Королева Жанна. Книги 4-5

— Матушка! Мама!

Графиня открыла глаза. Касильды в комнате не было. Изабелла и Анна рыдали, уткнувшись ей в колени.

«Да, это правда, правда, правда. Они вошли в мой замок, и небо не упало на землю, и все мы умрем. И я, и мои дети.

На все воля Божья».

Графиня Демерль преодолела слабость, встала и положила руки на головы дочерей.

— Дети, — сказала она. — Мы умрем.

— О матушка, мне страшно! Мне страшно! — закатились девушки, цепляясь за ее платье. — Я не хочу! Я не хочу!

— Прошу вас об одном, — сказала графиня, изо всех сил кусая губы. — Сумейте умереть, как подобает женщинам из рода Демерль. Не просите пощады у смердов.

Грохот, выстрелы, крики, женские вопли уже наполнили весь замок. Внезапно какофонию страшных звуков покрыл яростный собачий лай, смешавшийся с конским ржанием, проклятиями и частой пальбой. Графиня стояла неподвижно, а у ног ее рыдали дочери.

За какую-то долю минуты она вся переменилась. Щеки ее запали и нос заострился, точно у покойницы. Только сухие глаза ее горели, и шевелились губы, как будто некая мысль искала выхода.

И вот мысль родилась, оформилась, приняла четкий облик.

— Идемте за мной, — сказала графиня, с силой подымая девушек с пола.

Она отвела их в смежную комнату, бывший кабинет графа. В комнате был старик, весь в черном, с крупной серебряной цепью на груди. Он снимал со стены графские аркебузы.

— Это вы, Элиас? — сказала графиня. — Оставьте нас одних.

— Слушаю, ваша светлость, — поклонился дворецкий. — Я буду защищать двери, сколько смогу.

Он вышел, волоча за собой две аркебузы. Графиня собственноручно замкнула за ним дверь.

— Дети, — торжественно произнесла она. — Я не хочу, чтобы вы попали в руки этих мерзавцев. Господь возбраняет нам самоубийство, но, убитые моей рукой, вы несомненно сподобитесь рая. Вы невинны и чисты. Я за свой поступок заслуживаю ада, но я крепко надеюсь, что мы соединимся в лучшем мире. Ибо здесь, на земле, у меня нет иного пути. Господи! — воскликнула она, воздев глаза, — ты видишь нас! Ты справедлив, а Сын Твой милосерден к мученикам! Дети мои, молитесь.

Девушки в полной прострации опустились на колени. Графиня сняла со стены любимый кинжал покойного мужа. Этот кинжал, она знала, был всегда остро наточен.

Грохот и топот приближались. За дверью выстрелили.

— Открой грудь, Анна. Не бойся, доченька.

— Ма-амочка…

Хрупкая пепельноволосая Анна, обливая слезами руку матери, расстегнула платье. Взгляд графини сделался диким.

— Изабелла, отвернись, — прошипела она без голоса.

Недрогнувшей рукой она ударила лезвием в грудь дочери, прямо под сердце. Анна со страшным криком осела на пол. Графиня выдернула нож, и кровь рванулась фонтаном из раны и изо рта девушки.

В дверь уже колотили.

— Изабелла, теперь ты.

Изабелла повернулась лицом к матери, держа обеими руками раскрытое на груди платье.

— Я молюсь за тебя, мама, — сказала она.

— Спасибо тебе, дочь моя. Прощай. — Графиня привлекла к себе голову старшей дочери и поцеловала ее, одновременно ударив ее кинжалом. Изабелла упала, не вскрикнув.

В ту же секунду упала и ореховая дверь кабинета. Графиня Демерль выпустила из рук окровавленный кинжал и пошла прямо на людей, не видя и не слыша их.

Выскочив из апартаментов графини, демерльский егерь сломя голову кинулся на псарню, понимая, что и это уже поздно. Тем не менее он распахнул воротца и крикнул вожакам своры:

— Кас! Фет! Свим! Взять! Ату их, ату!

Свора вырвалась на двор, точно поток лавы. Псы полетели по прямой на толпу лигеров, которые благодушно лезли в ворота. Началась суматоха и стрельба. Собаки дрались самоотверженно, но на этот раз они имели дело с вооруженным зверем: в несколько минут с ними было покончено, хотя и лигеры понесли потери, и мало кто из них не был покусан. Это довело их ярость до нужного предела.

