Печенежские войны

Ярый улыбнулся светлыми голубыми глазами, а потом тронул пальцами шрам на правой щеке.

— Что я и что моё прошлое? Таких воев, как я, преданных до скончания живота своего, у князя Святослава много было! — Ярый погрустнел вдруг, вспомнив прожитое многолетие — да было ли всё это? Было ли радостное отрочество и первый поход на греков ещё безусым небывальцем, первый удар мечом о щит ворога и первый змеиный посвист стрелы над ухом, первый хмель сечи и первая похвала князя Святослава. Было, о том часто теперь напоминают раны, извещая о всякой перемене погоды. А вспомнив, что жизнь была незряшней, с пользой земле родной, снова улыбнулся, потеребил серого коня по чуть влажной шее, ласково понукая идти резвее по высохшему за лето и высокому, почти до колен, степному разнотравью.

— Князь Владимир вспомнил обо мне на тризне, хвалил за сечу под городом, из своих рук хмельным мёдом угощал. Звал в Киев доживать последние дни в тихом тереме, обещал присмотр и уход… Но я заставу не хочу оставлять! В ней и смерть приму, — сказал так Ярый, а сердце заныло от щемящей тоски. И не один ведь он — вои-други рядом, а такого, как Славич, где ещё сыщешь? Думалось совсем недавно, что доживёт он свои годы в горнице Славича, при детях и внуках его, да бог неба по-иному распорядился…

Впереди с облысевшего холма тяжело поднялся сытый курганник и полетел над степью, а его сжатые в кулачки мохнатые лапы низко висели над белыми метёлками ковыля.

— Зри, Ярый! — привстал над седлом Власич.

Навстречу им, поднятым над головой копьём делая знаки остановиться, торопил коня молодой дружинник. Подъехал и известил:

— У междулесья, где мы завалы делали, перед бродом, печенеги сторожевой полк выставили. Костры разводят, должно, останутся здесь и на ночь грядущую.

Ярый забеспокоился, торопливо сказал:

— Странно это, — помолчал в раздумии, спросил: — Кибитки находников через Рось переправлены или ещё на нашей стороне Роси?

Дружинник пояснил, что кибитки печенегов уже за рекой, добавил с нескрываемой радостью:

— Ещё усмотрели мы, сотенный, как часть печенежского войска, не менее трети полков, спешно и без кибиток умчалась в степь, будто за кем угоном пошли, при поводных конях каждый всадник. Большой шатёр кагана на нашем берегу поставлен, и стража вокруг шатра.

Ярый распорядился:

— Возвращайся к дозору, да следите исправно — не ударили бы печенеги по нам нежданно, — и повернулся к Власичу — Не понимаю кагана — уйти от Белгорода и вдруг встать у самого кона земли нашей! Зачем? Что задумали находники? И куда треть войска послал Каган? Может, опять хитрость какую умыслил Тимарь?

И тут же, словно по этому тревожному зову сотенного, из леса, который густо покрыл Поросье, выступила конная застава силою не менее тысячи копий. Глянул Ярый — на воях не шеломы русичей, а высокие меховые шапки. Да и откуда здесь русичам быть в такой силе?

— Исполчить дружину! — распорядился Ярый. По знаку Власича дружинники сомкнули строй, ощетинились длинными копьями.

— Ударим? — повернулся Власич к старшему в заставе и шелом надвинул по самые брови. По румяным щекам легли глубокие морщины — Власич сжал челюсти пальцами, перебирал тяжёлое древко копья, словно отыскивал самое удобное место, где сжать древко намертво.

— Почему коням должного хода не дают? — отозвался в раздумии Ярый, пристально вглядываясь в конную заставу — она медленным шагом надвигалась на полк русичей. До неизвестного войска оставалось менее поприща, а всадники ехали всё тем же неспешным шагом, будто не видели супротив них стоящих русичей. И копья по-прежнему торчат над меховыми шапками, не склонены к конским головам.

— Хитрость печенежская, — горячился Власич. — Их числом вдвое против нас. Не охватили бы со спины. Придавят к полкам у брода — костьми ляжем!

— Похоже, что так, — согласился осторожный сотенный. Пора было отходить к Белгороду. И в это время из строя чужих всадников отделился небольшой отряд. Когда конники стали хорошо различимы, Ярый удивлённо крякнул — одеты в бронь русичей!

— Что за наваждение? — проворчал Власич обескураженно. — Не печенеги ли переодетые?

