Долгорукова

   — Хорошо, Катя, ладно. Я только оденусь.

Слышно было, как хлопнула входная дверь. Катя подошла к окну. В слабом свете газовых фонарей виднелась удаляющаяся фигура Вари. Катя накинула халат, открыла свою дверь и прислушалась.

X. сидел в Вариной постели по-турецки и курил папиросу. Вдруг, скрипнув, медленно открылась дверь и в проёме появилась женская фигура. Сначала она лишь угадывалась в темноте, но потом оказалась в полосе света, падающего из окна. X. узнал Катю.

   — Зачем ты пришёл? — тихо спросила она.

   — Увидеть тебя. Я же обещал.

   — Ты знал, что мы с Варей вместе? — Он не ответил. — Знал. Зачем ты это, — она сделала ударение на слове «это», — сделал?

   — Чтобы ты пришла ко мне. Сама. Не я к тебе, а ты ко мне.

   — Негодяй.

   — И ты пришла.

   — Зачем ты Варю обманул? Она-то тебе что сделала?

   — Она не внакладе.

   — Негодяй, — повторила Катя. — Какой же ты негодяй.

Варя вошла в дом, прислушалась. Всё было тихо. Она открыла дверь в Катину комнату — та лежала к ней спиной. Она подошла, заглянула ей в лицо. Катя, похоже, спала.

Варя поставила на тумбочку пузырёк с лекарством и вышла из комнаты.

Открыв свою дверь, она увидела, что постель пуста...

Александр и Катя ехали в открытой коляске по лесной дороге. Александр правил лошадьми сам. Сзади ехала вторая коляска с охраной и императорским кучером.

   — Но что случилось вдруг? — спросил Александр Катю. — Вчера нельзя к тебе, сегодня нельзя...

   — Я же сказала — Варя заболела.

   — Ну так она на другом этаже.

   — Там всё слышно.

   — Не знаю, как-то странно всё. Ну хорошо, она заболела, но ты-то что такая?

   — Какая?

   — Не такая как всегда. Сторонишься меня.

   — Я же с тобой сейчас.

   — Внутри себя. Я ощущаю это. Ты третий день даже не дотронулась до меня. Я тебя что, чем-то обидел?

   — Да нет, — она отвечала вяло, нехотя.

   — Так в чём же дело?

   — Да ни в чём. Ну просто... Ну может же быть у меня настроение, отличное от твоего.

   — Может, конечно.

   — Или нездоровье?

   — Может. И бывало. Но ты никогда при этом не сторонилась меня.

   — Саша, ну что ты мучаешь себя и меня. У тебя же тоже есть здесь и дела свои, и обязанности. И ты бываешь в разном настроении. Ну что за претензии...

   — Помилуй, Катенька, у меня нет никаких претензий. Но мы придумали поехать сюда, чтобы быть вместе...

   — Да, тайком, как шпионы, по чужому паспорту.

   — Для нашей же пользы.

   — Там всем врала, что еду в Ригу, здесь всем вру, что я рижская гражданка...

   — Но, Катя...

   — Должна усылать Варю из дому...

   — Но это ведь...

   — А ты не приходишь, и я сижу вечерами одна.

   — Это было один раз.

   — А потом ты удивляешься, почему я такая, а не такая. Я вообще удивляюсь, что я какая-то. Мне иногда хочется закрыть глаза и не открывать их больше. И не видеть все эти взгляды — сочувствующие, презрительные, жалостливые, злые... На тебя так не смотрят, поди-ка попробуй, а на меня можно — за двоих. Тебе одни удовольствия, а платить за них мне одной.

   — Но это вздор, Катя. И я не понимаю, почему ты вдруг, ни с того ни с сего...

   — Я устала, Саша.

   — От меня?

   — И от себя, и от Вари, и от этой жизни...

   — И от меня?

Она не успела ответить. Они в это время проезжали мимо придорожной таверны, где столики стояли прямо на траве под цветными зонтами, и за одним из столиков сидели Варя и X. Они повернулись, увидав коляску, и улыбнулись им. Александр с удивлением посмотрел на Катю.

