Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон

Ее провели в библиотеку, дверь закрылась за ней. Там сидел Льюис, раскинувшись в кресле, в пропитанной потом рубашке и в мятых шерстяных штанах, вытянув ноги в сапогах, а на сиденье лежал смятый нанковый сюртук. Его глаза блуждали, а лицо покраснело от выпитого алкоголя. Она стояла, прижавшись к двери спиной и изумленно уставясь на мужа. Он не попытался даже встать.

— Тебе не потребовалось много времени, так ведь?

— Много времени?.. Пять дней вместо четырех, с нами путешествовала больная женщина.

— Едва я скрылся из глаз, как ты снова пригласила его в блокгауз.

Все ее ожидания рассыпались при виде блуждающих глаз мужа. Теперь испарилась и надежда.

— Льюис, что ты говоришь?

— Не изображай из себя невинность.

— Не возражаешь, если я сяду?

— Мой друг приехал из Нашвилла и рассказал мне, что Эндрю Джэксон снова живет в вашем доме.

— Мистер Джэксон не живет в нашем доме, Льюис. Мы приглашали его, но он отказался.

— Отказался? Почему же он там каждый день?

— Джон живет у нас снова, но мистер Джэксон появляется лишь тогда, когда свободен. Он сказал, что лучше ему не жить у нас, поскольку ты просил его однажды выехать.

Льюис с трудом поднялся из кресла и стоял, приблизив свое лицо вплотную к ее.

— Тогда ты признаешь, что пригласила его?

— Это не вопрос приглашения, Льюис. Мама и мальчики хотели видеть его. В конце концов это их дом и он как бы член нашей семьи.

— Да, — ответил Льюис, зло посмотрев на нее, — интимный член.

У нее было слишком тяжело на сердце, чтобы подумать о последствиях сказанного мужем, но она поняла, что он впервые обвинил ее в измене. Она наклонила голову от стыда за себя и Льюиса. Затем повернулась, вышла в холл и по лестнице поднялась в спальню свекрови.

Бросив беглый взгляд на истощенное лицо на подушке, обрамленное ночным чепчиком, она поняла, что миссис Робардс серьезно больна. Она подошла к своей свекрови и поцеловала ее. Миссис Робардс прикоснулась руками к лицу Рейчэл. Ночная рубашка с длинными рукавами, завязанными лентами у запястья, скрывала ее худобу, но ее голос оставался звучным:

— Рейчэл, дорогая, я ничего бы так не хотела, как того, чтобы ты стала хозяйкой дома.

— Да, милая, я знаю.

— Льюис был хорошим мальчиком, мы его беззаветно любили, мой муж и я… но у тебя здесь жизнь не сложится…

— Ты не должна переутомлять себя. Я останусь и помогу ухаживать за тобой…

— Нет, Рейчэл, — прервала свекровь. — Мы должны вернуть тебя домой… немедленно.

Она закрыла на мгновение глаза, а затем прошептала:

— Он обещал мне, что продаст ту девушку, но вчера вернул ее. Он ничего не делает, только пьет и буйствует. Я боюсь за него. Немедленно напиши своим. Я прослежу за тем, чтобы письмо было отправлено с первой группой, выезжающей в Нашвилл. Ты можешь оставаться вон в той маленькой комнате.

В течение долгих теплых дней Рейчэл ухаживала за миссис Робардс, кормила ее по предписанию врача куриным супом, поила отваром из целебных трав и дикого имбиря. Она видела Льюиса только в отдалении, когда сидела у окна в своей маленькой комнате. Он либо уезжал в Харродсбург, либо возвращался поздно ночью, осев мешком в седле. Ее надежды на супружескую жизнь рассеялись, как дым.

Она мало спала, да и то урывками — по часу, по два, в середине ночи вставала, открывала ставни и смотрела на фосфорический свет луны. В ночной тиши она имела возможность обдумать свою прошлую жизнь. В каком-то смысле она обретет свободу, избавится от боли, унижения, от иллюзорных надежд. Впереди еще годы и годы, но у нее не было ни воли, ни желания взглянуть им в лицо. Она будет жить изо дня в день, пытаясь найти в каждом моменте задачу, образ, который согреет ее и придаст смысл существованию.

Вдруг она прищурилась, ей привиделась фигура всадника, легко сидевшего в седле, несмотря на быструю рысь… но ведь он похож на Эндрю Джэксона! Она высунулась из окна, рассматривая приближавшуюся фигуру. Ее письмо, извещавшее семью, что она навсегда расстается с Льюисом, было отправлено из Харродсбурга десять дней назад. Она ожидала, что за ней приедет кто-нибудь, и, конечно, это будет Александр, Сэмюэл или Стокли. Льюис же воспримет это как личное оскорбление, как унижение, сознательно устроенное семьей Донельсон. «Как они могли пойти на это, — спрашивала она себя вновь и вновь, — ведь у меня столько братьев?»

