Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

— Нет, за предложение спасибо, но все же лучше будет мне подыскать другое место. Как только мы выясним, где обретается Кира, так буквально на следующий день и ударим. Нет, дело мы доведем до конца, хотя трудностей и опасностей на пути оказалось больше, чем я ожидал…

В словах Кураноскэ прозвучала щемящая нота. Хотя на первый взгляд командор, казалось бы, не был ничем особо озабочен, омрачавшая его чело усталость говорила о том, что за широкой, белозубой, будто обволакивающей собеседника улыбкой в действительности скрывались томившие душу тягостные раздумья.

Мунин каким–то внутренним чутьем почувствовал это, отчего лицо его само собой вытянулось и приняло серьезное выражение.

— Ну–ну, — кивнул он. — Значит, вон оно как… Дело нелегкое, что и говорить…

— Да, тяжеленько! — грустно усмехнулся Кураноскэ. — Совсем не так все просто, как мне казалось, когда я только брался за это дело… Они там начеку днем и ночью.

— Ну а как же?! Все же знатный вельможа… — азартно выпалил Мунин, но тут же, сам устыдившись своей горячности, внимательно огляделся по сторонам.

Тораноскэ тоже спохватился и, приказав бородатому верзиле караулить на дороге с одной стороны, сам стал на страже с другой, присматриваясь к проходящим мимо путникам.

Кураноскэ тихо промолвил:

— Конечно, я все понимаю и учитываю. Пусть даже противник превосходит нас по численности в несколько раз — меня это отнюдь не пугает. Плохо другое — то, что мы не можем точно установить, где находится Кира, а без этого ничего предпринимать нельзя. Они там так маскируют его местопребывание, что разведать извне нет никакой возможности. Вот ведь в чем загвоздка.

Мунин на сей раз только молча покачал своей гладко обритой головой.

— Дня три–четыре тому назад Хёбу Тисака, командор эдоской дружины Уэсуги, покинул Эдо и направился в свои родные края. Тут я засомневался: а что если ему велено прихватить с собой Киру и тайком доставить в Ёнэдзаву? Несколько наших пустились за ним следом. Вернувшись, они подтвердили, что Киры в том конвое нет, но — что уж и вовсе странно — нет там и самого Хёбу. Он отослал вперед свой багаж и всех самураев эскорта, а сам исчез. И как это понимать? Ума не приложу!

— Н–да… — заметил Мунин, сложив руки на груди. — Как послушаешь, так и впрямь сдается, что дело нелегкое. Значит, неизвестно, где находится противник… Однако не стоит унывать. Какой–нибудь способ выяснить все же найдется. За усадьбой в Хондзё наблюдение установлено? У челяди и охраны что–нибудь выведать можно?

— Исключено, — отрезал Кураноскэ. — Ну да ладно, что–нибудь придумаем. Похоже, что и челядь в усадьбе не очень–то знает, что творится во внутренних покоях. По крайней мере ведут они себя неосторожно, болтают всякое… Оттого и дошло уже до слухов, будто в доме вырыли специальный подвал, в котором прячут Киру. Разумеется, все чепуха, и верить этому нельзя… Однако же все говорит о том, что и они там напуганы до полусмерти, и мы от собственной тени шарахаемся, боимся свиста ветра и крика журавля. Ну да как–нибудь… Будьте уверены, мы им покажем! Может быть, вам, любезный родич, удастся разузнать что–нибудь?

— Не знаю уж, откуда можно подобраться… Но приказывайте — я все сделаю… Да больно они там хитры, сразу обо всем догадаются. Гм–м…

— Пожалуй, если кто другой рискнет туда сунуться, то догадаются. Так может быть, наш любезный Отставник посоветует, с какой стороны зайти и как лучше подступиться.

— Н–да, оно конечно… А что, если вот как сделать… Кира ведь сейчас вроде этакого старичка в монашестве, который ничем, кроме природы, чаепития да составления букетов не интересуется. Может, с этой стороны к нему и подкатиться, а? Что скажете?

— Отака и еще кое–кто уже пробуют что–то в этом роде, но насколько тут можно добиться успеха — вопрос. Впрочем, что–то мы заговорились. Надо будет еще в Эдо встретиться и все обсудить.

— Ну–ну, — проворчал Мунин, которому еще не хотелось прощаться.

Коль скоро Кураноскэ направлялся в Эдо, для них двоих нужда тащиться в Кавасаки отпадала сама собой. Однако, не признавшись вначале, с какой целью отправились в путешествие, они не могли теперь запросто предложить командору идти вместе. Мунин некоторое время в замешательстве поглядывал то на Тораноскэ, то на Кураноскэ, пока последний наконец не откланялся.

