Решающий шаг

Чужестранец заговорил, как давнишний знакомый.

— Артык Бабалы, я тебя очень хорошо знаю. Наверное, и ты помнишь меня. Правда, до сего часа нам не приходилось разговаривать, но я много слышал о тебе, и ты понравился мне с первого взгляда. Ты храбрый человек, и я не трус. Будем друзьями. Наш путь с Чары Чаманом пролегал мимо твоей кибитки, и я сказал: «Заедем, проведаем Артыка». Я считал своим долгом поздороваться с тобой, спросить о здоровье. Я знал, что ты был тяжело ранен в бою с большевиками, и с радостью вижу, что ты, слава аллаху, в добром здоровье.

Артык настороженно слушал и только дивился его осведомленности.

— Гость, — отвечал он, — я знаю двух людей, похожих на тебя, но не могу понять: ты — один из них или же ты — третий, только похожий на них?

Чужестранец улыбнулся.

— Ты наблюдательный человек, Артык Бабалы. Не стану перед тобою таиться: я — и тот и другой человек, которых ты видел. Бывает, что я становлюсь и третьим, которого ты еще не знаешь. Если хочешь воспользоваться временем для себя, то, прости меня, нет греха в том, что переменишь даже национальность.

«Человек, так легко меняющий имя и национальность, еще легче изменит своему слову и клятве», — подумал Артык. Поэтому, хоть и не подобало при первом знакомстве ставить такие вопросы, он спросил, не стесняясь:

— Что вынуждает тебя к этому? Чужестранец повел глазами вокруг:

— По этому поводу я хотел поговорить с тобою наедине.

Айна, не дожидаясь знака Артыка, вышла из кибитки приготовить чай. Ушел и Чары Чаман, якобы, взглянуть на коней. Чужестранец решил, что теперь можно говорить в открытую.

— Артык Балабы, — вкрадчиво начал он, — для простого человека, как ты, и для Эзиз-хана я — Абдыкерим-хан, афганец. Но с людьми, выросшими на городской воде, занимающимися политикой, я не могу откровенничать. Я — государственный человек.

— Разве нельзя открыто вести государственные дела?

— Нет, государственное дело, политика — все равно, что игра в карты. Кто сумеет подтасовать карты в свою пользу, тот и выиграл.

— Так... Но какое же я имею отношение к государственным делам?

Абдыкерим-хан ближе подсел к Артыку. — Когда в жизни народа происходят такие перемены, ты можешь играть даже большую роль, чем люди политики. Ты — местный житель. Если приезжие не будут опираться на таких, как ты, им не удержаться. Народ скорее пойдет за таким вожаком, как ты, знающим думы дейханства. Да, кстати, спрошу тебя: как ты смотришь на Эзиз-хана?

Артык подметил огонек коварства в глазах Абды-керима и потому ответил сдержанно:

— Ты, наверное, знаешь Эзиза не хуже, чем я.

— Да, я знаю Эзиза. Но мне важно знать твое мнение о нем.

— Разве Эзиз не мог сам поговорить со мной, вместо того, чтобы посылать постороннего?

Абдыкерим-хан с упреком посмотрел на Артыка:

— Артык Бабалы, я не заслужил таких обидных слов. Видно, ты и на самом деле не знаешь меня. Хотя я и меняю подчас свое имя и внешность, но я не из тех, кто способен понапрасну сеять раздоры между людьми...

Правда, ты простой человек, и обижаться на тебя нельзя. Но чтобы ты понял, почему я спрашиваю тебя об Эзиз-хане, я откровенно скажу тебе свое мнение о нем. Эзиз— деспот, который думает только о себе и ни с кем не считается. Ему нельзя доверять. Если он утвердится, то совсем забудет народ. Не думаю, что он кого-либо пожалеет, если ему станут поперек дороги. Я опасаюсь и за твою жизнь. Поэтому тебя нельзя мешкать, нельзя упускать удобного случая. Скажу прямо: не Эзиз, а Артык Бабалы должен быть предводителем народа.

Артык понял, что Абдыкерим-хан хочет заставить откровенно высказаться его самого, и ответил насмешливо:

— А Эзиз-хан согласится на это?

— Если не дашь подзатыльника, и ребенок не послушается.

— Ты считаешь, что у меня кулак сильнее, чем у Эзиза?

— С помощью Абдыкерим-хана ты не только Эзиза, но и Ораз-Сердара сможешь свалить.

— А в Абдыкерим-хане я должен видеть государство афганцев?

— Нет, более сильное государство. Скажу только тебе: в Абдыкерим-хане ты должен видеть Великобританию.

