Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве

   — Что же ты собрал такую дружину, что содержать её не можешь? — упрекнул брата Олег.

   — Не хочу от бояр своих спесивых зависеть, — сказал Игорь. — Пусть не думают, будто я не обойдусь без них.

   — Не дело это, Игорь, — осуждающе произнёс Олег. — С боярами надо в ладу жить, ибо без них князю никуда. Вот ты понабрал почти две сотни гридней, молодых да необученных, и тем самым повесил себе на шею жёрнов, который рано или поздно склонит и тебя самого к той грязи, коей ты ныне сторонишься. Где взять казну, чтоб содержать молодшую дружину? Только — в грабежах и поборах. Закон один — отнять у сирых и побеждённых и дать своим воинам, иначе они разбегутся.

   — Брат, дай мне полсотни гривен, — попросил Игорь.

   — Дам, — с готовностью ответил Олег, — с условием, что через год вернёшь сотню.

   — Такие резы [64] даже резоимщики не запрашивают, — мрачно промолвил Игорь, — а ты — брат мне. Посовестился бы!

   — Я тебе брат, это верно, но лишних гривен у меня нет, — отрезал Олег. — От родства деньги не заводятся. Заводятся они от того, что тебе не по сердцу. Ещё, конечно, воровать можно, но такое дело уж точно князю не к лицу!

   — Тогда оставь свои гривны [65] себе, брат, — сказал Игорь, — а мне отдай доходы с мытных выплат. Торговых гостей через Путивль проходит немного, так что потеря твоя невелика будет, а мне какая-никакая выгода.

   — Вон ты что удумал, — нахмурился Олег. — Хочешь совсем из-под моей руки выйти. Мало тебе оброков и откупных!

   — Мало! — вскинул голову Игорь. — Господин я в своём уделе или нет?

   — Ты на мой каравай рта не разевай, братец, — вскипел Олег. — Не получишь мытных платежей, и всё тут!

   — Ну так и я больше с тобой в поход не пойду! — воскликнул Игорь.

   — А с кем пойдёшь? — усмехнулся Олег.

   — С черниговским князем.

   — Святослав Всеволодович не пустит тебя с твоими голодранцами под свои знамёна. Ему проще холопей [66] своих позвать, их ещё больше набежит! — расхохотался Олег.

Игорь глядел на него, растолстевшего, с бычьей шеей и лоснящимся лицом, и чувствовал, как его заполняет ненависть к брату. Был бы у него в эту минуту меч в руках, зарубил бы смеющегося над ним Олега без колебаний.

Внезапно скрипнула дверь, и в светлицу вступила стройная молодая женщина в лиловом зауженном в талии платье, низ которого волочился по полу. Голову её покрывала тончайшая накидка, прикреплённая к серебряной короне, украшенной переливающимися разноцветными дорогими каменьями.

Игорь не сразу узнал в вошедшей Изольду.

Красавица фряженка ещё больше расцвела и похорошела. Держалась она без прежней робости, с подчёркнутым достоинством и грацией.

   — Что же ты, Олег, брату своему отказываешь? — укоризненно промолвила Изольда. — Не по-христиански это.

   — А ты учить меня будешь! — огрызнулся Олег. — Опять подслушивала?

   — Свет мой, ты так кричишь, боясь за свои гривны, что за стенкой слыхать! — улыбнулась Изольда, и эта улыбка сделала ещё более прекрасным её лицо.

   — Ну ладно, так и быть, — нехотя промолвил Олегу не глядя на Игоря, — уступаю мытные платежи тебе.

   — Благодарю, брат, — произнёс Игорь.

   — Не меня благодари, а её, — кивнул на Изольду Олег. — Помыкает, негодница, мною как хочет, а я терплю. И за что такое наказанье?

Игорь повернулся к Изольде и после слов благодарности запечатлел на её устах крепкий поцелуй. И охотно бы продлил его, не будь рядом Олега.

   — Приезжай в гости, брат, — перед тем как уйти, сказал Игорь.

Олег промолчал.

За него ответила Изольда:

   — Непременно приедем.

Из Новгорода-Северского Игорь со своей свитой поскакал в Ольжичи, поскольку его мать находилась там. Вместе с Манефой, как оказалось, пребывала и Агафья с трёхлетним сыном.

