Старый вождь

Рассвирепевший Ризакули ещё несколько раз промахнулся и решил действовать по-другому. «Если это кошка прыгнет в сторону, я стремительно опущу ей кинжал на голову, оставив от неё две кровавые половинки!» — решил он.

Когда Хаджимурад в очередной раз успел отскочить в сторону от выставленного стального острия, Ризакули мгновенно занёс кинжал над его головой, но юноша сумел так схватить его за правую руку, что лезвие кинжала не коснулось головы безоружного парня. Ризакули пытался толкнуть Хаджимурада вправо. А он, намертво вцепившись в руку врага, выворачивал её влево. Оба остервенело выкручивали друг другу руки. Но Хаджимурад оказался и здесь более удачливым. Вот Ризакули немного согнулся, и юноша дал ему подножку, хорошенько тряхнул и опрокинул на спину. Из руки Ризакули выпал кинжал. Парень поднял его.

— Это ведь нечестно, хан-ага! — сказал он, бросая кинжал к ногам Абдуллы.

Абдулла молча взял в руки кинжал, словно соглашаясь со словами юноши. В это время на середину площадки вышел один из сербазов, обнажая саблю:

— Разрешите, Абдулла-серкерде, мне расправиться с этим поганым чужестранцем.

— Хорошо. — кивнул Абдулла, и сербаз стал засучивать рукава халата.

Аблулла посмотрел на Хаджимурада и, встретив его злой, укоризненный взгляд, улыбнулся:

— Возьми. — протянул он ему кинжал Ризакули.

Хаджимурад смело пошёл на сербаза. А тот, видя надвигающегося на него ловкого юношу с кинжалом, сначала немного попятился, а затем повернулся и уже без всякого стеснения побежал к своим.

— Педер сухта! — выругал Абдулла сербаза и засмеялся.

Успокоившись, Абдулла подозвал к себе Хаджимурада.

— Если ты перейдёшь ко мне нукером, — мирно сказал он, — я не стану тебя продавать ни Хабипу, ни кому другому, получишь домик, перевезём сюда твоих родных, будешь жить у меня в достатке.

Хаджимурад задумался на миг.

— Значит, сделавшись вашим нукером, я должен буду идти в грабить своих же? — спросил он.

— Нет, нет, — перебил его Абдулла, — я буду брать тебя с собой в другие места.

Хаджимурад отрицательно покачал головой.

— Лучше вы, хан-ага, разрешите мне съездить туда, — указал он на север, — чтобы повидаться с любимой Джерен, попрощаться с братишками и мамой, а главное, отомстить Довлетяру. Я обязательно вернусь, привезу, как обещал, сто туменов. И после этого можете со мной что угодно делать. Главное, что Довлетяр со слугою получат то, что заслужили за свой подлый обман.

Абдулле понравились слова юного смельчака. Но отпускать он его не стал, хотя и был уверен, что парень выполнит своё обещание, вернётся к нему с деньгами и в срок. Убийство Довлетяра со слугою было ему невыгодно. Да и другое беспокоило Абдуллу. «Если этот сильный и ловкий юноша останется в живых, он в будущем может стать мне врагом, уж лучше я продам его Хабипу-пальвану. Тот никак не может успокоиться, что остался без руки, а теперь вот ещё и угнали его единственного сына. Он, наверно, очень хорошо заплатит за то, чтобы иметь возможность набить сеном шкуру своего кровного врага».

Абдулла приказал слуге связать Хаджимурада и отвести к остальным пленникам. И уже вслед добавил:

— Да не мори его голодом, не жалей для такого храбреца ни воды, ни хлеба! — и снова непонятная улыбка тронула лицо хана-ага…

Пленники

Среди сербазов быстро распространилась весть в том, что безоружный Хаджимурад победил вооружённого человека, а другой побоялся вступить с ним в бой и кинулся от ловкого юноши наутёк. Сербазы с заметным уважением стали относиться к Хаджимураду. Сторож не кричал на него, кроме хлеба иногда тайком совал ему кусок мяса.

Многих пленников выкупили, оставались лишь Хаджимурад да подросток Сейиткули, который очень скучал по своим друзьям, и Хаджимурад как мог утешал его.

Как-то раз Хаджимурад сказал пареньку:

— Пошли, братец, со мной.

