движения как можно точнее и дополнительно ещё учились строю по вечерам со своими «дядьками» из старослужащих, прикреплёнными к ним по приказу Казимирского. Кроме того, у каждого был свой талант. Вышемирский хорошо фехтовал, потому что до службы брал уроки у учителя-француза. Соколов любил лошадей и знал верховую езду не хуже любого строевого солдата в их взводе.

По всему по этому выходило, что у обоих «заморышей» есть шанс выбиться в офицеры, особенно при нынешних боевых действиях. Оттого в своих регулярных докладах ротмистру Батовский всегда говорил о них больше, чем об остальных рекрутах: отмечал все промахи и достижения, хвалил их понятливость и готовность заниматься экзерцициями хоть с утра до вечера.

Так и сегодня он начал свой доклад командиру с описания забавного случая на учениях с пикой. Рекрут Соколов, делая «мулинеты» [14] в пешем строю, уронил оружие себе на голову и поранился.

   — Сильно? — с некоторой озабоченностью спросил Казимирский.

   — Не очень, — успокоил его унтер-офицер. — Только шишка на лбу вскочила преизрядная и ссадина была с кровью.

   — Ты послал его к лекарю?

   — Никак нет, ваше благородие. К лекарю идти он наотрез отказался, хотя чуть не заплакал отболи. Ноя разрешил ему «мулинеты» сегодня не крутить.

   — Правильно, — одобрил действия унтера Казимирский. — Пусть ещё два дня отдохнёт. А в четверг задай ему на пику такой же урок. Солдатская служба — не сахар, нечего отлынивать...

   — Слушаюсь, ваше благородие, — ответил Батовский и продолжал свой рапорт.

Они ещё поговорили о разных важных делах по подготовке учебной команды к принятию присяги и её обмундированию, поскольку изготовление мундиров на швальне вдруг приостановилось — закройщик Иван Козюля третий день пил без продыха.

Уходя от ротмистра, Батовский в сенях столкнулся с Соколовым. Тот был уже не в рекрутской куртке из сермяги и не в фуражной сине-малиновой шапке, как ходил на учения, а в своём казацком чекмене. Из-под козырька картуза выглядывала у него белая повязка. Под мышкой Соколов держал книгу «Новый лексикон французских слов с толкованием на русский». Увидев унтер-офицера, рекрут сдёрнул с головы картуз и встал по стойке «смирно». Батовский откозырял и пошёл дальше. Он знал, что Соколов часто обедает у командира и переводит ему французские романы. Строгому унтеру нравилось, что новобранец ни разу никому в учебной команде и словом не обмолвился о своих приватных встречах с офицером...

Держа в руке картуз и книгу, Надежда вошла к ротмистру. Денщик уже накрывал на стол. Казимирский покосился на её белую повязку:

   — Я вижу, знакомство с пикой началось неудачно?

   — Пустяки, господин ротмистр. Через два дня заживёт. А повязку я надел потому, что синяк портит внешность.