   — Выжил нас с Агафьей Олег из терема княжеского, — пожаловалась Игорю Манефа. — За Олега теперь фряженка всё решает. В тягость, видать, мы ей стали. Казну Олег себе взял, моего позволения не спросив. Хорошо хоть приданое Ефросиньи сумела от его рук загребущих уберечь.

   — А я, матушка, за жениным приданым и приехал, — сразу признался Игорь. — Оно ведь по праву мне принадлежит.

   — Забирай, коль приехал, — проворчала Манефа. — Сначала пасынок меня ограбил, ныне вот сын родной обирает. Ладно хоть младший сынок Всеволод ничего с матери не требует.

   — Матушка, мне дружину содержать надо, — стал оправдываться Игорь. — Не к резоимщикам же мне идти!

   — Я бы и сама приданое тебе отдала, сын мой, когда Ефросинья первенцем разродилась бы, — сказала Манефа. — А то, может, Бог не даст ей детей. Придётся тогда её отцу возвращать, да и не одну, а со всем приданым.

   — Ну, это страхи пустые, — махнул рукой Игорь. — Фрося уже непраздная ходит.

   — Когда же вы успели? — изумилась Манефа.

   — Что же мы, дети малые, что ли? — обиделся Игорь.

Агафья была огорчена тем, что Игорь больше не стремится обнять её украдкой и целует без прежнего пыла.

   — Неужто я так подурнела? — расстроенно поинтересовалась она у Игоря. — Иль приворожила тебя жёнушка твоя?

   — Не в ворожбе тут дело, и ты нисколько не подурнела, — ответил тот. — Просто сердце моё больше лежит к Ефросинье, вот и всё.

И не хотелось Игорю огорчать Агафью, а всё-таки огорчил.

Когда Игорева свита во главе со своим князем съехала с княжеского подворья в Ольжичах и челядинцы Манефы уже закрывали за нею ворота, стоявшая на крыльце Агафья постаралась утешить себя сама.

«Слава богу, у Игоря братец есть пригожий и крепкий — Всеволоду ныне пятнадцать исполнится. Не с холопом же в постель ложиться...»

Всё лето до Путивля доходили слухи о том, что Мстислав Изяславич, попросив подмоги у Ярослава Осмомысла, пытается отбить Киев у Глеба Юрьевича.

Задержался князь Глеб в Переяславле, отражая половецкую орду, нахлынувшую из степей, Мстислав, не мешкая, вошёл в Киев и сел на столе отцовом и дедовом. Но возмутились смоленские Ростиславичи и помогли Глебу изгнать Мстислава из Киева. Глеб для такого случая даже с половцами союз заключил, понимая, что с половецкой конницей ему легче будет одолеть Изяславича. Звал Глеб и Олега, но тот не пошёл, видя, что ни Святослав Всеволодович, ни Андрей Боголюбский с места войск не двигают.

Потерпев поражение, Мстислав Изяславич ушёл к себе во Владимир.

Там он вскоре скончался, заболев тяжкой хворью. Плакали на Волыни и в Киеве, поминая его незлобивый нрав, храбрость и правдолюбие.

...В светлице за столом сидели двое: Игорь и Вышеслав. Перед ними лежала раскрытая книга в кожаном переплёте. То был Изборник князя Святослава, сына Ярослава Мудрого, прадеда Игоря. В пору своего княжения в Киеве повелел князь Святослав, любитель метких изречений и поучительных присказок, написать книгу — своеобразный кладезь мудрости. Долго писали эту книгу учёные монахи Киево-Печерского монастыря [67], по крупицам собирая всё достойное удивления и поучения, переворошили множество греческих книг и древних свитков на латинском языке. Какие-то тексты вставляли целиком от первой до последней буквы, но чаще брали отдельные отрывки на выбор, потому и получила книга эта название — Изборник. Иными словами, собранная по частям.

Святослав Ярославич остался книгой доволен и не расставался с ней до самой смерти. Вот только имена составителей этой книги остались в безвестности, а посему книга так и зовётся Изборник Святослава, в отличие от других Изборников, составленных позднее, при других князьях.

Книгу эту Вышеслав припрятал в укромном месте, когда в Киев ворвались рати Андрея Боголюбского. Возвращаясь домой, он взял Изборник с собой, убедившись, что ни святость монастырей, ни крепость городских стен не могут служить надёжным прибежищем для самых прекрасных творений рук человеческих.