   — Но, позволь... Ты же сказала, она больна? — Катя молчала. — А кто этот человек? Он знаком тебе? — Катя покачала головой. — Но он посмотрел на тебя так, словно вы хорошо знакомы, на незнакомых так фамильярно не смотрят. — Катя молчала, отвернувшись. — Катя, что это всё значит? Не молчи. Что за странности сопровождают последнее время наши отношения? То история с брошью, теперь вот болезнь Вари... Знаешь, я всегда очень чувствую неправду, фальшь, и вот здесь мне что-то говорит, что что-то здесь не так, ты мне что-то недоговариваешь или говоришь неправду... Объясни, Катя...

Она вдруг заплакала.

   — Хочу домой... Домой... К своим, к Маше хочу... Я уеду, отпусти меня...

   — Но мы скоро уже едем вместе, неделя осталась.

   — Не хочу этих красот украдкой, прогулок подальше от города, чтоб, не дай Бог, не увидел никто... Хочу ходить, куда я хочу, с кем хочу...

   — А со мной не хочешь?

   — Пусти. Останови. Я сойду.

   — Куда ты пойдёшь? До города же...

   — Останови, или я выпрыгну!

   — О, Господи, что с тобой? — Александр остановил коляску. Катя вышла и пошла назад. Когда она проходила мимо второй коляски, сидящие там мужчины как по команде стали смотреть в другую сторону. Кучер слез и побежал к царской коляске.

А потом Катя и Александр шли по лесу вдоль дороги, а на почтительном расстоянии от них медленно ехали два экипажа...

Александр и Катя стояли у кромки залива.

   — Я долго думал над тем, что ты мне говорила в Эмсе. — Александр чертил носком сапога узоры на песке и говорил медленно, обращаясь скорее к себе самому, чем к Кате. — И пришёл к печальному выводу, что ты права. Я и впрямь не должен более удерживать тебя подле себя... Лишать тебя будущего... нормальной семьи... детей... Я говорил тебе, что и у нас семья, это верно, я и сейчас так думаю, но, конечно же, особого рода, и ты вправе не считать её полноценной. И верно, я был слишком эгоистичен, когда считал, что ты должна быть счастлива потому, что счастлив я... — Он стер носком рисунок и принялся чертить новый. — И очень жаль, что это не так. Мне было трудно решиться — ты для меня смысл жизни, но, если наш разрыв неизбежен, лучше это сделать сейчас, пока ещё есть для этого силы... — Он замолчал, потом повернулся к ней. — Я куплю тебе дом, обеспечу тебя, ты будешь вполне завидной невестой.

   — Господи, — отстранилась от него Катя, — как же вы смеете так говорить?!

   — Как?

   — Кто же возьмёт меня после... Да нет человека, кто бы не знал о нас, на мне это как клеймо...

   — И что? Ты думаешь, это умаляет твою репутацию? Я думаю — напротив. Да коль захочешь, это и не твоей заботой будет.

   — Боже, Боже, какая пошлость... Ваше величество, что же вы так невеличественны ко мне... Сбыть меня как уценённый товар какой, как вещь, бывшую в употреблении и ставшую ненужной... И говорить об этом так спокойно, словно в торговых рядах...

   — Катя!

   — Я-то думала, что вы хоть сколько любите меня, а оказывается, такая пошлость...

   — Катя!

   — Сколько же вы за меня приплатите, Ваше величество, чтобы сбыть с рук? И чтоб не внакладе остаться?

   — Катюша...

   — Ну так вот что я вам скажу, Ваше величество. Вы рискуете сильно потратиться, потому что сбывать вам меня придётся не одну.

   — Что значит не одну? С кем же? С Варей?

   — С ребёнком, Ваше величество.

   — С ребёнком? — шёпотом переспросил Александр. — Ты ждёшь ребёнка?

   — Испугались? — Катя нехорошо засмеялась.

   — Катя! — он шагнул к ней, она отодвинулась от него, почти вступив в воду. — Ты уверена?

   — Представляете, как повезёт кому-то — уже и ребёночек готовый, Государь обо всём позаботился, — Катя говорила ломким голосом, она плакала, но слёзы срывал с лица ветер.