Гремя цепями, они направились к арыку, где на берегу зеленели разные травы. Караульный, заметив это, встревожился, но поняв, что им просто захотелось нарвать травы, успокоился: пусть добывают корм для животных.

Под вечер они расположились на собранной траве, на ней и спать улеглись. Но каждый из них долго не мог заснуть, вспоминая своё село, свою родню. Хаджимурад с ненавистью думал о беке. «Только такие сволочи, как Довлетяр, способны наживаться на несчастье, бедняков. Только такие, как этот негодяй, способны продавать и предавать своих земляков, совершать разбой, вызывать вражду между двумя соседними народами, чтобы нажиться на этом. Оказывается, мудрый Сазак-ага очень давно «раскусил» зловредные деяния этого человека. Сазак-ага ведь не раз говорил, что Довлетяр обманщик и предатель своего народа. Но я не прислушался к его словам в вот подлой воле оказался в чужом краю. Выходит, он продал меня главарю разбойников, разоряющих наши сёла. А этот разбойник собирается меня перепродать другому. Я с трудом устоял перед кинжалом Ризакули, но вряд ли мне удастся спастись от мести Хабипа-пальвана.

Да, по юношеской своей доверчивости я попался в сети. Теперь за подобный обман придётся расплачиваться самой жизнью. А она ведь начиналась вроде неплохо. В пять-шесть лет я уже умел как следует сидеть в седле. Лет в восемь я уже мог без устали скакать, а если надо, то а вступить в бой даже со старшими… В четырнадцать-пятнадцать лет уже не отставал от других взрослых конников. Я ни разу не опорочил имени своего рано погибшего отца. В последнем же бою справился даже с самим Хабипом-пальваном, И если бы аллах разрешил мне с этого момента заново начать жить, я бы в первую очередь рассчитался со своим злейшим врагом Довлетяром…»

Хаджимурад от недобрых раздумий о беке сжал кулаки и даже немного приподнялся. Молча наклонил голову, подперев лоб кулаком. Но до его слуха донеслись стук конских копыт и чьи-то голоса. Сейиткули тоже привстал.

— Что-то враги оживились, возможно, готовятся к разбою, а может, собираются везти нас на продажу, — предположил Хаджимурад. — Меня-то ясно кому продадут. Неясно только как Хабип-пальван со мною поступит: сразу ли уничтожит или решит позже это сделать, что ж тут поделаешь, придётся терпеть, в этом положении, когда у тебя и руки и ноги связаны, другого выхода нет, — тихо рассуждал он.

Голоса послышались ближе. Хаджимурад кое-что гонял из этой быстрой печи. Предводитель поторапливал своих сербазов выступить в поход. И сразу же откликнулись на боевой клич всадники и вскочили в сёдла.

«Поехали в мои родные места, — подумал Хаджимурад. — Конечно, в каждом селе есть старейшины, защитники, вожди. Но ведь вождь вождю рознь. Некоторые только носят это имя, а на самом деле никакие они не защитники народа, а скорее первейшие враги его, сами, что ни на есть, разбойники, как, скажем, Довлетяр-бек. А вот Сазак-ага настоящий сердар! Он не грабит других, не участвует в налётах, ненавидит разбойников…» — с этими тревожными мыслями парень и заснул. Перед обедом следующего дня с севера стал доноситься сначала тихий, а затем усиливающийся гул… «Кажется, возвращаются налётчики, — решил Хаджимурад, — видно, с хорошей добычей едут…»

И в самом деле разбойники гнали большую отару овец, десятка полтора верблюдов. Сзади плелись пленники.

К вечеру к Хаджимураду привели двух пленников. Видно, они очень устали, так как сразу же, не проронив ни слова, улеглись спать. А вот Хаджимурад никак не мог уснуть, всё думал о Джерен. «Если её Мамед благополучно вырвал из неволи, значит, она уже дома, вместе с сестрой Дженнет. И, наверно, кое-что успела узнать о моём положении. Конечно, всей правды ей эти предатели не скажут. Доведётся ли нам с нею встретиться?..»

Утром он проснулся от громкого говора своих товарищей по несчастью.

Два парня, привезённые вчера затемно, оказались очень похожими друг на друга. «Видно, братья», — предположил Хаджимурад. Но один из них тут же прервал его раздумья:

— Здравствуйте! Вы Хаджимурад?

— Здравствуйте! Я действительно Хаджимурад, но откуда вы меня знаете? — пожал плечами пленник.