Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Но и они были расстреляны в 1950 году по так называемому „Ленинградскому делу”, которое тоже служило подтверждением непрекра-щающейся борьбы центрального руководства против могущего возникнуть альтернативного, соперничающего с ним центра, хотя ленинградские руководители никаких открытых выступлений не предпринимали, а действовали по привычной схеме, интригуя внутри партии, используя связи внутри пресловутого „Братства” высших партаппаратчиков, составляя союзы, поддерживая того или иного претендента на сталинское наследство. Они были трусливы, как и все остальные, не решаясь выступить против диктатора даже тогда, когда речь шла о спасении собственной жизни.

Их судьба служила наглядной иллюстрацией слов И. Ильина о том, что тот, кто не сопротивляется, тот уступает злу и идет в его свите;’’кто не пресекает его нападения, тот становится его орудием или гибнет от его лукавства.”

Пожалуй, лучшую характеристику дал им еще в конце 20-х годов Бухарин, заметивший, что „они всей душой с нами, но они приходят в ужас, когда мы говорим о снятии Сталина”. Слова „они всей душой с нами” совсем не означают, что ленинградская парторганизация отличалась вольнодумством. Скорее, наоборот, ее отличительной чертой всегда был ортодоксальный консерватизм. Тот факт, что она представляла „колыбель революции” , позволял ей претендовать на роль блюстителя чистоты марксистско-ленинских риз.

С другой стороны, ленинградские рабочие, которым без конца вдалбливали в голову, что это они сделали революцию, именно поэтому и представляли опасность. Сделанное однажды могло быть и повторено. Это еще одна причина сталинских репрессий, время от времени под тем или иным предлогом обрушиваемых им на северную столицу.

Теперь, похоже, что ленинградская парторганизация пытается сплотить силы, выступающие против перемен. Именно здесь при поддержке местных властей и официальных профсоюзов был проведен митинг Объединенного фронта трудящихся России, на котором большинство выступающих были местные партийные чиновники. Это свидетельствует об образовании союза между партаппаратом, профсоюзами и фронтом. А нападки Б. Гидаспова в „Советской России” на партийцев, отстаивающих различные точки зрения, на стремление децентрализовать экономику, его возражения против какого-либо ослабления вездесущего партийного контроля, против независимости прибалтийских компартий — почти полностью повторяют требования лидеров фронта, пытающихся к тому же играть и на русских националистических чувствах.

После справедливого утверждения о том, что русские принадлежат к наиболее пострадавшим от коммунизма народам, можно было ожидать, что фронт сосредоточит свое внимание на нуждах русских. Но ОФТР, в первую очередь, заботит не то, что было бы лучше русским, а как бы не стало лучше другим. Он самым решительным образом выступает против предоставления независимости республикам Прибалтики, вместо того, чтобы поддержать писателя В. Распутина, предупредившего о возможности выхода РСФСР из Союза, настаивает на укреплении Союза, от чего, в первую очередь, страдают именно русские, несущие на себе основное бремя расходов по его сохранению.

Русские националистические взгляды выражают и многие другие организации. Они находят свое отражение и в призывах создать отдельный ЦК партии РСФСР, и в требованиях возникшего в декабре 1988 года возглавляемого В. Осиповым Христианско-патриотического Союза перенести столицу СССР из Москвы, и в создании И. Глазуновым российской академии художеств. Однако было бы ошибочным считать, что взгляды русских националистов однородны. Наряду с активно исповедующей антисемитизм одной частью общества „Память”, призывами фронта к укреплению Союза существует и иной взгляд, выраженный в самизда-товской работе М. Широкого, считающего, что глубокие культурные и религиозные различия христианских и мусульманских народов препятствуют их пребыванию в составе одного государства, и потому каждой республике следует провести референдум и самой определить свой путь, а русским же следует добровольно переселиться в Россию. Профессор Д. Данлоп считает, что процесс переселения уже происходит.

