Баши-Ачук

Вахтанг несколько раз перечитал это полное угроз послание и, горько усмехнувшись, подумал: «Именно такого ответа я и ждал от тебя! Мы с тобою выросли в одной берлоге! Знаю тебя, шах Аббас! Где тебе не удается взять по-львиному, силой, там ты оборачиваешься лисой! Но господь всемогущ, авось на этот раз ты не добьешься своего!» И царь поник головой, охваченный горькими думами.

Глава пятнадцатая

Давно уже жизнь в Картли и Кахети не текла так мирно и покойно, как в 1659 году.

Осень была уже на исходе, приближалась зима, а дни стояли совсем весенние — казалось, даже солнце ласково лелеет утихомиренное сердце страны.

Царь Вахтанг созвал к себе карталинскую и кахетинскую знать. Прибыли по царскому зову почти все, в том числе и кахетинские герои.

Царь прочитал своим вельможам письмо шаха Аббаса и попросил у них совета. Большинство вельмож склонялось к юму, что не следует выполнять шахского веления.

— Разве персы исполняли когда-нибудь свои обещания, хотя и клялись бородой Магомета? Разве можно полагаться на уверения шаха? Ясное дело, он хочет предательски завлечь их. А если это случится, нам уж лучше не жить на свете! — говорили они.

Но существовало и противоположное мнение; в защиту его выступил арагвинский эристав Заал.

— Вы правы, — сказал он, — не приходится ждать, чтобы шах примирился вдруг с нами и принял наших эриставов с искренним дружелюбием, мы все это понимаем. Однако покамест обстоятельства не таковы, чтоб он дал себе волю и открыто проявил свою злобу. В самом деле, какой для него смысл угрожать нам пока что издалека и подобной неосторожностью срывать осуществление собственных замыслов? Правда, ныне Картли не входит во владения шаха, но все же подвластна ему. И шаху придется быть осмотрительным — не переходить известной границы, иначе еще одна победа, подобная той, какую одержали кахетинцы, и ему останется одно — отказаться также от Картли! Шах Аббас это прекрасно понимает и не решится проявить свою враждебность — напротив, он скорее притворится благосклонным. Он, несомненно, из лицемерия примет кахетинских героев с почетом и отпустит, осыпав их милостями, а потом, выбрав подходящую минуту, подкрадется к нам лисой и взыщет за все полностью. Мы должны помнить об этом и быть наготове! А пока разумнее проявить уступчивость… Надо исполнить его желание, тем более что сейчас им не угрожает какая-либо опасность; если этого не сделать, оскорбленный в своем тщеславии шах впадет в ярость и постарается выполнить свою угрозу. Я уверен, что на этот раз и моего зятя и эриставов минуют всякие беды, если бог им не судил иного! А если такова его воля, им и здесь не избежать своей судьбы.

Под влиянием этой речи многие из вельмож изменили свое мнение. Царь тоже согласился с Заалом. Теперь оставалось только выслушать самих освободителей Кахети, которых требовал к себе шах.

Старик Элизбар молча встал и, не отвечая па обращенный к нему вопрос, подошел к окну, выглянул во двор и задумался. Все с нетерпением следили за ним.

— Государь мой, — обратился эристав к царю. — Что с вашим платаном, почему облетела вся листва?

— Почему облетела? — с удивлением переспросил царь. — Время пришло! Ведь скоро зима.

— Как бы дерево не усохло без листвы.

— С какой стати? Придет весна, и платан снова зазеленеет.

— Так-то, государь мой, дерево снова зазеленеет — вот вам мой ответ на вопрос, который предстоит решить нашему совету.

И царь и вельможи всё с тем же недоумением глядели на эристава: казалось, он не в своем уме и бредит. Но эристав продолжал с печальной улыбкой:

— Великий государь! Что листва для дерева, то и мы все для нашей родины, и год для листвы — то же, что век для нас. Через полвека никого из нас уже не будет в живых, наше место займут другие. «Если роза опадает и прошел цветенья час, ей на смену новой розой сад украсится прекрасный…» [21]111 Грузия же — древо нашей жизни, выросшее на родной грузинской земле, и к этому древу привита вера христианская. Пока ствол его снизу доверху стоит нерушимо, пока корни его держатся цепко за землю — оно будет жить во всей своей силе, сколько бы ни качались ветви, как бы ни опадала листва. Каждый из нас такой же лист — один из многих, которым раньше или позже суждено опасть; и разве допустимо из-за нас подвергать опасности все государство? Нет, великий государь, мы непременно должны явиться к шаху, а там будь что будет!

— Государь мой! — воскликнул Чолокашвили. — Эристав высказал полностью все, что и мы хотели сказать, я лишь добавлю от себя: дерево, как и всякое растение, не может жить без поливки, — так и древо нации, чтоб укрепить его корни, необходимо орошать не одним только потом, но время от времени и святой мученической кровью. Такие жертвы привычны нашей стране, она их не раз приносила. И если по воле провидения нам выпала ныне честь быть жертвенными тельцами, мы благоговейно воспримем волю всевышнего и смиренно сложим паши головы за родину! И да унесем с собою все беды Грузии!

Бидзина подошел к Элизбару и стал рядом с ним.

— Аминь! — воскликнул Шалва, присоединяясь к своим соратникам.

Трепет пробежал по рядам вельмож, и долго-долго в зале царила тишина. Царь молча подошел, обнял и поцеловал Шалву, Элнзбара и Бидзину Чолокашвили. Слезы, сбежав по его окрашенной хной бороде, падали на пол.

— Да будет сие залогом неразрывной связи между родом моим и вашими, — произнес царь, указывая на эти слезы.

И вскоре после этого Шалва, Элизбар и Бидзина пустились в путь на восток, в Персию. В это же самое время трое всадников пробирались через горы, направляясь на запад. То были Абдушахиль, Пиримзиса и Баши-Ачук. Они молча погоняли коней, каждый был погружен в свои думы. Для Абдушахиля повсюду был рай, только бы не расставаться с возлюбленной; охваченная огнем любви Пиримзиса спешила на родину, чтобы там насладиться своим счастьем; один только Баши-Ачук не очень-то рвался в Имерети: ему стало известно, что та, из-за которой он покинул когда-то родину и ушел в Кахети, уже выдана замуж за рачинского эристава.

Имерети примяла обоих витязей, как родная мать. Баши-Ачук вступил во владение отцовской усадьбой и принял в дом своего зятя Абдушахиля. Правда, ни Баши-Ачуку, ни Абдушахилю не посчастливилось, как у нас говорят, «поймать дэва за ухо», [22]но, преданные своей родине, они не раз беззаветно сражались с турками, защищая от них Имерети, за что и были награждены обширными поместьями в Сацеретло.

Безоблачно и спокойно протекали их дни, но однажды на них обрушилось тяжкое горе: они узнали, что любимые ими кахетинские герои замучены в Персии.

Многие в Сацеретло не прочь были видеть своим зятем Баши-Ачука, или Бачуку, как его ласково называли люди, однако надежды этих семей не оправдались: Баши-Ачук не думал о женитьбе, пока не скончался Церетели, а вслед за ним и рачинский эристав, — только тогда он поспешил в Рачу, похитил вдову эристава и обвенчался с ней.

Потомки Абдушахиля, носящие фамилию Абдушахишвили, и поныне живут в наших краях, и по всему видать — славный был у них предок. Баши-Ачук, или Бачука, оставил еще более многочисленное потомство, однако его внуки и правнуки предпочитают именоваться Бакрадзе, и кто знает — станут ли они когда-нибудь снова Бачукашвили!

1895–1896