Генерал Раевский

   — Может, может. Уж я-то знаю.

   — Так гнать его взашей! Завтра чтоб духа его здесь не было! И из Петербурга вон! Вон! Распорядитесь! Мерзавец такой!

Излив накопившуюся желчь против ни в чём не повинного придворного, Павел почувствовал облегчение, сел на скамью и отдышался. Рядом беззвучно стоял верный Кутайсов.

Павел повелевает

Каждое утро Павел проводил вахтпарад заступающего в караул полка, почти всегда бывал на нём. А до того он выслушивал министров, читал государственные бумаги, подписывал их или отвергал.

На этот раз фельдъегерь из Вены доставил письмо от австрийского императора. Сорвав с конверта сургучные печати, Павел углубился в чтение.

В прошлом году, опасаясь упрочения в Европе французского влияния, Англия, Австрия, Россия и Турция образовали коалицию. Рассчитывая на овладение землями Италии, где находились французские войска, Австрия развернула в Ломбардии военные действия. Однако австрийцы встретили сопротивление и против ожидания терпели неудачи.

Теперь австрийский император Франц выражал надежду, что верная союзническому долгу Россия придёт на помощь и примет участие в сражениях против войск Наполеона. Ещё он писал, что выражает настоятельное желание видеть во главе объединённых сил несравненного русского фельдмаршала Суворова.

— Ага, закусали вас французские блохи! Невтерпёж стало без нас! — воскликнул Павел.

В нервном возбуждении он прошёлся из конца в конец обширного кабинета.

Радовала мысль, что Австрия с её хвалёным военным советом — гофкригсратом — расписывалась в слабости и обращалась за помощью к России. Конечно, он выполнит просьбу австрийского императора, пошлёт в Италию войска, чтобы раз и навсегда разделаться с этим выскочкой, Наполеоном. Ещё когда тот входил в силу, Павел поклялся, что не приемлет французскую республику, поправшую вековые законы и права.

Он пошлёт против французов армейский корпус, а может, даже и два, в поддержку направит ещё и казаков, этих прирождённых умелых вояк, назначит лучших генералов и фельдмаршала Суворова...

При воспоминании о Суворове Павел нахмурился: этот баловень военной удачи находился в опале и туда его направил он, Павел. Теперь нужно отменять своё решение, извиняться перед не очень-то сговорчивым стариком.

Всё началось с доноса. Фельдмаршал будто заявил: ежели войны нет, то ему нечего делать на парадах да смотрах.

   — Он что же, не желает служить? — вспылил Павел. — Направить его ко мне!

Но вместо безропотного послушания Суворов сам прислал прошение об отставке. Переучиваться на прусский манер, писал он, ему поздно, годы не те, уж лучше доживать век в имении. И тогда появился приказ уволить строптивого фельдмаршала из армии, сослать в его дальнее имение и там учредить за ним надзор. Этого Павлу показалось недостаточно, и последовали новые предписания: сосланный не имеет права выезжать из своего имения, общаться с соседями, а о его поведении следует постоянно доносить в императорскую канцелярию.

Узнав об этом, девятнадцать офицеров из штаба Суворова тоже подали в отставку и выехали к нему в село Кончанское. И они были уволены.

Суворов встал задолго до рассвета. Просыпаться с петухами вошло у него в привычку.

Не умываясь, он выпил горячего чаю, а потом долго плескался холодной, почти ледяной водой. Мыл лицо, шею, грудь, покряхтывая и фыркая от удовольствия. Докрасна растёр тело грубой холстиной. После этого надел свежеотглаженную нижнюю рубашку с тесёмочками, а поверх камзольчик из лёгкой, хлопчатобумажной, в полоску, так называемой канифасной ткани.

Александр Васильевич любил облачаться в чистое, свежее и не любил нерях. На ноги он натянул грубые, домашней вязки, но очень тёплые шерстяные носки.

   — А теперь надобно состряпать до заутрени письмо, — сказал он жившему при нём отставному офицеру Ставракову. — Все теребят с меня денежки. Я, что ли, их делаю? Никакого порядка! Хоть в петлю лезь.

