Старый вождь

Довлетяр с нукерами почти до утра пировал. Лишь с рассветом он направился к новой молодой жене. На пороге остановился в раздумье: «Неужели снова придётся хлестать её плёткой? Или она всё-таки образумилась, смирилась? Должно быть уже примирилась со своей участью…» Бек решительно вошёл в кибитку. Но там никого не оказалось. «Куда же она могла подеваться?!», — встревожился он. Кинулся к воротам. Усатый страж сказал, что кроме Мереда никто из крепости не выходил. Бек отправился к Бике и разбудил её.

— Где Джерен?! — заорал Довлетяр.

— Ой, — вмиг проснулась Бике, — а разве её нет в кибитке? Никуда она не могла деться. Вчера её целый день бросало то в жар, то в холод, она, кажется, бредила. Сегодня тоже весь день тихо пролежала и к еде не притронулась.

— Но где же всё-таки она?!

— Не знаю… — растерялась Бике.

— Вставай, поскорее, поищем! — торопил женщину бек.

И вот уже вдвоём обшарили все углы комнаты, обошли двор — никого. «Но куда же она всё-таки запропастилась?», — эта мысль не покидала бека. Вот уже и солнце взошло и у ворот снова стали собираться люди, разглядывая пленников.

Вместе со старшим сыном и Мередом снова заявился Сазак с прежней просьбой: выставить несколько вооружённых конников для охраны села. Как не хотелось Довлетяру исполнять это, но пришлось. Провожая гостей, он не выдержал и спросил Мереда:

— Джерен случайно не заходила к вам?

— Нет, не приходила, — ответил Меред, но сдерживаемое и всё-таки заметное беспокойство Довлетяра насторожило чабана, — нет не приходила, — повторил он, уже с тревогой глядя на бека, — а что? Где она?

«Лучше бы не спрашивал, — с досадой подумал Довлетяр, — потому ведь и спрашиваю, что не знаю, куда делась твоя непутёвая дочь». А вслух с деланым спокойствием махнул рукой:

— Да, я просто так спросил…

Бек приказал никого не впускать в крепость, чтобы не разнесли дурного слуха по селу о пропаже молодой жены… Все родственники бека переполошились от такого недоброго известия. Мужчины и Женщины собрались у дверей белой кибитки. Кое-кто продолжал расхаживать по двору, заглядывая во все его уголки. Но Джерен нигде не было. Люди начинали приходит» к выводу, что, видимо, молодая жена бека всё-таки сбежала…

И вдруг от западной стены крепости донёсся пронзительный крик Бике:

— Ой, ой! Какое несчастье!

Перепуганная женщина кинулась от колодца к белой кибитке, а находившиеся там люди ринулись ей навстречу, возбуждённо спрашивая:

— Что? Где?

Бике, боясь даже обернуться, указывала рукой назад:

— Там она, в колодце, несчастная!..

Люди обступили колодец, боязливо поглядывая на девушку.

— Ладно, её уже не воскресишь, — обернулся бек к Дурдулы, — вытащите и принесите её в кибитку.

Стоны и причитания пленников на время смолкли. Они тоже смотрели в сторону колодца. Джерен завернули в белую кошму и понесли к порогу белой кибитки… Довлетяр, даже не взглянув на покойницу, сердито ворчал:

— Все старания оказались напрасными, сколько я денег на неё затратил. Нет, я так этого не оставлю, я потребую у Мереда затраченные на его дочь деньги, — ведь не я же её сунул в петлю. А если чабан не вернёт мне шестьдесят пять туменов, заберу у него младшую дочь. Та ещё красивее. Правда, молода пока. Но ничего, подрастёт…

Смех Абдуллы

Хаджимурад проснулся от боли, разлившейся по всему телу. Парень с трудом начал припоминать, что с ним вчера произошло. Открыв глаза, огляделся по сторонам. Над ним нависали ветви высоких деревьев. Невдалеке возвышались скалы, освещённые поднимавшимся солнцем. Хаджимурад попытался встать, но руки его были крепко связаны за спиной… Помнится, он был ночью сильно избит и сейчас каждое движение причиняло парню неимоверную боль…

Хаджимурад стал подробнее вспоминать, как всё случилось. Он стоял поодаль от привязанных лошадей, ожидая горбоносого с разведки. А тот пронёсся мимо него, кажется, с какой-то женщиной… И тут же в темноте два человека схватили Хаджимурада за руки. Он бы вырвался, но к ним подоспели другие, сбили парня с ног. Ещё помнит, что громко позвал горбоносого на помощь… «Почему же тот не отозвался и не бросился мне на выручку, — удивлялся он, — ведь если бы он вовремя кинулся мне на помощь, мы бы с ними могли справиться. Может он предал меня? А, возможно, его тоже схватили?..»

