Три прозы. Взятие Измаила; Венерин волос; Письмовник

– По существу? По существу хочу. В жопу тебя, девка, хочу выебать! Вы вот оба небось каждую ночь с кем-то, а я один дрочу. А я тоже человек! Вам это понятно? А кому я такой нужен? Денег нет – никто не любит. Ты бы, толмач, на моем месте посидел, тебя тоже никто не стал бы любить.

– Was? Was hat er gesagt? – нетерпеливо переспросила фрау П. – Übersetzen Sie genau, was er gesagt hat! [92]

Толмач перевел, пытаясь подобрать выражения помягче. Несмотря на его старания, фрау П. вспыхнула, покрылась пунцовыми пятнами и молча нажала на кнопку вызова охраны.

– Hören wir auf. Das hat keinen Sinn [93] .

Толмач пожал плечами. Два часа ему и так оплатят.

Своему клиенту фрау П. бросила сухо:

– Auf Wedersehen! Alles Gute! [94]

Минуту они сидели в напряженном молчании. В крошечной комнатке совсем нечем стало дышать. Парень нагло разглядывал девушку, почесывая в штанах. Подмигнул толмачу, кивая на нее, мол, давай, не упусти!

Наконец дверь отворилась. Толмач вышел вслед за фрау П. из комнатки в коридор.

Парень вдруг бросил вдогонку:

– Скажи ей, что она на сестренку мою похожа!

Вышли на Helvetiaplatz. Втягивали в себя свежий морозный воздух. Лицо фрау П. все еще было покрыто красными пятнами. Она смущенно улыбнулась толмачу.

Он улыбнулся ей в ответ:

– Auch das kann vorkommen. Achten Sie nicht darauf. Gehen Sie auf die Hochzeit ihres Bruders und geniefien Sie es! [95]

Фрау П. вздохнула.

– Nach so was ist es schwer, etwas zu geniefien. Zuerst muss man wieder ein bisschen die innere Ruhe finden [96] .

– Sicher, – сказал толмач. – Man muss abschalten lernen. Gut wäre jetzt ein kleiner Spaziergang, den Kopf auszulüften, dann geht es vorbei [97] .

Они всё стояли перед зданием тюрьмы. Толмач смотрел, как она то и дело нервно заправляла волосы за ухо. Мимо прогромыхал трамвай.

Фрау П. сказала:

– Meine Mutter war auch Lehrerin und ist jetzt pensioniert. Trotz allem ist die Welt ungerecht [98] .

Толмачу захотелось как-то успокоить ее, сказать что-то приятное, только не знал что.

Она протянула ему руку, стиснула.

– Auf Wiedersehen! Und einen schönen Tag! [99]

Толмач задержал ее руку в своей.

– Wissen Sie was, nehmen Sie das Ganze auf die leichte Schulter. Das gibt es gar nicht, dass es allen Lehrerinnen gut ginge. Man kann sich auch nicht Sorgen machen wegen aller Lehrerinnen, denen die Pension nicht zum Leben reicht [100] .

И тут толмача вдруг понесло, будто он тоже долго терпел и вот нашел кому излить то, что накопилось:

– Wenn es Ihnen und Ihrer Mutter gut geht, dann freuen Sie sich doch! Wenn es irgendwo einen Krieg gibt, dann sollte man um so mehr leben und sich freuen, dass man selbst nicht dort ist. Und wenn jemand geliebt wird, dann wird es auch immer einen anderen geben, den niemand liebt. Und wenn die Welt ungerecht ist, so soll man trotzdem leben und sich freuen, dass man nicht in einer stinkigen Zelle sitzt, sondern auf eine Hochzeit geht. Sich freuen! Genießen! [101]

Она посмотрела на толмача как-то странно. Наверно, не поверила.

Да толмач и сам себе не очень верил.

Вопрос: Кто там?