— Ну–с, что теперь делать будем? — провожая взглядом удаляющуюся фигуру Кураноскэ, спросил Мунин, обращаясь к стоявшему рядом Тораноскэ. Он испытывал такое же чувство досады, как если бы уже совсем назревшая ссора вдруг сама собой рассосалась и он оказался не у дел.

Что делал Хёбу Тисака после того как, покинув Эдо, вернулся с дороги обратно, неведомо было даже людям из клана Уэсуги. А исхудавший и осунувшийся Хёбу тем временем проводил дни в маленькой неприметной гостинице–рёкаке неподалеку от Сиодомэ. Затворившись в своем номере, он совершенно не выходил на улицу. Целыми днями в крохотной комнатушке со стенами в желтых подтеках он то сидел неподвижно, уставившись в одну точку, то вдруг вскакивал и принимался ходить взад–вперед.

Он пребывал в состоянии некоей одержимости, которое доводило его до полного изнурения.

В рёкан к Хёбу тайком наведались Паук Дзиндзюро и Хаято Хотта, а также состоявший прежде охранником усадьбы в квартале Мацудзака, но отозванный за самовольство Дэндзо Сибуэ. С обоими Хёбу вел о чем–то беседу.

На следующий вечер Дэндзо и с ним еще трое самураев остановились на постоялом дворе в Кавасаки. Разыскав там в одном из соседних чайных домов Дзиндзюро и Хаято, они уединились в дальней комнате и принялись распивать сакэ.

Дэндзо, памятуя плачевный опыт своей предыдущей вылазки, закончившейся позорным поражением, был весьма обрадован новым поручением Хёбу, которое сулило возможность реванша. Дэндзо прекрасно понимал, что Хёбу расценивает операцию, намеченную на нынешнюю ночь, как крайнюю меру и свой последний козырь. Было очевидно, что в случае неудачи дело может закончиться для него самого харакири. Как явствовало из усмешки Хёбу, тот считал, что, возможно, цена не столь уж велика, если таким образом можно будет привлечь внимание верховной власти, которая сумеет обуздать ронинов. Раздумывая об этом, Дэндзо воодушевился и — что было на него не похоже — этой ночью не слишком налегал на спиртное. Хаято же особого энтузиазма не испытывал, поскольку полагал, что слишком не похоже на такого человека, как Хёбу, судорожно стремиться любой ценой осуществить то, что они наметили на сегодня.

Предстояло затеять стычку, положить на месте одного–двоих и скрыться. Те, конечно, вызовут полицию, вмешаются городские власти, начнется расследование обстоятельств потасовки — и тогда ронины из Ако тоже окажутся под следствием как непосредственные участники…

Хотя план был, казалось бы очень прост, он вполне мог окончиться провалом. К тому же в случае чего Хёбу, приняв на себя ответственность, вероятно, мог совершить сэп–пуку, чтобы предать инцидент гласности и привлечь к нему еще больше внимания. Неужели дела так плохи, что другого пути у него не остается? Хаято одолевали сомнения. Что касается харакири Хёбу, то, с другой стороны, разве он с самого начала не исключал напрочь подобную возможность? Может, у него совсем не то на уме… Эти мысли не давали Хаято покоя. Что ронины из Ако, что Тисака Хёбу — все они готовы ценой собственной жизни защищать своего повелителя и весь его род, но что есть, собственно, повелитель и его род? Из–за одного приступа гнева у повелителя несколько тысяч его подданных стали бездомными бродягами. А с другой стороны, несколько десятков молодых людей должны будут пролить свою кровь, защищая жизнь какого–то похотливого старикашки, которая гроша ломаного не стоит. Все это могло считаться в обществе нормальным развитием событий, но Хаято неизменно задавался вопросом: чего ради? Правда, при всех своих раздумьях о смысле происходящего сам Хаято столько раз, выполняя задания Хёбу, был на волосок от смерти, да и сейчас, похоже, опять пускается в рискованное предприятие… Что ж, мне таким образом приходится зарабатывать на пропитание, — оправдывал сам себя Хаято. Ну, а если смотреть шире на проблему ронинов из Ако, замысливших месть, то не тем ли руководствуется и Хёбу Тисака, идя на риск и стремясь, пусть ценой собственной жизни, не дать им осуществить свой план? С точки зрения Хаято, впрочем, обе стороны занимались просто глупостями.