Хаджимурад поёживался от горной утренней прохлады. «И весна подходит к концу, — подумал он невесело, — а утра здесь холодноватые, аж дрожь пробирает, не то, что там у нас в песках…» Хаджимурад тяжко вздохнул. «Куда же это меня забросило?» — раздумывал парень.

Уже совсем рассвело. Почти рядом с ним, свернувшись калачиком, спали три мальчика. Тут же неторопливо расхаживал караульный. Невдалеке паслись лошади. Он вспомнил своего серого скакуна. Негромко сказал: «тубше, тубше». Стражник не обратил никакого внимания на его оклик. А Хаджимурад понял, что серого коня поблизости нет, иначе он или подбежал бы, или, если привязан, дал бы о себе знать знакомым Хаджимураду храпом. Возможно, он где-то подальше пасётся, и парень оглушительно свистнул: «Если он недалеко, то услышит мой свист и в ответ заржёт», — подумал Хаджимурад. Но от этого сильного свиста лишь вздрогнул караульный, подбежал к связанному парню, что-то пролепетал на непонятном языке. Хаджимурад не обратил внимания на суетню караульного. Проснулись и мальчуганы, испуганно протирая глаза.

— Замёрзли? — спросил он их и, не дожидаясь ответа, сказал: — Ложитесь поближе друг к другу и досыпайте.

Они легли снова, но заснуть уже не могли. Их, видимо, тоже одолевали какие-то тяжкие мысли. Они, понятно, оказались здесь не по доброй воли. И словно в доказательство этого один из них заплакал, растирая по щекам слёзы.

Хаджимурад стал успокаивать парня:

— Да перестань же ты, дружище, лить слёзы, ими ведь делу не поможешь… — Чтобы как-то отвлечь паренька, спросил: — Как тебя зовут?

— Сейиткули, — ответил мальчик, переставая плакать.

— Хорошее у тебя имя, — заметил Хаджимурад. — У тебя родители есть? Чем ты занимался в селе?

— У меня есть мама, старший брат, маленькие сёстры. А в селе я пас верблюдов…

Они заметили подходившего к ним сербаза и умолкли. Сербаз сунул ребятам в руки по лепёшке. У мальчишек лишь на ногах были оковы. Взяв хлеб, они вопросительно посмотрели на Хаджимурада. Он понял их взгляды и благодарно улыбнулся детям:

— Ешьте, это вам принесли.

Хаджимурада сербаз увёл с собой. Пришлось долго идти вдоль ручейка, струившегося в зарослях ежевики, Дошли до того места, где ежевика на обоих берегах была вырублена. Сербаз указал рукой на противоположный берег речушки. Сам он стал перепрыгивать с камня на камень, а Хаджимураду пришлось брести по ледяной воде. На другом берегу пошли тоже вдоль ручья. Вскоре до слуха Хаджимурада донеслись громкие выкрики на незнакомом языке. А затем показались и люди, которых, видимо, предводитель учил бросать нож. Заметив Хаджимурада, они прекратили своё занятие и уставились на пленника. Хаджимурад остановился, глядя на приближающегося к нему сухощавого, подтянутого незнакомца. За поясом у него торчали две какие-то железные штучки, похожие на совсем укороченные ружья. Из обыкновенного длинноствольного ружья Хаджимурад даже стрелял, но подобное видел впервые.

Незнакомец подошёл к пленнику и стал в свою очередь молча и внимательно его разглядывать. Хаджимураду не раз приходилось лицом к лицу встречаться с врагом. В этом же человеке угадывался одновременно и очень храбрый, и очень жестокий человек. Это был сам Абдулла-сердар. Он подошёл к пленнику и снял с его пояса нож из дамасской стали с белой рукоятью. Укоризненно посмотрел на конвоира, который не сделал этого раньше. Отобранный у пленника нож он сунул себе за пояс. А затем из ножен вынул свою кривую саблю и стал проверять её лезвие. Поднёс лезвие к пряди чёрных волос, торчавших у пленника из-под папахи, и волосы мигом оказались на земле, Абдулла сунул саблю в ножны и что-то приказал своему сербазу. Тот подскочил к Хаджимураду, развязал ему руки, снял с ног цепи.