Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

— Ну, тогда и меня где–нибудь пристрой, — усмехнулся Тораноскэ. — Вздремну немного, а когда сам проснется, разбудишь меня.

На вопрос, не желает ли гость девицу, Тораноскэ отмахнулся:

— Не надо. Спать хочу!

После такого ответа, как и следовало ожидать, его препроводили по лестнице куда–то в подвал, в темную комнату, заваленную бумажными фонарями, и предложили весьма несвежую постель. Впрочем, Тораноскэ было все равно. Не успел он рухнуть на футон, как комната огласилась громоподобным храпом.

Когда на улице было уже совсем светло, хозяин растолкал Тораноскэ и провел его к Мунину Оиси. Прямо под окнами вскипали волны прибоя, и отраженные от воды яркие блики играли на потолке. Мунин, обряженный в изысканное спальное кимоно на вате, скрестив ноги сидел подле веранды на пышной постели, куда падали лучи солнца.

— С прибытием! — изрек он.

Юная девица, годившаяся Мунину в дочери, пристроилась рядом с ним на постели с несколько смущенным выражением смазливого личика.

— Как изволили почивать? — с усмешкой спросил Тораноскэ, присаживаясь.

— Ничего себе, — ответствовал Мунин, скривив губы в улыбке, обращенной к безоблачной морской дали.

— Гляди–ка, вон остров Авакадзуси виднеется… — заметил он лениво.

Тораноскэ, подавив усмешку, спросил:

— Ну, как, освежились немного?

— А то как же, освежился. В провинции–то благодать, а?… Кажется, что жизнь себе года на два–три продлил. Как у нас насчет винца?

Мунин расторопно принял у девицы раскуренный длинный серебряный чубук и передал его Тораноскэ.

— Кстати, — продолжал Мунин, — что там, перемены есть?

— Есть, — лаконично ответил Тораноскэ, ожидая, пока девица покинет комнату.

Глаза Мунина загорелись любопытством. Он молчал, но взор его, словно бурав, сверлил собеседника.

Снизу послышался ленивый плеск весел, загребающих воду.

— Уж эти красотки!.. — со смешком заметил Мунин, когда девица наконец оставила их наедине. — Ночью она тут у меня клянчила лапшу–удон. Как услышала с улицы «У дон! Удон!», так принялась веером обмахиваться, а сама все про удон да про удон толкует. Тут я сразу почувствовал, что отправился в путешествие и попал незнамо куда. Что за народ?! Да и впрямь тут ведь уже загород… Удон тут и впрямь хорош… Мне даже жалко ее стало. Ха–ха–ха–ха!.. — рассмеялся он, откинувшись на циновку.

— Ну, так как там? — наконец всерьез осведомился Мунин.

Речь шла о доме в деревне Хирама, где укрылся Кураноскэ. Тораноскэ поведал о том, что те самые соглядатаи, шпионы Уэсуги, что ходили по пятам за Кураноскэ в Киото, недавно объявились в Хираме.

Глаза Мунина сверкнули, будто говоря: «Ага, значит явились все–таки!» Известие, казалось, его обрадовало. Он замолк в раздумье на некоторое время, поигрывая чубуком, зажатым между пальцами, и наконец вымолвил:

— Так просто оно не кончится. Тораноскэ усмехнулся.

Прибыло сакэ, и Мунин уселся напротив гостя.

— Ничего страшного. Надо этих соглядатаев изловить и спихнуть в ближайшую канаву. Только вот что… Убивать их — после хлопот не оберешься. Надо дело обделать тихонько, без лишнего шума. Пожалуй, я сам туда отправлюсь и этим займусь.

— Ну, это уж…

— Едва ли они там что разнюхают — что со старика возьмешь?… Что касается заварух, тут нужно особое мастерство, чтобы переговоры вести. Тут дело тонкое. Вы вот, к примеру, может, рубиться и мастера, а чтоб словами противника срезать — так, небось, ни одного среди вас не найдется.

— Может, оно и так. Да только все равно лучше бы вам туда не заявляться. Если даже расклад будет благоприятный, все равно сложностей не избежать…

— Н–да, пожалуй… Хотя, между прочим, что до меня, то я никакую потасовку неблагоприятным раскладом отнюдь не считаю, — с напористым задором промолвил Мунин. — Но ежели рассудить здраво, то, конечно, проделать все гладко, чтобы без сучка, без задоринки — дело ох как нелегкое! К тому же в любой ссоре надо еще и последствия ликвидировать… Однако негоже, чтобы какие–то поганцы причиняли порядочным людям беспокойство. Вы уж там обмозгуйте, как все устроить наилучшим образом. Чтобы, значит, без лишнего шума, не привлекая внимания — и шито–крыто. Так–то! Ну что же, может, мне все–таки самому отправиться, а? Уж больно неспокойно будет на сердце, ежели все поручить другим…

— Ну что ж, тогда пожалуйте сами.