Ярый дал знак изготовить луки. Если эти приблизятся вплотную, а весь полк тронется в галоп, он даст знак побить этих и уходить спешно к городу.

И тут Власич разразился радостным криком:

— Сбыслав! Да ты ли это? — И Ярому — Наш это, княжий сотник!

Сбыслав, пожилой, сухощавый в лице, непомерно длинный, так что ноги свисали пообок коня едва ли не к земле, не снимая боевой рукавицы, огладил бороду, с усмешкой спросил Власича и Ярого:

— Никак сечу со мной задумали начать? Ишь ощетинились, словно вепри при виде стаи волков!

Власич указал на всадников, с которыми его старый знакомый только что ехал.

Сбыслав понял жест Ярого и пояснил:

— Это торки князя Сурбара. Повелел князь Владимир выступить нам из Родни к Белгороду и при случае оказать вам помощь. Увидели мы печенегов у брода, затаились, стали доглядывать, себя не показывая, пока не приметили вашу заставу.

Через время торки соединились с заставой Ярого, приветствуя русичей радостными криками и взмахами кривых мечей. Тут же Сбыслав разослал из торков сильные дозоры перекрыть выход от брода, а русичи спешились приготовить ужин.

— Тимарь снарядил треть войска куда-то. Не к Родне ли? — выказал беспокойство Ярый. Сбыслав сказал, что с приходом из Киева пусть и престарелых дружинников вместе с отроками — небывальцами опасности городу от печенегов нет.

— Да и союзные нам торки близ Родни большим становищем держатся, — добавил Сбыслав, утирая рыжую короткую бороду после трапезы. — А тех печенегов, что в степь ушли, мы издали проводили. Половину дня обок с ними наши торки скакали. Те печенеги нам уже не страшны, в свои земли ушли.

— Отчего же Тимарь сам задержался у Роси? — не мог успокоиться Ярый.

А вечером, когда по степи растеклись первые сумерки, Ярый сказал Власичу и Сбыславу:

— Пойду лазутчиком к печенежскому стану. Ночь мне в помощь.

Сколько Власич ни отговаривал, Ярый стоял на своём:

— Пойду. Знать надо, что надумал коварный печенег? Надолго ли остановил войско у Роси?

— Возьми тогда хоть воев для бережения, — присоветовал Сбыслав, дивясь упорству старого сотенного.

— Не князь я, — отшутился Ярый. — Сто воев взять — много для лазутчиков, а десять не спасут, если на печенежские копья наткнёмся. К чему лишние жертвы?

Згар попросил:

— Возьми меня, Ярый. Обузой не стану, а за кровь Янка при случае долг вернуть печенегам хочется.

Ярый согласился:

— Тебя возьму, коли так просишь.

Пошли суходолом на восток, к Роси. В спину дул всё тот же ровный ветер с заката. Когда суходол сошёл на нет, поползли полем к кустам Приросья. Потом густо запахло прошлогодними листьями, и ветер перестал дуть в спину, но продолжал всё так же шуметь над головой, раскачивая деревья. Лишь теперь Ярый обернулся и поманил Згара поближе к себе, сказал, шёпотом:

— Кажется, прошли незамеченными. Дальше легче будет, лесом пойдём. Не отстань в дебрях, держись рядом.

Згар молча последовал за сотенным.

— Река совсем близко, — пояснил через время Ярый, но Згар и сам легко различил прохладную свежесть воды. — Теперь повернём вправо, вдоль берега, и выйдем к займищу у брода, где со Славичем стояли в последний раз…

Дальше шли уже почти на ощупь: тьма сгустилась быстро. Тьма была и там, над головой. Сквозь вершины деревьев совсем не просматривалось серое небо. И ни одной звезды за тучами не видать!

Звезды вдруг заблестели сквозь заросли прямо перед ними, густо и крупно, и тут же потянуло горьким дымом — так пахнет дым от горящих сухих листьев, кинутых в костёр. Ярый осторожно раздвинул ветки кустов — вот он, вражий стан!

Оба берега ещё не спали: и ближний, где хорошо было видно при свете костров всё займище, и правый, высокий, где костры освещали кибитки на высоких колёсах. У ближних костров группами сидели степняки, иные ходили, что-то меняли или делили — издали не разобрать. Ближе к реке, у орешника, где когда-то укрывался Тур со своими дружинниками, стоял шатёр кагана. Чуть левее, у самой реки, видны были три крытых возка на колёсах со спицами и железными ободами.