Царев город

Старик принес чашку со снадобьем, напоил им парня, Юкчи укрыла его шкурами...

Утром парень встал как ни в чем не бывало. Он подошел к старику, сел напротив него и сказал:

— Меня зовут Кокша.

— Знаю,— ответил старик. — Я жду тебя без малого сто лет.

— Как так?

— У каждой большой реки раз в сто лет рождается свой онар.

— Ты — Тойдемар?

— Да. Я тоже был рожден онаром. И над моею колыбелью стояли патыры когда-то. И дали все, что дадено тебе. Но чтобы победить Турни, ловкости да силы мало...

— Они дают и мудрость.

— Им только кажется... А мудрость к нам приходит лишь с годами. Ты сделал умно, что пошел ко мне. А я в твои годы тоже меч сковал и сразу устремился на врага. И вот — расплата. Меч мой рассыпан в прах, а я лишен онарской силы, живу отшельником. Сиротку взял на вос-питанье.

— Как обо мне узнал?

— Слухом полнится земля. Я хоть и тайно, но среди людей бываю.

— Як тебе за мудростью, пришел. Хочу спросить, что делать мне, онару? Какую жизнь вести? Онары, кто они такие?

— Я говорил тебе: у каждой реки есть свой онар. Он должен защищать от недругов лихих родную землю и в час годины горькой людей вести на бой против врагов. А в дни, когда на берегах реки спокойно, народу помогать в делах труднейших.

— Я слышал, что онар бессмертен?

— Нет, юноша, онар не вечен. Да, правда, живет он дольше, чем простые люди, три сотни лет его житейский срок. Он, как и все, с годами устает и должен лечь в курган, но не на смерть, на отдых...

— Надолго ли?

— Пока он не понадобится людям. Когда в страну при дет захватчиков орда, онар поднимется врагу навстречу, такой же сильный, как и прежде. Он мощи наберется от земли.

— А кто его разбудит?

— Ложась в покой подземный, онар заветный клич оставит, особенное тайное словечко, и передаст его родным. Всего скорее дочке.

— А почему не сыну?

— В нежданной битве сын погибнуть может, и не успеет передать он слово. Быть может, в тот час не будет рядом человека, которому его доверить можно. А дочь — она все время дома. И будет этот клич заветный передаваться из поколения в поколение.

— Тогда, отец, одно мне непонятно. Почему народ несет смиренно тяжелое ярмо Турни? Нельзя ли разбудить в один условный час всех патыров, ушедших на покой на все века? Их, верно, будет больше тысячи. По-моему, никто такого и не пытался сделать?

— Не так-то просто это. Вот ты сказал: тебе онары передали мудрость. А знаешь ли ты, что это такое?

— Мудрость — разгум.

— Не только. Ум, знанье жизни, хитрость, сплавленные вместе, дают нам мудрость. В онарах же — отвага, сила, ловкость да с простотой святая доброта. А у Турни — коварство, хитрость и сила волшебства. Вот ты спроси меня, а почему онары, во все века набеги всех злочинцев отражая, с Турни не могут справиться? Никто из патыров над змеем победу одержать не мог.

— Да, думал я об этом. И не нашел ответа.

— У патыров оружие могуче. Но нет в нем силы волшебства. А у Турни всего один трезубец. Я тоже, как и ты, все лето меч ковал тяжелый, он был, пожалуй, в пять раз потяжелей, чем твой. Махая им над головой своею, я, словно бык, поперся на врага. А змей коснулся меча трезубцем, и от него осталась горстка праха, вернее, рыжей ржавчины комок. Болотный кей махнет трезубцем, и стрелы все сгорают на лету.

— Так что ж мне делать?

— Я думаю об этом много лет. Чтоб победить врага, его нам надо знать. Тебе о змее расскажу, что знаю. Послушай.

