Бестселлер

И этот «курс» моим уделом был. Но в мистицизм впасть мне не было даровано. Чертовски жаль. И оставалось лишь завидовать адептам теософии. Живи да радуйся освобожденью от тоски рационального. Так нет, у посетителей салона преобладало выраженье нервно-истерическое. Склоняют длинные власы и вялою рукою белоручек берут с подноса пухлые бисквиты.

Из розовых огромных абажуров обильно льется свет напольных длинношеих ламп. Обои, мебеля орнаментом имеют томную листву, изгибы водорослей, и в этом жажда обретенья ритма, тут магия его. Пуфики и оттоманки, атласные подушки так ласково объемлют мякоть. Слышен шелест шелка. Все это сделано. А создан кабинетный стол. Письменный. Он из салона «Арт-Нуво». Рожден он вдохновением художника-бельгийца Вельде. О, эта широкая и плавная полудуга столешницы. Тут места нет и быть не может классической словесности. Модерн, модерн уж победил.

Сюда приносят, впрочем, не изящную словесность, а кое-что серьезней и важней. Ну, например, журнал теософический. Приносят личности в потертых сюртуках; в кармане глянец визитной карточки с каббалистическими знаками: «Профессор оккультных наук». Бывают у княгини не только записные теософы, включая двух американок, они в досужий час в крикет играют, а посему – ни тени истеричности, ну разве что крикливы. Бывают журналисты, живописцы – у них еще надежда не угасла заполучить аванс из кошелька княгини, состоятельной мадам, и состояться материально, якобы имея склонность к теософии.

В салоне появлялся Головинский. И нередко. В отличие от стайки местных журналистов он у княгини не искал финансовой поддержки, имея оную от Зин. Петровны. Намеревался Головинский продолжить рассказы-психограммы наблюденьями над теософами. Но тяготился своим невежеством. В Латинском квартале сводил знакомства с левой российской публикой, на ул. Люнен наведывался к Бурцеву. И вдруг стал замечать… Его не то чтоб избегали, но отстранялись от него. Он чувствовал настороженность. А позже Бурцев напрямик открыл причину: вы, батенька, возжаетесь с Рачковским.

И это было так. И то бывало в доме Радзивилл. Но не решаюсь я назвать сие шпионством. Ни княгиню, ни Головинского не наклонял к тому Петр Иваныч, зав. заграничной агентурой. Тут все сложней и все серьезней.

Он в теософии нашел предметы, достойные его вниманья. И личного, и, так сказать, служебного. Ну, скажем, луч испусканья плоти. Текучая незримость токов подает двум душам сигнал предчувствий: хоть тыща лье лежит меж ними, но сигналам надо верить иной раз больше, чем телеграфическим депешам.

Род деятельности Петра Иваныча имел важнейшим из разделов чтение в сердцах. Такому чтенью, несомненно, опорою угадыванье мыслей. Сеансы в доме Радзивилл не пропускал Рачковский. Сдается, некоторый опыт оккультизма надиктовал Рачковскому и опытные действия в отношеньях с Головинским…

О-о, понимаю, понимаю: наш брат, матерьялист и реалист, тотчас же рассмеется. И выдвинет свои резоны. Рачковский, мол, встречался с Головинским на четвергах в Санкт-Петербурге у покойного писателя Крестовского; а значит, сам не чужд сюжета «Жид идет!». Ха-ха, хи-хи, лучеиспускание ужасно изнурительно. А главное, как и сеансы угадыванья мыслей, без нужды. Уже имел Рачковский на свой запрос ответ из Департамента полиции. Сообщалось конфиденциально: жизнь петербургскую сей Головинский начинал доносом; то было, вероятно, предложение услуг. Они доселе не востребованы. Лоялен, замечания имел он как редактор, но незначительные. Как журналисту не отказано ему в билете на право посещенья мест, куда официально является сам президент республики.

Мне ль, документалисту, не признать документальную «наводку» на г-на Головинского. Не отвергаю и влияние на Рачковского и лучеиспускания. Не отвергая, признаю: оккультные науки необходимы и жрецам спецслужб. И это поняла когда-то г-жа Блаватская. Петр Иваныч был с нею коротко знаком.

В моих хвалах Петру Иванычу я, кажется, забыл упомянуть, что он и сам мистификаций не чуждался. И не пустых, как Головинский. Сказать бы грубо и весомо, то были, собственно, подлоги. Разнообразные. Они имели времен-ны’е ритмы и неизменность рифмы: фальсификация, дискредитация. Одни исполненные мануально, другие поначалу на гектографе, потом – типографически. Призывные листовки громить врагов-евреев простонародно выражались. Подложное письмо от имени Плеханова выдавало знакомство с социалистической литературой… Он псевдонимы брал смиренные, примером: «Старый Эмигрант», случалось, брал и несуразные, примером: «Правдивый Русский». Он и брошюры тискал. Одна из них, исповедально-покаянная, показывала русской молодежи, кто именно зажал ее в своих мохнатых лапах. Ужели не понятно? Само собой, евреи-эмигранты засели вместе с киндер в безопасном далеке и колготятся: «Долой самодержавие!». А русский гибнет в тундрах и гниет в централах.

Рачковский был и самороден, и восприимчив. Не пропустил он мимо уха ни резкое витийство автора романа о жидах, ни выкладки французской мысли, судившей Дрейфуса-еврея как шпиона, а также и мистические опыты, пусть краткие ввиду загруженности текущими делами. И что же? Петр Иваныч нашел методу убедить весь христианский мир, Россию прежде прочих, в иудейском всеохватном заговоре. Не рассужденьями вкруг кафедры. Не рукотворными записками о еврейских тайнах. Нет, продуктом самих же иудеев. В официальной форме протоколов. И вправду, господа, кто, собственно, производил-то протоколы на Божий свет? Интернационал, основанный евреем Карлом Марксом. Засим Конгресс сынов Сиона. Иль этот… как его, который цюрихский… Конгресс рабочих, чей жест определила рука жидомасонов. И вот – сближение: в салоне Радзивилл сутулится протоколист. Спириты-любомудры вопрошают мудрецов; фиксирует протоколист ответ премудрых уст.

Великий замысел. Велик ли исполнитель?

Фланеры и филеры едва ль не все филоны. Но Головинский чужд им, как и флегме. Рысит и рыщет среди господ, шагавших левой, левой, левой. Он соплеменников стращает, сказать по-вашему, читатель-недруг, закулисой. И что же? Одни плечами пожимают, другие прыскают в ладоши, а третьи, как, например, мой Бурцев, подозревают черт-те что. Но между нами говоря, как раз ведь черт и догадал Матвея свет Васильича соорудить донос-мистификацию. Ну, а теперь наш Головинский готов исполнить свое предназначение.