Повелитель Вселенной

Есуген посмотрела на хана. Если отчаяние Есуй усугубится, она вскоре последует за ним Хан одержал победу над ними обеими, его смерть разорвала их связь. Она закрыла лицо руками, терзаемая своей потерей.

Сын Хулан последним покинул траурное пиршество, состоявшееся в ее шатре. Кулган обнял ее у выхода и неуклюже сбежал по ступенькам к Наяхе, растиравшему больную ногу. Оба мужчины обнялись и затеяли пьяный разговор.

Хулан наблюдала за ними из дверного проема. Она подражала горю других, рыдала, кружа возле дрог, резала руки ножом, но порезы были не более царапин. Плакала она, не затрудняясь, когда вспоминала, сколько жизней отнял мертвец, какую муку претерпели его жертвы.

Мальчик подал Наяхе факел. Генерал и Кулган, шатаясь, добрались до своих коней. Усилился ветер, и они скрылись в белой метели. Хан постановил, чтобы у нее не было другого мужа, но ее любовь к Наяхе давно прошла, а его любовь к Тэмуджину вела его по жизни до сих пор.

Оба мужчины взобрались на дроги. Один держал факел, а другой подтянул веревки, которыми балдахин был привязан к шестам. На лице трупа играли отблески света. Мороз сохранял тело, но кожа туго натянулась, заставив труп ощериться. Снег пошел погуще, и вскоре Хулан уже не могла разглядеть дроги.

Стражи смотрели на нее снизу, а потом придвинулась к кострам. Хулан опустила за собой полог и смотрела в том направлении, где находился хан.

«Я освободилась от тебя», — думала она и гадала, как он встретил смерть, которой боялся, — храбро или съежился от страха перед забвением.

Она поняла, почему люди так глубоко скорбят о нем. Его железная воля объединяла их и требовала их покорности, а он, в свою очередь, сдерживал свои обещания, данные им. Они будут следовать дорогой, проложенной им для них, некоторое время, несколько поколений, наверно, но сойдут с этого пути без него.

Она освободилась от него и его духа. Его призрак не будет преследовать женщину, которая может думать о нем лишь с холодной и отчужденной жалостью. В рассказах людей о нем не найдется места для человека, чьи страхи, а не только мужество, сделали его завоевателем.

Она прикидывала, что же будет. Угэдэй намеревается обосноваться в Каракоруме, на землях, некогда управляемых кэрэитскими ханами. Из дальних стран станут прибывать путешественники, чтобы приветствовать нового хана, и среди них непременно будут мудрые и ученые люди, наподобие Елу Цуцая и даосского мудреца. Она будет приглашать их в свой шатер, учиться у них и услышит истины, которые будут жить, когда завоевания Тэмуджина останутся лишь в памяти.

125

Чечек зевнула, сев и отбросив одеяло. Она устала за два месяца, обслуживая похоронные пиры у старших вдов хана и нойонов, а приходилось выполнять и другие обязанности. Траур вскоре кончится. Хана похоронят до наступления жесточайших морозов.

Ее печаль по поводу его кончины была искренней. И все же в своей печали она надеялась на новую пору цветения. Угэдэй будет ханом. Он был слишком убит горем, чтобы заметить ее, когда она наливала ему чашу, но его печаль пройдет. Ее отец сказал, что она будет принадлежать великому человеку. Может быть, подразумевался Угэдэй.

Овцы у входа блеяли. Старая Керулу присматривала за котлом, висевшим над очагом. Три другие девушки ворчали, вылезая из теплых постелей. Чечек пригладила косы. Она спала в шерстяной сорочке и штанах, но, натягивая войлочные сапоги, дрожала от холода. Юрта выстудилась, несмотря на огонь. Чечек направилась к очагу и взяла у Керулу чашу с похлебкой.

— В моей жизни было много горестей, — пробормотала старуха, когда девушка уселась у очага, — но эта самая большая. Трудно представить себе, чтобы самый могучий из завоевателей расстался с жизнью.

Снаружи донесся мужской голос, выкрикивающий приветствие, и Керулу пошла к выходу. Чечек гадала, уж не шаманы ли пришли за новыми овцами для жертвоприношений во время следования хана к месту успокоения. Уже подобраны были рабы и рабыни, которые будут сопровождать его, — такой великий правитель будет нуждаться в том, чтобы многие обслуживали его дух.

