Повелитель Вселенной

— Я предоставлю ему этот месяц, — сказал Тэмуджин.

— Ли Сянь также просит пощадить тех, что остались в Нинься, после сдачи города. — Это уже говорил Чахан. — Он знает, что ты поклялся стереть его народ с лица земли, но ему известно также, что звезды предостерегли тебя от таких действий.

— Слушай приказ, — сказал Тэмуджин. — Когда наша армия войдет в город, солдаты пусть берут, что хотят, и поступают с людьми по своему разумению. Милосердие, которое я проявил по отношению к остальным, не распространяется на защитников Нинься. — Ему надо бы заготовить новый указ на случай, если долго не проживет и не даст нужных распоряжений. — Тулун Черби, поручаю тебе это задание. Поедешь в Нинься, встретишься с тангутским государем и привезешь его с данью сюда. Когда я приму ее и он поклонится мне, ты лишишь жизни его и его сыновей. — Он помолчал. — Я пощажу государыню. Говорят, она красавица.

— Так точно, — сказал с усмешкой Чахан.

— Тогда я забираю ее. Она будет приведена ко мне после смерти мужа.

«Опять игра на зрителей», — подумал он, но его люди этого ждали.

Колесо будет продолжать крутиться, он бессилен остановить его. Тангутский государь будет размолот жерновами, которые привел в движение Тэмуджин, а после этого заставят сдаться цзиньцев. Он будет отомщен, но каким-то образом старая ненависть исчезла. Просто он не может остановить мельницу.

Он закрыл глаза. Когда он открыл их, людей в шатре не было. Над ним склонилась Есуй с кубком в руке.

— Пусть государь умрет, — сказала она, — но ты, несомненно, мог бы пощадить его детей и жителей города. Я бы порадовалась, если бы принцы прислуживали нам, а оставшиеся в живых жители Нинься тебе уже не навредят.

Она говорила жалостливым голосом. Он чувствовал, что разочаровывается в ней и в самом себе — ему не удалось справиться с ее слабостью.

— Я дал приказ, — сказал он. — Я не стану отменять его только для того, чтобы доставить тебе удовольствие иметь побольше рабов-тангутов, в то время как я могу получить больше удовольствия от сознания, что они не переживут меня. Теперь у меня осталось мало удовольствий.

— Ты будешь жить вечно, Тэмуджин. Мог бы ты оставить их в живых, чтобы они работали на тебя?

— Помолчи, Есуй. Я оказал милосердие однажды, когда ты попросила меня об этом, и ты нарушаешь соглашение, которое мы потом заключили.

Он закрыл глаза. Удовольствие, о котором он говорил, будет недолгим, пламя, только что трепетавшее, гасло.

Несмотря на всю свою мудрость, Елу Цуцай никогда по-настоящему не понимал его, Тэмуджин всегда это знал. Киданец не мог не только разделить его сомнения, но даже проникнуться их сутью. Какие бы муки ни испытывал Цуцай при виде гибели своего мира, он принял тот, что создал Тэмуджин. Привести в порядок этот мир, содержать его в соразмерности и гармонии, принимать правильные решения — таковы задачи человека. Цуцай сказал бы, что Тэмуджин по природе своей властитель и что он добился осуществления своих склонностей. Человек воздействует на Небо, по убеждениям киданьца, не больше, чем Небо воздействует на Человека. Сама мысль о том, что голос с Неба мог вещать человеку, была бы воспринята Цуцаем и его просвещенными товарищами как безумие. Но киданец никогда не был брошенным мальчиком, оказавшимся в одиночестве на горе, он не слышал голосов духов, принесенных ветром, он не искал поддержки и крепости духа у чего-то, что выше него.

Когда боль, как когтями, терзала его сердце, Тэмуджин размышлял о пустоте, которая может оказаться за смертью. Вечное Небо — всего лишь свод, на котором нет Бога, или Тэнгри просто замолчал? Видимо, легче поверить, что Небо никогда по-настоящему не говорило с ним, чем бояться, что духи его покинули.

Сомнения в конце концов освободили его от страхов, которые использовал шаман Тэб-Тэнгри для того, чтобы удерживать его под своим влиянием, но они также открыли ему глаза на бесцельность сурового мира. Чем большего он добивался, тем более напрасными казались его усилия. Его конец будет все равно таким же — угасанием, которое его буддийские подданные считают высшей целью души, но Божественная воля никакого отношения к этому иметь не будет.