Выпустив свору, егерь приказал своим псарям:

— Бегите задним ходом, там наши лошади. Скачите в Демерль и скажите: мы погибли все. Пусть за нас отомстят. Ну, скорее же, скорее, скорее!.. Нет, я останусь. Я должен умереть здесь.

Он взял свой мушкет и пошел навстречу голубым сердцам.

Графиня Демерль очнулась от сильной боли в голове, ее тащили за волосы, как мешок. Открыв глаза, она увидела яркое апрельское небо. Она лежала на чем-то твердом и холодном — это оказались каменные плиты двора. Руки ее были липкие. Она подняла их к лицу: на них была кровь.

Тогда она вспомнила все. Ей нечего было бояться. Она удовлетворенно вздохнула и откинула растрепанную голову.

«Я ничего не отдала им. Благодарю Тебя, Господи, за то, что ты позволил мне это. Я вся в твоей власти Господи».

— Это она сама? Ну, подымите ее.

Графиню подхватили и поставили на ноги. Она была в цветнике, окруженном аркадами готической галереи. Перед ней стояла группа каких-то неопрятных вооруженных людей. Она смотрела на них, как на пустое место. Тут же вертелся рыжеватый оборванец с гнусной физиономией. Кажется, она уже когда-то видела его. Но ей не хотелось о нем думать.

— Графиня Демерль, — сказал ей один из разбойников, — я капитан Муал и представляю здесь Великого Принцепса. Мы помилуем вас, если вы безобманно признаете его своим сюзереном.

Графиня презрительно дернула верхней губой.

— Я не стала бы разговаривать с ним, а с вами и подавно, — произнесла она своим обычным надменным тоном.

— А что я вам говорил, господа! — заверещал Фансх. — Вы для нее все равно что мухи, а я — навоз, на который и наступить-то противно! Она только что зарезала своих девчонок… у-ух!

— Вы пожалеете о своем высокомерии! — заорал капитан. — Мы тоже дворяне, а вы травите нас собаками! Вы еще будете лизать наши сапоги!

Графиня не удостоила его ответом. Она стояла, как бездушная вещь, глядя поверх их голов. Муал плюнул, яростно махнул рукой, и несколько человек набросились на нее, срывая с нее платье. Графиня не сопротивлялась, она только закрыла глаза. Ее повалили на свежий газон. Она повернулась щекой к земле, вдыхая запах молодой травы и не слыша захлебывающихся реплик Фансха:

— Вот это, ребята, настоящая индейка… А?! Гладкая сволочь, вкусно кормленная… Стой, болван, что делаешь, это же настоящий жемчуг! Собирай его потом по траве… Не, не, а подвязочки я себе возьму, на память… Видал, и застежки золотые…

Ее раздели донага и прикрутили веревками к колонне. Она уронила на грудь голову с зажмуренными глазами. Ей не было стыдно или страшно; она дрожала оттого, что ей было холодно. Каменная колонна, к которой была прижата ее голая спина, и плита под босыми ногами были просто ледяные: разбойники привязали ее на теневой стороне двора.

Около нее, кажется, никого не осталось. Она не открывала глаз, но все слышала. Больше не стреляли. Был только женский вой, звон стекла и треск ломаемых дверей. Долетали до нее и отдельные фразы:

— Ну что, вина мне принесут, наконец?!

— Капитан, с собаками покончено!

— Поваров-то, поваров не режьте! Успеете!

— Слава Богу! Э, да вы хромаете, Гемтон!

— Тяпнула проклятая сучка… Я промахнулся из левого…

— Ооой, пощадите! Господаа! Пощадииитее!

— Дайте-ка, я сяду… Рванина! Начинай! Тебе первому!

— Нет, погоди! — Кто-то забухал сапогами по плитам. — Для начала покажите ей вот это!

Графиня почувствовала на шее лезвие ножа.

— А ну, открой глаза!

Она открыла глаза, инстинктивно отшатнулась и ударилась затылком о колонну. Прямо перед ней висели в воздухе отрубленные головы демерльского егеря и мажордома Элиаса. Она до крови закусила губу и с большим трудом подавила тошноту.

Отрубленные головы положили перед ней на плиты, так, чтобы она все время видела их. Рядом с ней смрадно дышали два разбойника с ножами, приставленными к ее бокам.

— Вот попробуй только закрыть глаза…

Она не закрывала глаз и не могла зажать ушей. Она не могла даже лишиться чувств. Она все видела и все слышала.