Среди болот гнилых, непроходимых, на острове большом построил он дворец. Никто его не видел; туда для смертного одна дорога, обратных нет путей. Но я об этом знаю кое-что. Вот ты сказал: народ не попытался патыров поднять. Онары, в простоте душевной заветные слова отдавая, забыли про Турни. А он, как только патыр лег в курган, дочурку либо похищал, а чаще убивал грозой в лесу, топил в реке с заветным словом вместе. Кто мог поднять онара? Никто! И все они теперь лежат в курганах и будут лежать вечно. И скоро род онаров переведется вовсе. И это, юноша, еще.не все. Послушай, что со мной случилось. Когда я понял, что Турни мне не убить, я сразу же смирился. Решил жениться, думал, буду жить спокойно, хлеб растить, детей. Не тут-то было. Ты знай, Кокша, что змей живую дань с людей берет не зря. Он выбирает девушек красивых, он их берет сначала в жены, и дочерей от них, с змеиной кровью, с обличием чарующим и нежным, пускает к людям. И если ты когда-нибудь увидишь бабу злую, ты так и знай: в ней кровь течет Турни. О, сколько горя принесли мужчинам эти полузмейки, попробуй сосчитай! Итак, задумал я жениться и девушку нашел себе под стать. Но в день счастливый свадьбы Турни мою невесту подменил. Он дочь свою подсунул в мое кудо, он дал ей красоту моей любимой, ее походку, голос, тело, он только сердце ей змеиное оставил. Мы с нею пожили всего полгода, она меня, наверно, полюбила, ведь половина в ней от человека. Она призналась мне в замене, она хотела стать женой хорошей и все змеиное в ней вытравить просила.

Кто знает, верно ли я сделал — в гневе задушил супругу и был за то наказан змеем: он отнял все, что дали мне онары, а люди чтут меня женоубийцей. То было так давно, что вспоминать не стоит, но от моей жены подменной я многое узнал о царстве змея, и до сих пор я не могу себе простить глупую поспешность. Дочь змея мне сказала тайну: отец ей как-то похвалился, что знает он секрет, как выковать волшебный меч, который не уступит троезубцу. И эту тайну выведать моя жена хотела... Но я поторопился... Я вижу, хворь твоя вернулась снова, ты весь в ознобе. На, выпей мой отвар и вновь ложись под шкуры. Юкчи тебя укроет...

Летняя ночь коротка. Дети, слушая сказку, не сомкнули глаз, а вверху, на насесте, уже загорланил петух.

I

Мирон Мишурин в Посольском приказе считался самым хитрым и пронырливым дьяком. И потому направлен был послом в самое бойкое и опасное место — в Бахчисарай. Посол явился к хану Магмет-Гирею с дорогими поминками, наобещал ему с три короба, вошел в доверие. В конце приема попросил: позволь, мол, великий хан, жить мне не в Бахчисарае, а в Кафе. Потому как, мол, здоровьишко мое слабое, а Кафа как-никак на берегу моря. А сносить-ся, мол, по теперешним временам, с ханом проще простого будет — из Бахчисарая в Кафу, взад и вперед, чуть не каждый день гонцы скачут, потому как в Кафе живет наместник турецкого султана калга Юсуф. Хан скуп был и позволил. Он подумал: здесь, в Бахчисарае, по посольским правилам Мирону жилье надо давать, кормить, а в Кафе посол пусть сам о всем этом заботится. Да и то надо учесть: чем посол от дворца хана далыир, тем меньше о делах ханства будет знать, тем меньше будет хана беспо коить.

А у Мишурина иной расчет был. Он знал, что теперь дела ханства не Гиреи вершат, а наместник султана. И быть ближе к нему — самая что ни есть выгода. И о другом подумал Мирон: в Бахчисарае между ханом Магмет-Гиреем и его братом Ислам-Гиреем постоянно грызня идет, режут они противников своих, как баранов, то и гля. ди послу нож в пах сунут.

Устроился Мирон в Кафе, подкупил одного бахчисарай ского гонца и зажил безбедно. Все, что можно, от калги узнает, а от хана новости ему гонец возит. С Москвой сносится редко. Хан грызней с братом занят, ему не до набегов на Русь, потому и сообщать особенно нечего.

Но еот тревожная весть из Бахчисарая: Ислам-Гирей уследил, когда оба ханских сына в набеги ушли, ворвался во дворец, хана придушил, занял трон. И, судя по всему, сделал он эго с согласия калги. Потому как Юсуф переворотом нисколько не обеспокоен был, даже морскую прогулку, назначенную в тот день, не отменил.

Сыновья убитого хана, Мурат-Гирей и Саадет-Гирей, быстренько из набегов возвратились, наскочили на Бахчисарай, дядю из дворна выгнали, казну ханскую разграбили. Потом начали трон делить. Вот тут султанский калга забеспокоился, сообщил в Стамбул. И недели не прошло — встала у кафских берегов турецкая эскадра с пушками и янычарами. Янычары помогли Ислам-Гирею мятежных племянников из Бахчисарая изгнать, и пришлось Мурату и Саадету бежать из Крыма в ногайские степи.