— Велик... брит?.. Не понимаю.

— Англию.

У Артыка волосы зашевелились на голове. Расстрел бакинских комиссаров встал перед его глазами. Он в упор посмотрел на английского шпиона:

— Ты за кого меня принимаешь?

Несомненно, Абдыкерим-хан заметил угрозу и негодование в глазах своего собеседника. Несмотря на это, он еще ближе пододвинулся и невозмутимо продолжал:

— Артык, я сказал тебе, что времена меняются. Поэтому и карта земли должна измениться. Тебе известно, что Закаспийский фронт держит английская армия. Присоединение к английской карте твоей туркменской земли и всего Туркестана вполне возможно.

Артык хотел было что-то возразить, но Абдыкерим-хан поднял руку:

— Подожди немного. Вот что я хочу сказать тебе: твой народ может завоевать национальную свободу только с помощью Англии. Подумай и...

Артык перебил Абдыкерим-хана:

— И думать нечего. Волк с овцой не пьют из одного колодца. Видели мы на индусах английскую свободу. Они у англичан вроде тех мулов, что таскают на своем горбу их пушки и пулеметы. Сто индусов не смеют пройти мимо англичанина со стороны солнца. Уж не такую ли свободу собираются они дать туркменам?.. Нет, с англичанами мы никогда не станем друзьями! Лучше умереть, нежели питаться объедками собаки.

Но Абдыкерим-хан не обиделся на слова Артыка, а заговорил еще ласковее. Он рассказал, что английские войска пришли в Закаспий по приглашению ашхабадского правительства, что Дохов подписал в Мешхеде с генералом Маллесоном договор и что в силу этого договора англичане считают своей обязанностью помогать народам Средней Азии.

— Артык Бабалы, — говорил он, — я знаю, что ты не глуп. Это судьба, которая сильнее тебя. Не отворачивайся от счастья, которое само идет к тебе в руки!

— Абдыкерим-хан! — вспыхнул Артык. — Ты судишь по себе, но я не продаюсь! И туркмены сами найдут свой путь.

Видя, что Артык разгорячился и что убеждения на него уже не действуют, Абдыкерим-хан попробовал подойти к нему с угрозами.

— По-видимому, я ошибся, ты — глупый парень! — сказал он резко. — Ты воображаешь, что с тобой и твоим народом будут все время нянчиться? Что ты такое? Да и весь твой народ? Либо вы будете сражаться вместе с нами против большевиков, либо превратитесь в пыль под копытами английских мулов!

— Врешь! — крикнул Артык, окончательно выходя из себя. — Так может говорить только такой человек, как ты, у которого нет ни чести, ни родины. Благодари бога, что ты — гость в моем доме! Если б ты встретился мне в другом месте, — не ушел бы от меня живым. Когда вернешься к своим хозяевам, скажи: Артык Бабалы не продает свою честь! И от туркменского народа, от всех честных людей моей страны передай им: пусть убираются отсюда как можно скорее, иначе от их голоногих солдат и мулов и следа не останется!

Абдыкерим-хан только тут понял, что продолжение разговора с Артыком может кончиться для него плохо.

Он молча посмотрел на молодого туркмена взбешенными глазами и, не попрощавшись, вышел. Артык схватился за револьвер, намереваясь пустить вслед ему пулю. Его остановило лишь впитанное с молоком матери уважение к обычаям гостеприимства. Но он не выпускал из рук револьвера, слушая удалявшийся топот коней. Безнаказанное исчезновение Абдыкерим-хана приводило Артыка в ярость. «Какой же это гость? — думал он. — Это убийца, ворвавшийся в мою страну. Таких надо беспощадно уничтожать!» Выйдя из кибитки, он приказал джигиту седлать Мелекуша. Айна взмолилась:

— Милый Артык, куда ты поедешь? Рана твоя еще не зажила. Потерпи дня два!

Встревоженная Нурджахан присоединилась к Айне. Артык успокоил женщин и, подойдя к джигиту, что-то сказал ему на ухо. Тот мигом вскочил на Мелекуша и только спросил у Артыка на прощанье:

— Которого?

— Обоих!

Мелекуш помчался стрелой.

Вернувшись в кибитку, Артык прилег на ковер, но никак не мог успокоиться. Неожиданное появление в кибитке шпиона и весь его разговор казались ему неслыханным оскорблением. Сердце Артыка горело. Он уже раскаивался, что послушал Айну и мать и не бросился сам в погоню. Его ничуть не страшило разоблачение его перед Эзизом, но не давала покоя мысль, что эта отвратительная заразная муха беспрепятственно летает в его стране.