Сиротка

Сестра Аполлония почувствовала, что за пламенной речью молодой женщины скрывается мольба. А Элизабет показалось, что тусклые глаза пожилой монахини видят ее насквозь.

— У меня были только младшие братья, — пояснила она. — И сын растет непоседой. Мне бы очень хотелось позаботиться оде-ночке.

— Не сомневаюсь, дорогая мадам Маруа, — ответила настоятельница после паузы. — Я принимаю ваше предложение, оно говорит о доброте вашего сердца. Во время занятий малышка могла бы доставить нам немало хлопот, несмотря на то, что сестра-хозяйка, которая занимается с самыми маленькими, могла бы за ней присмотреть. А ваш супруг согласен?

— Да, конечно, — пробормотала Элизабет, краснея еще сильнее. — Иначе я бы никогда не решилась просить вас об этом.

Сестра Аполлония сдержала вздох. Отец Бордеро в красках расписал ей все семьи поселка. И чета Маруа занимала в этой картине достойное место. Жозеф, по словам кюре, держал жену, что называется, «под башмаком». Смягчившись, монахиня добавила:

— Разумеется, вы получите небольшое вознаграждение. Будьте так любезны, приходите за Мари-Эрмин завтра в восемь утра. Принести ее обратно можно в четыре пополудни, к концу уроков.

Элизабет задумалась. Кто же заплатит ей это вознаграждение? От мужа она знала, что родители платят за обучение по полдоллара за каждого ребенка. В этом году на занятия ходит больше восьмидесяти детей. Она быстро подсчитала в уме, как это обычно делал Жозеф, и тут же этого устыдилась. Ей было важно одно — чтобы малышка была с ней.

— Предупреждаю вас, мадам, — начала мать-настоятельница, — Мари-Эрмин послушная и веселая девочка, но спит она плохо.

Не думаю, что вам удастся уложить ее после полудня. Возможно, это добавит вам хлопот.

— О нет, что вы, матушка! — отрицательно помотала головой Элизабет. — Я могу на нее посмотреть?

— Конечно! Я провожу вас, мадам!

Мгновением позже Элизабет вошла в кухню. Трое других монахинь сидели вокруг стола. В посудном шкафу красовались цветастые тарелки и фарфоровые чашки. Гудела печка.

— Мадам Маруа! — воскликнула сестра Люсия. — Как приятно видеть вас здоровой!

После обмена приветствиями Элизабет отдала сестрам металлический судок с посыпанными мелким сахаром оладьями. Сестра Мария Магдалина, на чьих коленях сидела Мари-Эрмин, первой попробовала угощение. И дала кусочек малышке.

— Какая она хорошенькая! — умилилась гостья. — Какие у нее красивые голубые глазки! Просто куколка! Мне не терпится с ней поиграть!

— Мадам Маруа будет забирать нашу подопечную на время уроков, — объявила мать-настоятельница. — Это лучше, чем отдавать девочку мадам Гарро.

Элизабет провела рукой по шелковистым светло-каштановым волосам девочки. Малышка подняла голову и доверчиво ей улыбнулась.

— Я дам вам тот же совет, что и сестре Марии Магдалине, мадам, — добавила настоятельница. — Не привыкайте слишком сильно к Мари-Эрмин. Мы отвезем ее в приют в конце июня, когда будем уезжать в Шикутими на каникулы.

Монахини перекрестились, но лица их помрачнели. Ни одной из четырех не хотелось расставаться с ребенком, которого кто-то оставил у их дверей. Сестра Мария Магдалина часто заморгала, сдерживая слезы.

— А если вернутся родители? — осмелилась спросить она.

— Будет видно, — откликнулась пожилая монахиня. — Шикутими — это ведь не край света. Если родители решат забрать свое дитя, они туда съездят.

Начиная со следующего дня Элизабет присматривала за Мари-Эрмин во время уроков. Вопреки совету сестры Аполлонии она всячески баловала и ласкала девочку и очень быстро искренне ее полюбила. Ребенок отвечал ей взаимностью. Элизабет нравилось собирать ее светло-каштановые волосы в хвостик на макушке и повязывать розовую ленту. Мари-Эрмин была очень красивой девочкой с большими голубыми глазами и розовыми губками, нежными, как готовый раскрыться бутон.