Керулу сделала шаг в сторону, и пятеро солдат в тулупах, подпоясанных синими кушаками, что отличало ханскую гвардию, вошли и поставили большой сундук.

— Приветствую вас, — сказал один, когда девушки встали. — Я пришел сюда, чтобы передать слова Угэдэя, сына величайшего из людей. Угэдэй приказал, чтобы тридцати самым красивым девушкам в этой орде была оказана великая честь, и эти четыре вошли в их число.

— Надеюсь, они этого заслуживают, — сказала Керулу.

Чечек сощурилась — негоже наследнику собирать девушек, которых он возжелал, до похорон отца.

— Эти девушки, — продолжал воин, — облачатся в наряды, которые мы принесли. Когда мы повезем величайшего из воинов к месту его последнего упокоения, они будут сопровождать нас. Сын хана постановил, что они будут подругами великого хана и станут служить ему в мире ином.

Чечек сдавило грудь. Артай вскрикнула и бросилась к ногам солдат.

— Умоляю! — кричала Артай. — Бейте меня, выгоните меня, выгоните, отдайте самому захудалому человеку, но только не это! — Она ухватилась за щиколотку солдата. — Отведите меня к сыну великого хана… Дайте поговорить с ним…

Солдат ногой отшвырнул ее. Керулу наклонилась к девушке и помогла ей стать на ноги.

— Керулу-экэ! — Артай хваталась за старуху. — Помоги мне!

— Я не могу ничего сделать, — сказала Керулу, вырываясь; из маленьких покрасневших глаз старухи текли слезы. — Не позорься.

Сердце Чечек колотилось в груди. Другие девушки рыдали. Раз приходится подчиниться, так, по крайней мере, надо быть смелыми. Ее отец сказал правду, подумала она в отчаянии. Его пророчество сбудется.

Процессия тронулась из стана холодным серым утром, и люди выстроились по сторонам на ее пути. Впереди дрог, запряженных волами, ехала на белой лошади шаманка, ведя на поводу жеребца. Шаманы в масках зверей и шапках, украшенных орлиными перьями, сидели на платформе и били в бубны. По сторонам кибиток с вдовами хана, его сыновьями, их главными женами и их служанками ехали солдаты. За ними следовало много кибиток с сокровищами, рабами и девушками, что лягут в могилу, потом — множество людей со скотом, лошадьми и баранами, которые предназначались в жертву духу хана.

Люди по сторонам кричали и рвали на себе одежды, а процессия медленно двигалась по голой бурой земле. Чечек не плакала и ничего не говорила человеку, который правил кибиткой, везшей ее и трех других девушек-хонхираток. Она не утратила мужества, когда девушек облекли в одежды из шелка и верблюжьей шерсти и даже когда их повели к кибиткам. Их родителей будут почитать за то, что выбраны их дочери, и они получат звания, полагающиеся своякам великого хана. Она и ее подруги не могли бы служить хорошо хану в следующей жизни, если бы они проявили трусость в этой, и они получат почетную смерть, без пролития крови.

Она сказала это Артай, и ее слова немного успокоили девушек. Раз их выбрали, значит, признали их красоту.

Мысли Чечек текли спокойно, пока стан не остался далеко позади, пока плачущих людей по сторонам не стало меньше, пока стада, пасущиеся у склонов холмов, окаймлявших долину, не превратились в далекие темные пятна, и тогда ее охватил ужас. Ей и раньше было страшно, а теперь страх так сковал ее, что трудно было дышать.

Завывал ветер, кибитки, катясь, скрипели, лошади ржали, саадаки всадников постукивали по ножнам мечей. Сердце Чечек отзывалось на далекий рокот шаманских бубнов. Она будет лежать на дне могилы, и ее засыпят землей. Она никогда не увидит возвращения весны, не попробует первого весеннего кумыса, не будет смеяться с подругами, сплетничая, не услышит похвалу Керулу-экэ за удачную вышивку, не подоит еще одну кобылу, не понянчит ягненка. Всю нудную домашнюю работу она теперь выполняла бы охотно. Она никогда не выйдет замуж, не будет иметь юрты и стад, она никогда не родит ребенка.