Кривая империя. Книга 3

Помолившись на Соловках, команда возвратилась в Архангельск, завершила отделку «Св. Павла», приняла у голландцев 44-пушечную игрушку — фрегат «Santa profeetie» («Св. пророчество»). Радость от обладания настоящим флотом была безмерна. Петр порывался поделиться ею со своими москвичами, но не осилил письма, ибо «обвеселяся, неудобно пространно писать; понеже при таких случаях всегда Бахус почитается, который своими листьями заслоняет очи хотящим пространно писати».

Флотилия проводила в открытое море иностранных купцов, и в начале сентября царь появился в Москве. Здесь продолжались веселья и фейерверки. Пришлось Петру принять еще одно воинское звание — бомбардира.

Гулянки у царя получались хорошо. Меры никому знать не позволялось. Вот, допустим, нужен повод выпить. Именин подходящих не видать. Тогда играем свадьбу.

— Чью?

— Да вот, хоть шута нашего Яшки Тургенева.

— А с кем?

— А вот, ты, девка, поди сюда!

— Так это не девка, а жена дьяка.

— Ну, а нам-то что, если патриарх позволяет!

— Какой, господи, патриарх?

— А наш, «всешутейший отец Иоаникит, пресбургский, кокуйский и всеяузский патриарх»! (Никита Зотов, при котором сам государь состоит простым дьячком).

И составляется свадебный поезд, и пьяные молодые впихиваются в лучшую бархатную карету царя. А все потешные и настоящие придворные едут следом на козлах, свиньях, быках и собаках в кулях мочальных, лоскутных кафтанах и прочем нарочитом рванье.

Это наших спикеров и депутатов, секретарей и министров можно легко вообразить на столь подлых скакунах, а тогдашним столбовым это было очень обидно.

И вот еще беда. Оказывается, государство изволит страдать отсутствием твердого управления.

— Какое государство?

— Да вот это же, Российское!

И правда, люди русские подумали, что им тоже можно веселиться. И стали они гулять по-своему.

Казначейша маленького царевича Алексея Петровича обвиняется в разбойных наездах на московские дворы — еле выкрутилась.

Князь Александр Крупский убивает жену — бит кнутом.

Князья Владимир и Василий Шереметьевы изобличены в организации банды и грабительских налетах — отданы на поруки, а доносчики казнены.

Федор Дашков продался в службу к польскому королю — перехвачен на границе, привезен в Москву и откупился за взятку дьяку Украинцеву в 200 золотых — теперь нахально ходит, как ни в чем не бывало:

Список славных дел продолжался бесконечно, царю исправно докладывали, что такого наглого разбоя, разврата, мздоимства и казнокрадства в самых верхах ни в каких голландиях и «гишпаниях» давным-давно не водится, и надо принимать меры.

Патриарх, напротив, считал главным источником скверны «немцев». Он боролся с этими еретиками изо всех сил, и даже запретил им в день рождения царевича Алексея 28 февраля 1690 года сидеть за праздничным столом. Пришлось Петру самому поехать к дружкам на Кукуй и отметить отцовскую радость до беспамятства. И, умирая через несколько дней от досады, патриарх Иоаким Христом-богом увещевал царя «не допускать православных христиан дружиться с еретиками-иноверцами, латинами, лютеранами, калвинами и безбожными татарами». Было в этом завещании и обширное рассуждение о вреде иноземных командиров для русской армии, и о мерзости построенных на Москве поганых мольбищ, и о религиозной целомудренности иностранных дворов при полной распущенности нашего «потешного». Короче, святой отец истратил все силы на последний урок нравственности. Аминь!

Царь не унялся, а, напротив, захотел просвещать народ. Были подготовлены списки бояр да дворян, которым вменялось учиться «италианскому» языку у репетиторов. Семейства московские вскручинились, жить становилось тесно, сама жизнь сделалась какой-то нервной, нереальной, карнавальной.