Поначалу Симон дулся, ревнуя маму к неизвестно откуда взявшейся сопернице, однако не прошло и недели, как он требовал Мари-Эрмин, едва открыв глазки поутру. Жозеф тоже поддался обаянию малышки. Девочка очаровательно хлопала в ладоши, когда чему-то радовалась, и, услышав ее звонкий, хрустальный смех, невозможно было не улыбнуться.

— Она забавная, — говаривал он не раз. — И себе на уме.

Однажды, получив зарплату, он принес из универсального магазина деревянный ящичек с кубиками. На каждой грани был фрагмент рисунка, и, чтобы увидеть картинку целиком, нужно было правильно сложить эти кубики. Элизабет обрадовалась игрушке. На следующий день она на глазах у восхищенных детей собрала все картинки.

«Добрый Боженька, сделай так, чтобы Мари-Эрмин подольше оставалась в монастырской школе!» — просила Всевышнего мадам Маруа, засыпая.

В это же время в своей спальне сестра Мария Магдалина с еще большим жаром молила Силы Небесные даровать ей эту же милость. Она проводила с малышкой больше времени, чем другие монахини, кормила ее по вечерам, одевала и купала. Мари-Эрмин спала рядом с ее постелью в маленькой деревянной кроватке, подаренной кем-то из жителей поселка. Каждый вечер молодая монахиня склонялась над девочкой, внимательно смотревшей на нее своими глазками цвета небесной лазури.

— Пора спать, моя крошка! Закрывай свои славные глазки…

И, пока девочка не заснет, напевала снова и снова песню «Кленовый лист»: [8]

Голос у сестры был нежный, слова звучанием напоминали журчание ручья. Малышка, зевая, свернулась калачиком под своим одеялом. Радуясь тому, что она уснула, монахиня сняла покров и коснулась своих коротко обрезанных волос. Близость Мари-Эрмин волшебным образом прогнала из сердца молодой женщины тоску.

— Разве можно тебя не полюбить? — проговорила она шепотом. — Ты — дитя снегов, сокровище, которое мне посчастливилось найти. И я люблю тебя, люблю всей душой.

Сестра Мария Магдалина часто вспоминала, как услышала писк и увидела меховой сверток. Этот день ей не забыть никогда!

— Быть может, это было Божье знамение, — с удовольствием повторяла она себе. — Какое будущее мне уготовано? Почему я должна отказаться от счастья воспитывать эту малышку?

Сестра Мария Магдалина со страхом ожидала лета. Она считала, что отправлять Мари-Эрмин в приют несправедливо, и полюбила зиму, зажавшую край в свои ледяные тиски. Озеро Сен-Жан превратилось в огромную белую пустыню, а земли вокруг него укрыла толстая снежная перина.

На берегу реки Перибонки

Под неодобрительным взглядом жены Анри Дельбо надел свои снегоступы. Индианка, кутаясь в тяжелый бобровый полушубок, сидела на пороге хижины.

— Клеман, принеси ружье! — сухо приказал он сыну. — Хорошо, если удастся что-нибудь подстрелить. До конца зимы далеко, и свежее мясо — как раз то, что нам нужно.

Мальчик сбегал за ружьем.

— Я вернусь через два дня, не позже, — сказал Анри. — Роланд, не дуйся. Нет ничего странного в том, что я хочу навестить Жослина и его несчастную жену.

Он закинул за спину увесистую переметную суму. Новым знакомым Анри нес немного кофе, сахара и муки — щедрый дар, вызвавший негодование супруги. Но вслух она ничего не сказала, опасаясь мужниного гнева.

— Позаботься о матери, Клеман, — добавил Анри. — Этой ночью и прошлой я слышал волков. Они сейчас голодные.

Индианка легко вскочила на ноги, позвала сына в дом и закрыла за собой дверь. Дельбо усмехнулся и отправился в путь. Он давно привык к перепадам настроения своей супруги.