Несомненно, что рабочие, окрыленные успехом своих забастовок, в ходе которых были удовлетворены, хотя и не выполнены все их требования, образовавшие фактически лишившие местные парторганизации власти свои комитеты, располагающие своими вооруженными отрядами по охране порядка, контролирующие значительные запасы оружия в военной промышленности, и без руководства ОФТР понимают, что они представляют собой силу, способную повлиять на развитие событий.

Такая обстановка вновь поставила перед Горбачевым со всей остротой вопрос о власти и заставила его предпринять решительный шаг по укреплению своего положения. Но не внутри страны, как можно было ожидать, а у берегов маленького острова в Средиземном море.

ЧЕРЕЗ ПОЛВЕКА ПОСЛЕ ЯЛТЫ

Стол, разделявший их, был узким, что никак не символизировало степень разногласий между ними. Заняв свои места за этим столом в корабельном салоне для игры в карты, руководители обеих сверхдержав на сей раз должны были провести игру, имея в виду изменившуюся карту Европы. Горбачев надеялся, что здесь у берегов Мальты он сумеет добиться успеха, который эхом отзовется дома и отвлечет внимание от предстоящей тяжелой зимы.

Совсем не случайно настаивал он на скорейшем проведении этой встречи. В то время как реальных достижений внутри страны не было, ему нужно было что-то, что можно было бы продемонстрировать как свое реальное достижение. Сохранявшийся после окончания Второй мировой войны почти полвека порядок в Европе больше не служил советским интересам. Поговаривали, что на Мальте будет покончено с наследием Ялты, закрепившим успех тогдашнего кремлевского хозяина, позволившим ему продвинуть границы советской империи далеко на Запад и добиться разделения старого континента на две сферы влияния.

Теперь, когда стало очевидным, что советская сфера явно отстала, Советский Союз не был больше заинтересован в сохранении существующих барьеров между двумя блоками, а наоборот, как подчеркнет на аудиенции у Папы советский лидер, в создании „содружества демократических государств с высоким уровнем взаимозависимости, легко преодолимыми границами, открытыми для обмена товарами, техникой и идеями и всесторонними контактами между людьми”.

В преддверии Мальты он торопится. Выбрасывая, как сбрасывают балласт с тонущего корабля, одну восточноевропейскую страну за другой из-под власти коммунистов, отдавая их как разменную монету в счет будущей западной помощи, он стремится как можно быстрее убрать препятствия на пути того, что являлось главным в его предложении, — „обмена товарами и техникой”, что одно и могло спасти советскую экономику и сохранить за ним власть. В то же время он демонстрировал, в каком отчаянном положении находится его страна. Настолько отчаянном, что даже ансамбль Советской Армии вынужден был запеть „Боже, спаси Америку”. События не заставили себя долго ждать.

То, что в своей внешней политике советское руководство прежде всего исходит из соображений политики внутренней, секретом не было. Происходившее в Восточной Европе еще раз подтвердило это. Пожалуй, наиболее показательна в этом отношении Чехословакия, где глава компартии Якеш, подобно Хонекеру и Чаушеску, активно противился новому советскому курсу. Еще весной Горбачев ставит руководство чехословацкой компартии в известность о том, что обострение внутрипартийной борьбы вынуждает его объявить вторжение 1968 года ошибочным. Якешу предлагается к октябрю вывести из Политбюро всех, кто причастен к вторжению, и восстановить в партии почти полмиллио-на ее бывших членов, исключение которых было проведено под его руководством.

По плану Горбачева это бы полностью трансформировало партию, которая под напором бывших участников пражской весны сама затем обратилась бы к реформам, и тем самым поддержала его программу.

То, что две наиболее индустриально развитые страны — Чехословакия и ГДР — не проявили особого энтузиазма по отношению к перестройке, давало дополнительное оружие противникам Горбачева. Посетивший летом Чехословакию Лигачев утверждал, что чешское сельское хозяйство отлично работает при социализме и что советскому следует взять с него пример. А после поездки в ГДР он мог бы то же самое сказать и о восточногерманской промышленности.