Божественный Юлий

Война закончилась. Каждый легионер получил в награду за воинские труды по одному рабу, а Цезарь написал для сената срочный отчет. Ознакомившись с отчетом, сенаторы постановили устроить двадцатидневное благодарственное молебствие.

«Romae dierum XX supplicatio redditur», [4] – так заключил Цезарь свои «Записки».

Милосердие

Часть вторая

Итак, вы помните эту пару: Цезарь, Помпей. И знаете кое-что о делах в Риме. Ведь мы с вами читали стихи молодого поэта Катулла. Вам также известно о войне, вспыхнувшей потом между Цезарем и Помпеем. Окончательно покорив Галлию и разместив войско в северной Италии, Цезарь изъявил желание стать консулом, добавив, что готов разоружиться, если и Помпей поступит так же. Но Помпей предпочитал не рисковать. Вы, наверно, краем уха слышали историю о переходе через Рубикон в 49 году, когда Цезарю пришлось вести себя так, словно он приступил к игре в кости. То была, однако, серьезная игра на уничтожение республики.

Вам придется ознакомиться еще с кое-какими подробностями. О, не бойтесь, их будет не слишком много. С битвами покончено. Антиквар не собирается утомлять вас мелочной хроникой второй войны.

Когда Цезарь уже вступил в Рим, откуда республиканцы весьма поспешно удалились, произошел, рассказывают, такой случай. Цезарь попытался реквизировать государственную казну. Этому воспротивился один народный трибун, заявив, что для реквизиции нет законных оснований. Но Цезарь приказал взломать замки сокровищницы. Трибун упорно продолжал протестовать. Наконец Цезарь в раздражении пригрозил ему смертью и прибавил: сам знаешь, юнец, что мне это трудней сказать, чем сделать.

Запомним эти слова: трудней сказать, чем сделать. Они будут нашим эпиграфом при чтении «Записок о гражданской войне» Гая Юлия Цезаря. Взяты они не из его книги. Весь эпизод с казной, в общем-то, описан Плутархом, который жил примерно полтора века спустя и, разумеется, мог быть не вполне точен в своей информации.

Однако если Цезарь действительно произнес эти слова, что было у него на уме? Чтобы понять смысл нашего замечания, надо помнить, что Цезарь покорил Галлию, применяя массовые избиения, ибо там это было ему выгодно, но Италией он собирался овладеть, применяя массовые помилования, ибо только такая политика обеспечивала ему пропагандное превосходство над Помпеем. Убийства к югу от Рубикона он считал вредными. Не для убиваемых. Для себя. Он, естественно, знал, что порой выгодно кого-то убить. Бывают ситуации, когда важней соображений пропагандных оказываются другие, например, финансовые. Дыры в пропаганде легче заткнуть, чем дыры в бюджете. За кучу денег, хранящихся в государственной казне, стоит убить одного оппозиционера – это ясно. Но сказать, что убьешь? О, тут уже надо подумать. К счастью, трибун в последнюю минуту струсил, и дело не дошло ни до приговора, ни до казни.

Первые страницы «Гражданской войны» производят впечатление текста, написанного по беглым заметкам. Филологи и историки дружно полагают, что книга не закончена. Похоже, что она так же без начала. В первом предложении автор говорит о своем письме в сенат, однако содержание письма не сообщает. (Можно лишь догадываться, что он потребовал в ультимативной форме, чтобы Помпей, который войско свое держал даже и не в Италии, а в Испании, отказался от этого войска, тогда, мол, и он, Цезарь, откажется от своих легионов и станет человеком гражданским.) Итак, тут у нас нет никакой информации. Возможно, Цезарь намеревался что-то предпослать первому предложению либо его дополнить. Стиль вступительных разделов поражает сжатостью. Теперь мы сказали бы: «телеграфный стиль». Удивительно, однако, содержание этих «Записок», и оно-то прежде всего наводит на мысль, что после незначительной ретушировки и кое-каких вставок они были продиктованы по дневниковым записям полководца. Это заметки о поведении ведущих римских деятелей, когда они узнали об ультиматуме Цезаря. Просто краткие заметки и личные характеристики.