Он бросил думать об этом и предался воспоминаниям о далеком прошлом, когда все казалось более ясным, чем в последнее время. Видимо, духи молчали теперь только потому, что он выполнил свое предназначение. И все же что-то в нем сопротивлялось такому обороту и подсказывало, что он всего лишь умирающий человек, который хватается за любое утешение.

Он смотрел вверх на дымовое отверстие. Есуй была снаружи и разговаривала с караульными, но голос ее, казалось, доносился издалека. Вдруг дымовое отверстие заполнилось светом, словно солнце приблизилось к земле. В луче света что-то трепетало.

Вокруг возникли призраки. Он не представлял себе, сколько их, но и отец, и мать были тут, их сияющие лица были такими, какими он знал их в детстве. Джэбэ был тут с саадаком и колчаном, висевшим на поясе, и Мухали, разодетый в китайские шелка. Поднял голову Джамуха, глядевший черными глазами в душу Тэмуджина. При виде анды когти стиснули сердце.

Не посланы ли эти призраки духами? Нет, говорил он себе, они порождены лишь лихорадочным воображением больного отчаявшегося человека. Вот они уже исчезают, яркий свет тускнеет. Сквозь дымовое отверстие он увидел лишь кусочек голубого неба.

Какова цель его деяний? Его наследники окружат себя роскошью… на время. Они будут властвовать, пока их не превзойдет более сильный человек или не поглотят оседлые народы.

Над ним появилось стариковское лицо. Тэмуджин узнал мудреца Чан-чиня. Губы монаха шевелились, но Тэмуджин не мог расслышать, что он говорил. Даосец дал ему несколько практических советов, предложил, как можно помочь народу Китая, когда он оправится от военной разрухи и попривыкнет к монгольскому правлению. Понадобятся образованные люди для управления китайскими землями, если хан захочет извлечь из них наибольшую выгоду. Его совет перекликался с советом Цуцая, но Тэмуджин разглядел опасность такой политики. Его наследники будут становиться все более зависимыми от подобных людей.

— Рассмотрим тело человека, — сказал Чан-чинь. — Что им правит? В теле сотня органов. Какой вы предпочтете? Разве в разные времена некоторые не становятся слугами, а другие господами, или любой орган не может порой стать властителем? Не может ли быть так, что они просто составляют единое целое, которое растет и изменяется, а это соответствует законам Природы, не нуждающейся во властителе?

Даоский мудрец повторял слова, сказанные им прежде. Тэмуджин тогда понял их с трудом и даже подозревал, а не оспаривает ли Учитель его права на власть. Теперь они подсказывали ответ на его вопросы.

Он знал так мало. Когда-то он верил в мудрость старца. Теперь он сам стал стариком и гадал, сколько стариков просто облекают свое невежество в личину мудрости.

Не успел он задать монаху вопрос, как лицо исчезло.

Когда тангутский государь прибыл с данью, Тэмуджин остался в своем шатре. Ли Сянь был поставлен на колени снаружи и говорил свои речи у входа, а процессия стражей показывала дань хану. Вскоре шатер наполнился золотыми Буддами, нитками жемчуга на серебряных подносах и блестящими кубками и чашами. Люди говорили о других дарах — о большом шелковом шатре, верблюдах и лошадях, о сотнях красивых мальчиков и девушек в одеждах из верблюжьей шерсти.

Тэмуджин разрешал государю приходить к его шатру в течение трех дней, но отказывался принять его. На третий день Тэмуджин дал знак Тулуну Черби. Крики умирающего монарха и его близких облегчили боль. Когда голову государя принесли ему на серебряном блюде, он почувствовал, как злой дух, выкручивавший его сердце, вроде бы покидает его.

Утром боль усилилась. Он поплыл в беспокойный сон и, проснувшись, увидел, что над ним склонилась Есуй.

— Твои люди пришли на пир, — сказала она.

Он попытался сесть, а она поправляла на нем халат. Ее рабыня натягивала ему на ноги сапоги. Люди устремились в шатер, а за ними — рабы с кувшинами и блюдами с едой. Сквозь дверной проем ввели какую-то женщину в красном шелковом халате и высоком золотом головном уборе и ее свиту. Он забыл, что заявил о своем праве на тангутскую государыню.