После отставки к нему посыпались просьбы, о которых до того он и не ведал. Требовала уплаты долгов бывшая жена Варвара Ивановна; претендовал на немалую сумму зять Николай Зубов, гуляка и мот; намеревался взыскать полевые и продовольственные деньги премьер-майор казачьего полка Чернозубов; воспитатель сына Аркадия тоже намекал на большие расходы.

   — Во всём разберусь, Александр Васильевич, и отпишу как надо, — пообещал Ставраков, раскладывая на столе бумаги.

   — Вот-вот, Семён Христофорович, отпиши, чтобы вдругорядь им было неповадно.

Ставраков с полуслова понимал Александра Васильевича, своего бывшего начальника, и умел коротко и округло выписать на бумаге необходимое. Когда Суворова отстранили от службы, он тоже написал рапорт об отставке. Вместе с ним уехал в Кобрин. Там его арестовали, отправили в Киев, но потом освободили, и он тотчас направился в Кончанское, куда удалился Александр Васильевич.

Ставраков был в курсе всех денежных дел фельдмаршала и потому недолго скрипел пером, сочиняя ответную бумагу.

   — Написал, послушайте.

Суворов остался доволен, однако же кое-где сделал поправки.

   — Теперь перепиши набело. Возвращусь из церкви, учиню подпись.

Управляющего он предупредил, что придёт вместе со священником и чтоб непременно к обеду была редька да рябиновая настойка. И чтоб был готов самовар: вдруг батюшка пожелает побаловаться чаем.

   — Всё будет, ваше сиятельство. Впервой, что ли, гостя встречать, — отвечал управляющий.

Из церкви Суворов возвратился не скоро, довольный и возбуждённый. Вместе с ним пришёл отец Фёдор, дородный, с зычным голосом, почти на полголовы выше щуплого хозяина.

Денщик Прошка у порога доложил, что всё готово, как велено, и его Катерина ждёт команды, чтобы накрывать стол.

   — Пусть накрывает, и кличь Ставракова, — распорядился барин.

Ставраков не задержался, и Александр Васильевич стал ему рассказывать, как сегодня лазил на колокольню и помогал звонарю отбивать звоны.

   — То-то я и подумал, что звонарь пьяный, — сказал невпопад Ставраков.

   — Ох-хо-хо! — раскатисто рассмеялся отец Фёдор.

   — Ты сам пьян, — обиделся Александр Васильевич. — Видишь, руки как натрудил.

Пока Катерина и Прошка накрывали на стол, Суворов, Ставраков и отец Фёдор успели обсудить сельские дела и осудить вольнодумца Наполеона, дела которого были им совсем не по душе.

   — Ну-с, с чего начнём? — хитровато поглядел хозяин на гостя и потянулся к графинчику. — Надеюсь, батюшка, с мороза не откажетесь?

   — Не откажусь, Александр Васильевич. С удовольствием.

   — У нас и редька для вас приготовлена. Подвинь-ка, Семён Христофорович, батюшке угощение.

Они выпили по рюмке, закусили грибками да редькой и начали аппетитно есть дымящиеся щи. Снаружи послышался звон колокольцев.

   — Никак к нам, — встревожился Ставраков.

   — Поди-ка, Прошка, выглянь, — приказал Суворов. — Кого это там несёт?

Прошка выскочил и тут же возвратился, впуская в дверь запахнутого в шубу человека. Концы его башлыка были завязаны узлом.

   — Вы кто? — спросил Суворов. — Что надобно в сей обители?

   — Я флигель-адъютант нашего государя граф Толбухин.

   — Ну-ну?

Прибывший достал из обшлага шинели конверт с российским гербом.

   — От его императорского величества фельдмаршалу Суворову.

Александр Васильевич стал читать. В комнате воцарилась тишина. Все смотрели на его настороженное лицо, предполагая недобрую весть.

Признаться, Александр Васильевич, не получив от императора ответа на своё последнее письмо, которое послал в ноябре, считал, что службе уже конец, что здесь, в Кончанском, предстоит прожить последние дни. И вдруг предложение возглавить Итальянскую армию.

   — Ура! Ставраков, живо бумагу и перо!

Суворов выскочил из-за стола, не объяснив, что произошло. Глаза его молодо блестели, на щеках вспыхнул румянец.