Блаженство по Августину (СИ)

В противоположность застойному задубевшему язычеству, пребывая в развитии, развертываясь в пространстве-времени, христианская цивилизация не терпит бессмысленных повторений. Она их ликвидирует, аннулирует, отменяет диалектическим отрицанием отрицания, как будет показано и доказано много столетий спустя со времен прорицающего творчества епископа из древнеримского Гиппо Регия.

Христианская интеллектуальная культура все пускает в ход. Для нее годится и материалистическое развитие наук, технологий, методологий. Ереси христианство упражняют и укрепляют. И даже атеизм является не более чем органичной, пусть себе парадоксальной, принципиальной дополнительностью в единстве и борьбе противоположностей той же христианской цивилизации, предопределенной, организованной Логосом Господним. Словом, цивилизация, культура суть Град Божиий и правоверный переход к нему.

Ad hominem качество изначальной веры переходит в количество научно-технологических познаний, вовсе не исключая принципа обратной связи, когда на протяжении веков постоянно повышается качественный уровень человеческого развития в духовной и материальной сферах.

Августин Гиппонский оставил будущим ученикам немало цивилизационных провозвестий в двадцати двух томах сверхэпохального сооружения «О Граде Божием». Так как помимо блестящего опровержения олигофренической вульгарно-доисторической фикции о цикличности культур и цивилизаций, поддержанной языческими философами, фундаментальный мыслитель Аврелий Августин составил поистине энциклопедический свод античных знаний, мировоззрений, изложив, изъяснив христианам, что есть суперстрат христианства, каковы его божественные основы, трансцендентные истоки, а также естественная предыстория в ментальном субстрате прошлых и пошлых различного толка верований в ложных богов-демонов.

Энциклопедичность, широчайший охват и систематичность объемного изложения потребовались религиозному философу Августину, чтобы верифицировано, аподиктически и апокалиптично доказать, утвердить свою основную гносеологическую идею необратимого антиэнтропийного христианского прогресса от развивающегося, эволюционирующего Града Земного к телеологическому Граду Божиему. При этом Августину удалось показать, правильно истолковать, что Божественное Провидение, спасая человечество, нисколько не исключает свободу воли человека, добродетельно, правоверно способствующему прогрессивному развитию либо греховно, злобно препятствующему ему, коснея в ересях гиблого застоя или пугливого мышления, погибельно обращенного вспять. То есть к первородному злу грехопадения прародителей.

«…Теми же самыми ангелами возвещено было чудесное от этой погибели спасение Лота, жена которого, оглянувшаяся в пути назад, превращена была мгновенно в соль, таинственно поучая тем, что на пути спасения никто не должен желать прошлого».

Пожелание лучшей событийной будущности всегда, везде и во всем, на земле и в небесах — такова сущность христианства, не только в Символе Веры предусматривающего взаимодополняющее существование человека в настоящем образе краткосрочном, так и в чаянии будущей пожизненной вечности.

О вечном посмертии или мнимом земнородном бессмертии мы говорить не станем в расширяющейся астрономической Вселенной, обреченной на энтропию в ознаменование конца всех веков, стран, сторон, координат и пространств.

«Ибо не было и не будет времени ранее или позднее времени».

Итак, что же еще нам может сказать Августин спустя шестнадцать столетий? Пожалуй, multum, non multa, каким бы мульти-исполинским ни выглядел его труд даже в современном убористом полиграфическом исполнении.

Хотя в цифровом обличье мало что, но много на соответствующих носителях и гаджетах «Град Божий» смотрится компактнее. Думается, Августину этот технический вид приглянется, как только он уяснил бы непосредственную связь столь любимых им сакральных чисел, духовной цифири с компьютером-вычислителем. Eo ipso от новоязычного слова «дигитальный» наш протагонист, технологически или чудотворно заглянув в будущее, несомненно придет в полный лингвистический восторг.

Igitur, последнюю, — хоть на пальцах-дигитах считай, — двадцать вторую книгу «О Граде Божием» епископ торжествующе завершил на шестидесятом году земного бытия в третий день до сентябрьских календ. Большое должное дело всей его жизни сделано.

Эту благодарность епископ счастливо, блаженно вознес в конце августа месяца 414 года от Рождества Христова.

КАПИТУЛ XXXI

«В течение времен мы ищем настоящее и не находим его. Потому что безо всякого промежутка совершается переход от будущего к прошедшему».

В шестьдесят календарных лет епископ ни много ни мало не претерпевал жалких ощущений дряхлого немощного старца, изможденного годами и болезненными невзгодами душевного тела. Ведь время, вмиг уходящее в прошлое, безвозвратно уносит с собой отнюдь не все и далеко не сразу.

Человеческие минуты, часы, годы непочтительно, не прощаясь, скоропостижно уходят, а почтенный возраст задерживается, длится вовсе не для того, чтобы налагать на пожилого человека невыносимое изнурительное ярмо старческих болезней, хворей, недугов, скорбей и немощей. Образ смертного будущего, как ни крути. Пускай иному старику-долгожителю самоубийственно мнится, будто ему ничего не остается делать, кроме как самостоятельно завернуться в саван и медленно ползти на кладбище, чтобы не утруждать окружающих. Другой же пережиток прошлого окаянно вымаливает у Бога последние вздохи, судорожно цепляясь скрюченными подагрой пальцами за собственную душу, не позволяя ей покидать плоти, отжившей свое.

Обе подобные нелепости пусть далеки будут от ума человека мыслящего! Даже душа, тягостно умирающая в Адаме, легко оживает во Христе.

Кому хватает здравого смысла предпочесть разумную душу телу, у того плоть следует за духом, вживе отдаляющим тление и старение. Вот почему епископ Аврелий не оставлял воинских упражнений и верховой езды.

Как и прежде сопутствуют ему и соучаствуют в физической культуре, располагаясь поодаль от военной гавани на пустынном побережье Африканского моря, доктор Эллидий и центурион Ихтис.

Погибшего диакона Турдетана епископ час от часу поминаeт добрым словом и заупокойной молитвой. И ко всем его заместителям, местоблюстителям у своей, что называется, пресвятейшей особы не слишком благорасположен. За это он себя частенько укорял. Но что тут с собой поделаешь? Видимо, по-другому не мог, не хотел в невольной, въявь незаслуженной неприязни к ближним причетникам.

Сейчас вот он тоже не может припомнить имен двух новых дуботолков, опять из отпущенников, каких ему на днях благонамеренно приставил в охранение отец Поссидий. Присматривают за лошадьми, отгоняют дубинками нежеланных посторонних? Ну и Бог с ними, коли грех рукоприкладства предваряет заслугу бодрого долголетия у патрона…

Наяву явление благочестия. Потому как прежние причетники рукоположены во священство, нынче отправляют пастырскую службу в монастырях и церквях, поднатаскавшись с большего в священных писаниях и богослужении. Зато ближайший диакон Гераклий ни в какую не соглашается принять сан пресвитера, человек-упрямец. Говорит насмешливо, ему-де в причетниках хорошо, если мелкие умом новоявленные пастыри плодятся и множатся поскорее овец, отчего скот телом мельчает в подобии, слабеет и вырождается.