Но это был все-таки Эндрю, в этом уже не было сомнений. Он был в плотно облегающих штанах из оленьей кожи и кожаной охотничьей куртке. Быстрым движением он соскользнул с коня, когда тот едва успел остановиться у входа в дом. Эндрю постучал в дверь кулаком, и звук был такой, словно стучало ее сердце.

Рейчэл не распаковывала привезенные ею вещи, за исключением самых необходимых. Она быстро прошла в комнату свекрови, чтобы попрощаться с ней, сказать ей, что приехал мистер Джэксон, который сопроводит ее до дома, и что она намерена уехать до того, как появится Льюис, поскольку опасается публичной ссоры и, хуже того, еще одной дуэли.

— Ты не должна бояться этого, дорогая, — ответила свекровь.

В ее голосе было нечто, подбодрившее Рейчэл и успокоившее ее нервозность. Скорее тон, чем слова, напомнил ей сцену с Джоном Овертоном, когда она спросила его о дуэли Льюиса с Пейтоном Шортом, а он уклонился от ответа. Она спросила испытующе:

— Но ведь Льюис сражался на дуэли с Пейтоном Шортом?

Миссис Робардс слегка повернула голову на подушке. Она была гордой женщиной, всю свою жизнь высоко ставившей честь. В этот болезненный момент она не могла видеть ни Рейчэл, ни себя.

— Матери грустно рассказывать такое о своем сыне. Но ты вправе знать. — Она вновь повернула голову, и ее глаза встретились с глазами Рейчэл. — Когда Льюис нашел Пейтона Шорта в Ричмонде, Шорт спросил Льюиса, настаивает ли он на дуэли или же удовольствуется денежной договоренностью.

— Денежной… Но за что?

— За ущерб, нанесенный чувствам Льюиса тем письмом. Льюис ответил, что предпочтет договоренность. Мистер Шорт выплатил ему тысячу долларов фунтами стерлингов в таверне Голта.

Рейчэл почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Как может столь ревнивый мужчина, прогоняющий от себя жену, принять деньги от другого мужчины?

Глаза миссис Робардс были полны слез. Рейчэл крепко поцеловала в щеку свою свекровь и выбежала из комнаты.

Значит, именно это возмутило Джона, и он скрывал случившееся от нее. По той же причине осторожный Уильям перестал возражать против ее пребывания в доме Донельсонов. Видимо, вся ее семья знала и просто хотела избавить ее от дальнейшего унижения. Но какая разница, если бы она даже знала? Давало бы это ей повод для развода? Что она могла еще сделать, как не послать за мужем?

Вместе с этой новостью была забыта тревога по поводу того, что за ней приехал Эндрю Джэксон. К моменту, когда она вступила на порог парадного входа, ее гнедая кобыла была оседлана и выведена из стойла к дому. Она и Джэксон обменялись приветственными взглядами. Лишь после того, как они проехали несколько миль к Кентуккской дороге, он первый обратился к ней:

— Поедем ли мы прямо на Нашвилл или дождемся следующей группы? В последние несколько недель вдоль дороги отмечалась активность индейцев.

— А как вы приехали?

— В одиночку.

— Тогда и мы так поедем.

По-видимому, он ожидал такого ответа и не высказал каких-либо замечаний.

— Кроме того, мне хотелось бы как можно быстрее удалиться от Харродсбурга. Льюис скоро вернется и, я уверена, станет преследовать нас.

— Преследовать? — Он повернул лошадь так, чтобы посмотреть ей в лицо. — С какой целью? Мы поняли из вашего письма…

— Он станет преследовать не из-за меня, он погонится за вами. Вот почему я должна была написать домой…

Незадолго до заката солнца они добрались до Борс-Хэда, где съели превосходный ужин: свежий хлеб и масло, фрикасе из цыплят, яблочный пирог и кофе. Рейчэл расположилась в отдельной комнате со свечой на ночном столике, свежими миткалевыми простынями, огромным перьевым матрасом и одеялом из гусиного пуха. Эндрю спал на последней имевшейся постели с двумя другими мужчинами. Она была уверена, что не сомкнет глаз из-за волнений прошедшего дня. Но стоило ей положить голову на подушку, как все оборвалось, и она услышала голос Джэксона, возвещавший, что скоро взойдет солнце и надо быстрее одеваться.