— Да уж, пойду. Который час?

— Немного за полдень.

— Тогда можно особо не торопиться. Успею еще ванну принять. Да и вы, сударь, пожалуйте. У нас тут водица из горячего источника — с солями.

Два часа спустя Мунин и Тораноскэ уже шагали по дороге вдоль моря. За ними следом шествовал небезызвестный верзила–слуга с бородой веером, на которого почтительно оглядывались встречные прохожие.

Когда миновали Судзугамори и дорога, обсаженная с двух сторон деревьями, удалилась от берега, Тораноскэ обратил внимание на самурая в широкополой соломенной шляпе, сидящего на корне сосны. Где–то он как будто бы встречал этого человека, но тот сидел отвернувшись и, к тому же, лицо было скрыто полями шляпы. Так и не вспомнив, кто это такой, он уже собрался пройти мимо, как вдруг самурай сам поднялся и окликнул путников:

— Ба! Давненько не виделись!

С этими словами незнакомец снял шляпу, оказавшись не кем иным, как самим Кураноскэ Оиси.

— Хо–хо! — радостно воскликнул Мунин. Тораноскэ молча приветствовал командора поклоном, отступив слегка назад.

— Куда собрались? — лукаво улыбнулся Кураноскэ.

— Да так, просто… Идем себе… — смущенно ответствовал Мунин.

Но Кураноскэ, вероятно, уже смекнул, куда направлялись старые знакомые и, с улыбкой созерцая их озадаченные физиономии, уточнил:

— Не в деревню ли Хирама?

— Нет–нет–нет! — замотал головой Мунин. — Ничего подобного. Я и не знаю, где она находится, ваша деревня Хирама.

— Ну и ладно, коли так. Вообще–то я уже решил оттуда перебираться в другое место.

— Вот как? — в голосе Мунина послышалось легкое разочарование. — И когда же?

— Да вот прямо сейчас, — сказал Кураноскэ. — Мне эта мысль только что пришла в голову, пока сидел там на корне сосны. Тут вдруг вижу — вы шагаете. Как посмотрел, сударь мой, на вашу молодецкую стать, так отчего–то сразу и решил — пора перебираться!

— Хм! Значит, как меня завидели?… — осекся на полуслове Мунин, вконец сконфузившись.

Теперь он не сомневался, что Кураноскэ обо всем догадался. Взглянув в сторону Тораноскэ, который тоже слышал весь разговор, он увидел, что тот стоит вполоборота, отвернувшись к морю, и на губах у него блуждает улыбка.

— Ха–ха–ха–ха! — от души расхохотался Мунин. — Обо всем, значит, догадался?!

— Да, пожалуй, что догадался. И я вам очень признателен.

— Ну уж, право… — в совершенном смущении пробормотал Мунин.

— Не за что меня благодарить. Просто я решил, что лучше будет, если я сам всем займусь, не стану никому передоверять — мне же это в удовольствие, — сконфуженно добавил он, стараясь поскорее уйти от щекотливой темы. — А то, что вы в Эдо направляетесь, так это хорошо. В деревне–то делать нечего. Там одна лапша! Одна лапша — и больше ничего!

Тораноскэ знал, какая связь между деревней и лапшой, но Кураноскэ озадаченно возразил:

— Да просто мне показалось, что в деревне я слишком бросаюсь в глаза, хотя вроде там и было безопасней. Сейчас, правда, я уже думаю, что правильнее было с самого начала отправиться в Эдо. Все равно ведь мое прибытие ни для кого секретом не осталось.

— Так, стало быть, вы собираетесь открыто заявиться в Эдо?

— Лучше не прятаться. А то ведь опять слежка начнется — не отвяжешься. Никуда двинуться будет невозможно. И дело довести до конца не удастся. Ведь неизвестно, сколько еще придется ждать — так что прятаться без конца тоже невозможно. Для начала надо будет потихоньку куда–нибудь занырнуть, а там…

— Это верно, верно! Если сразу заметят, хлопот не оберешься. Так может, ко мне в усадьбу, а? Жилье неказистое, да как–нибудь устроимся. А уж в случае чего защитим, ей–богу!