И весна началась неправильная, сумасшедшая. В апреле посреди Москвы вдруг завопили «караул». Это какой-то мужик сказал за собою государево слово и дело. А сделал он крылья, и станет летать, как журавель. Все сразу поняли, какое это ценное открытие по линии обороны. И попал наш народный умелец в Стрелецкий приказ, и получил 18 рублёв государевой казны и потратил их — слепил крылья слюдяные. А показательный полет должен был состояться пред лицом стрелецкого главкома Ивана Борисовича Троекурова. И стал наш дубровский махать крыльями, стремясь поднять свой ероплан наверх, но выбился из сил, ибо «тяжелы сделал крылья». И бил он челом, чтоб дали ему еще хоть пятерку на новые, легкие крылья. Но Троекуров понял, что крылья за пять рублей, даже если подымут мужика, то уж бомбовой нагрузки никакой не вынесут. И велел он «бить батоги» безответственного прожектера, а казенные 18 рублёв доправить на нем, продав все имение — все его последние «животы».

Чуда не случилось. Обыденные дела государства, безобразия в российских семьях, где от неправильных супружеских отношений, побоев и взаимной ненависти стала заметно падать рождаемость, проблемы с воровскими казаками и самосжигающимися раскольниками, поголовное пьянство и нарушение поста, табакокурение, дипломатические свары — всё это стало засасывать царя в обычный русский штиль.

Коварный иноземец Лефорт решил выманить Петра за границу. Он понимал, что рассказы о европейской цивилизации, о гражданском праве, культуре, высоком уровне жизни воспринимаются в российской глуши и грязи, как иносказание о райских садах, летающем граде Иерусалиме, горних селениях с праведными поселенцами. Нужно было тащить любознательного государя на место и наглядно ткнуть его лицом в немецкую мостовую. Но ехать просто так было позорно, хотелось чем-то обозначить свое участие в европейских делах. Одним из важных дел на тот момент была война с турками, поэтому Лефорт подбил Петра на взятие Азова. Сделать это было легче, чем вернуть Константинополь, да и казаки давно болтались без дела. Была и другая причина — православные из Иерусалима жаловались, что султан продал французам право службы в святой земле, а те отняли у наших половину Голгофы, разорили пещеры и кельи хуже турок.

В начале 1695 года для отводу глаз был объявлен поход на Крым. Туда пошла старая московская конница Шереметева, а новое войско в 31 тысячу человек двинулось посуху и по Волге на судах. Из Царицына перебрались в Дон и 29 июня приблизились к Азову. Турки укрепились очень хорошо, заранее получили подкрепление морем, а русским подплыть к городу было нельзя — Дон был перегорожен. На его противоположных берегах высились две большие башни — «каланчи», между которыми позвякивала массивная цепь. Дно реки было утыкано сваями.

Казаки-добровольцы рискнули — за 10 рублей каждый — штурмовать башни и взяли-таки одну. Потом турки сами оставили вторую, но нанесли русским неожиданный урон. Предатель голландец Янсен донес, что русские имеют деревенский обычай спать в жару после обеда. Другой предатель — из раскольников — вошел в лагерь, убедился, что мертвый час начался, и подал знак. Наши проснулись от криков янычар, но успели отбить их с уроном. Потом подошли к Азову. Петр лично руководил бомбардировкой, но два штурма окончились неудачей.

27 сентября протрубили сигнал отхода, и через два месяца войско с притворным триумфом вступало в Москву. Величальные речи звучали фальшиво, тем более, что Шереметев вернулся с настоящей победой из низовий Днепра. Получалось, что надо Петру бросать свои игры с корабликами и фейерверками и заниматься обычной царственной рутиной.

— И вот здесь, — важно объявил Историк, — Петр не упал духом, как упали бы все его предшественники, он «вдруг вырос от беды, и обнаружил изумительную деятельность. С неудачи Азовской начинается царствование Петра Великого!» Немедленно вызываются корабельщики из Архангельска и Голландии, мастера подкопного дела из Австрии и Пруссии. Отплытие эскадры на Азов объявляется на весну 1696 года. Какой эскадры? За одну зиму никто в мире тогда кораблей не строил, но Петр срубил свои корабли сам, с приглашенными мастерами, которые иногда превращались в подмастерьев.