«Консул Лентул говорит, что готов служить сенату и республике, если каждый сенатор смело и решительно выскажет то, что думает; а если все будут оглядываться на Цезаря и искать его милости, тогда он постарается подумать о себе и не будет подчиняться авторитету сената; он тоже может добиться милости и дружбы Цезаря». «…Речь Сципиона звучала так, словно то говорил сам Помпей… Некоторые высказывались более мягко, например, Марк Калидий, который предложил, чтобы Помпей удалился в свои провинции… Марк Руф повторял мысль Калидия с немногими изменениями… На Марцелла расшумелись, он оробел и отказался от своего мнения… Катона подхлестывают старые обиды на Цезаря и горечь поражения…» (Читателю даже не объясняют, о каком поражении идет речь. Катон когда-то не без помощи Цезаря провалился на выборах.) «Поведение Лентула определяется его огромными долгами, он надеется, что получит войско, управление провинцией, взятки с тех, кого поставит царями. В кругу своих он хвалится, что будет вторым Суллой, станет верховным правителем. Та же надежда руководит Сципионом… но еще и боязнь суда, афиширование своей персоны, кокетничанье с влиятельными людьми, играющими важную роль в политической жизни и судопроизводстве».

Подобные характеристики не составляют ни литератор, ни историк. Они скорее записаны человеком, глядящим на всех людей, как на кандидатов в исполнители его воли. Лишь готовящийся к диктатуре политик записывает сокращенно, в практических целях, кто что сказал, очень ли трусит, на какие гадости способен, легко ли его купить, чем можно шантажировать.

Вероятно, Цезарь вычеркнул все, что не годилось Для публикования, навел порядок в подлежащих и сказуемых, добавил для связи словечко здесь и там, и так возникло начало «Гражданской войны», а возможно, лишь черновик, предназначенный для дальнейшей переработки. В нем еще слышится эхо доносов, на основе которых автору приходилось составлять беглые и, кстати, довольно односторонние характеристики консулов, трибунов и сенаторов.

Но почему же «доносов»? Вскоре после этого к Цезарю переметнулись два крупных деятеля, которые, несомненно, представили ему всесторонний анализ политического положения в Риме. Он мог отчасти основываться на их мнениях.

В ту пору Цезарь уже окончательно дорабатывал великую концепцию своей жизни; в самой простой формулировке эта концепция должна была звучать так: диктатором Рима будет либерал, победоносные войны ведет пацифист, республику уничтожит тот, кто позволит существовать ее институтам. Для достижения этих целей нужны, по сути, только две вещи: войско и деньги. Кроме того, надо помнить, что диктаторов ставят не солдаты и не банкиры. Это делает горящий энтузиазмом народ.

Что же предпринял Юлий Цезарь до перехода через Рубикон? Он обещал разоружиться и блюсти мир при условии, что Помпей тоже разоружится. А после перехода через Рубикон? Повторил свое предложение. И не раз. Многократно.

А тем временем он продвигался на юг и без боя занимал италийские города. И вот гарнизон помпеянцев в Корфинии решил выдать Цезарю своих командиров, сенаторов, а также всадников и перейти на его сторону. (Здесь автору «Записок о гражданской войне» представляется уместным объяснить, что он вторгся в Италию не затем, «чтобы кому-нибудь причинить вред, но чтобы защитить себя от унижений, которым его подвергают враги, чтобы восстановить в сане изгнанных из столицы народных трибунов и освободить себя и римский народ, страдающий под гнетом партийного меньшинства».) Растолковав таким образом мотивы похода на Италию, Цезарь сдавшихся ему в Корфинии рядовых солдат включил в свою армию, а командиров, сенаторов, всадников и низших офицеров освободил и распустил по домам. Да еще отдал им казну с шестью миллионами сестерций, «чтобы не думали, будто он лучше владеет собой, когда дело идет о человеческой жизни, и хуже, когда о деньгах».