Ответ: Есть такая притча: идет усталый путник – русло для любви, термос для крови, пешеход для задачника, судьба для муравья, тень для дороги. Видит хижину. Что-то вроде домика Ниф-Нифа. Камыш, ветки орешника, коряги, напоминающие линии на ладони: у тебя, ручей, будет трое детей, и жизнь долгая-долгая, а у тебя, овраг, будет две жены, и у обеих родинка на правом плече. Соломенную крышу закат присыпал кирпичной пылью. Окна из чего-то прозрачного с перепонками, как ни вглядывайся, ничего не видно, будто кто-то склеивал языком стрекозьи крылья. Давно не крашенное крыльцо, ступеньки дышат с сипом: наступишь – выдох, поднимешь ногу – вдох. Постучал – тихо, никто не откликается. На яблоньках в сетках от апельсинов висят булыжники – чтобы росли вширь. Гроздья белой сирени после дождей покрылись ржавчиной. У березы под умывальником трава густо заляпана зубной пастой. Старый кирпич у флоксов. Подумал – вдруг там ключ? Подковырнул его, а там сороконожка. Снова постучал – уже погромче. Из-за двери шарканье, приглушенный кашель, скрип половиц. Какой-то странный голос спрашивает: «Кто ты?» Путник отвечает: «Я». И слышит в ответ: «Здесь нет места для двоих». Путник стоит и смотрит, как бабочка, споткнувшись о воздух, села на подоконник, весь в струпьях старой краски, и смотрит на него своим павлиньим глазом, потом вдруг моргнула. Путник снова стучит и просится, чтобы его пустили, а голос опять задает тот же вопрос. И все повторяется. И так до тех пор, пока павлиний глаз не улетает, и на вопрос «Кто ты?» путник отвечает: «Ты». Тогда дверь открывается. Но ты все это знал и без меня.

Вопрос: Даже могу себе хорошо представить этот странный голос. Я слышу его каждый день. Это мой сосед бормочет что-то не переставая. Наверно, раньше, много лет назад, перед тем как стать мальчиком, он был веселой деревянной куклой Пиноккио. А потом злая фея сделала его человеком, оставив кукольный голос. И вот Пиноккио прожил жизнь и состарился, каждый час забывчиво ходит в несвежих кальсонах, пугая людей, к почтовым ящикам, они у нас во дворе, а по ночам подметает метелкой нашу дорожку, на которую сыплются сосновые иголки и шишки. Мы живем в крепком доме, вроде домика Наф-Нафа, но только в нем много однокомнатных квартирок, в которые не залезет ни один волк. А старички и старушки, которые в них живут, потихоньку превращаются в куколок. И потом, по ночам, прогрызают коконы и улетают под шелест метелки и бормотание старого Пиноккио в кальсонах. А сосновые иголки все падают и падают. Про путника только ленивый не слагает притчу, но все это чушь.

Ответ: Почему?

Вопрос: Потому что сено и солома, тик и так, краска и холст, подошва и путь, зеркало и комната, метр и секунда, утес и тучка, сутулый пиджак и прокуренная юбка, струна, которая дрожит, и воздух, который рождает звук.

Ответ: Хорошо, ты – пишущий пестик, я – говорящая тычинка. Можно начинать.

Вопрос: Как дела?

Ответ: Все хорошо.

Вопрос: Так не бывает.

Ответ: Ну и что?

Вопрос: Что нового?

Ответ: Ты же смотришь новости!

Вопрос: Скажешь тоже – новости! Последние известия! Тебе даже в голову не придет, какие тут новости! Включишь одну программу – там светская хроника: Лисикл, торговец скотом, человек ничтожный сам по себе и низкого происхождения, стал первым человеком в Афинах, потому что живет с Аспасией после смерти Перикла. Переключишь на другую – там Дионисий идет по Монмартру и несет свою отрубленную голову на вытянутых руках, с нее капает. По третьей римляне полгода уже осаждают Иерусалим. По четвертой какой-то дядя заявляет, что он новый врач детского сада и пришел проверять у всех детей в этом дворе, нет ли прыщей на попке, и надо теперь пойти с ним в поликлинику.

Ответ: Какие же это новости, если я рассказывала про того дядю в нашем дворе столько лет назад!

Вопрос: Ты же знаешь: новости – это то, что осталось на всю жизнь и росло, как вырезанное на коре слово растет вместе с деревом.

Ответ: Но все это на самом деле так неважно.

Вопрос: Как же неважно, когда все это в тебе и ты из этого состоишь. Один раз ты нашла у мамы под подушкой презерватив, набитый скрюченными тряпками. Она была на кухне, готовила завтрак. Сперва ты хотела спросить ее, что это, но вдруг испугалась и так и не спросила.

Ответ: Помню, но все это и вправду неважно.

Вопрос: А что важно? Как ты играла в сказку про трех сестер – одноглазку, двуглазку и трехглазку, и рисовала себе третий глаз на лбу?

Ответ: Да.

Вопрос: А еще?

Ответ: Врач прописал мне соленые обтирания по утрам. Мне это, конечно, не нравилось, а мама каждое утро разводила морскую соль и обтирала меня губкой. Как-то в школе я поссорилась на перемене с девочками, уже не помню из-за чего, сидела на уроке и была такой несчастной, одинокой, никому не нужной. И тут лизнула руку и почувствовала соль на коже. Меня пронзило какое-то странное ощущение. Значит, на свете есть люди, которым нужны вот эти мои соленые обтирания? То есть даже не эти обтирания, а нужна я. Но это я сейчас уже что-то додумываю, а тогда просто лизнула кожу и почувствовала соль и любовь.