Жизнь пророка Мухаммеда

Легенда повествует, что Абу Софиан и Абу Джаль думали, что присутствие такого могущественного идолопоклонника в лице мудрого старого князя, стоящего во главе сильного войска, будет способствовать погибели Магомета. Поэтому они донесли Хабибу Мудрому о ереси так называемого пророка и убедили высокочтимого князя вызвать Магомета к себе в Долину кремней для защиты своего учения, надеясь, что его настойчивость в заблуждении навлечет на него изгнание, а может быть, и смерть.

Легенда передает прекрасный рассказ о том, как идоло-поклонники-курайшиты, в великолепных нарядах, пешие и конные, под предводительством Абу Софиана и Абу Джаля направились в Долину кремней, чтобы присутствовать при великом испытании. Хабиб Мудрый с восторгом принял их, сидя под кармазинным (из тонкого красного сукна) навесом на троне из черного дерева с золотыми бляшками, украшенном слоновой костью и сандаловым деревом.

Магомет был в доме Хадиджи, когда его вызвали на это страшное судилище. Жена громко выражала свой ужас, а дочери Магомета обнимали его со слезами и воплями, думая, что он отправляется на верную смерть, но он ласково пожурил их за страх и опасение и просил ввериться милосердию Аллаха.

В противоположность хвастливой пышности своих врагов Абу Софиана и Абу Джаля, он приблизился к месту испытания в простой белой одежде, в черной чалме и в плаще из аденской материи, принадлежавшем деду его, Абд аль-Мутталибу. Волосы его развевались по плечам, лицо озарялось таинственным светом пророчества, и несмотря на то, что он не умащал своей бороды и не пользовался никакими благовониями, исключая небольшого количества мускуса и камфоры для своих усов, тем не менее благоухание разливалось всюду, где он проходил, и исходило оно, по словам арабских писателей, от него.

Ему предшествовал ревностный Абу Бакр, на котором были красный камзол, белая чалма и короткий плащ, а из-под него виднелись его ярко-красные туфли.

Безмолвное благоговение, продолжает повествовать легенда, воцарилось среди многолюдного собрания при приближении пророка. Ни шепота, ни шороха не было слышно.

Бессмысленные животные и те притихли, как будто очарованные: не раздавалось ни ржания лошади, ни рева верблюда, ни крика осла.

Высокочтимый Хабиб встретил Магомета любезно и тотчас же приступил к делу. Первый вопрос его был:

— Говорят, что ты считаешь себя за пророка, посланного Богом? Правда ли это?

— Правда, — отвечал Магомет. — Аллах послал меня возвестить истинную веру.

— Хорошо, — возразил сдержанно мудрец, — но каждый пророк доказывал свое посланничество знамениями и чудесами: Ной — радугой, Соломон — таинственным кольцом, Авраам — огнем в горниле, который по его повелению делался холодным, Исаак — агнцем, принесенным взамен его в жертву Богу, Моисей — чудесным жезлом, а Иисус — воскрешением мертвых и укрощением бури одним словом Своим. Поэтому если ты действительно пророк, то сотвори в доказательство этого чудо.

Последователи Магомета дрожали за него, услыхав такое требование, а Абу Джаль всплеснул руками и принялся восхвалять Хабиба за его мудрость; но пророк резко остановил его: «Замолчи, собачий сын! — воскликнул он. — Ты позоришь свою родню и свое племя». Затем он спокойно приступил к исполнению желаний Хабиба.

Первое потребованное чудо состояло в том, что Магомет должен был угадать, что находится в палатке Хабиба и с какой целью оно привезено им в Мекку.

При этом, повествует легенда, Магомет наклонился и начал что-то чертить на песке, потом поднял голову и отвечал: «О Хабиб! Ты привез сюда глухонемую, слепую, убогую дочь твою Сатиху, надеясь, что небеса дадут ей исцеление. Иди в палатку, поговори с ней, выслушай ее ответ и познай всемогущество Бога».

Старый князь поспешно направился к своей палатке, а навстречу ему, легко ступая и протягивая руки, вышла дочь его, совершенно здоровая. Глаза ее сияли радостью, лицо освещалось улыбкой; она казалась очаровательнее луны в безоблачную ночь.

Второе чудо, потребованное Хабибом, было еще труднее: Магомет должен был покрыть полуденное небо сверхъестественной мглой и повелеть луне опуститься и остановиться над вершиной Каабы.

И это чудо было совершено пророком так же легко, как и первое. По его повелению яркий дневной свет сменился мглою, луна, отклонившись от своего пути, начала блуждать по небу. Движимая непреодолимой силой пророка, она опустилась и остановилась над Каабой. После этого она, подобно богомольцам, семь раз обошла вокруг нее и стала над Магометом, мерцая и колеблясь, подобно сверкающему мечу, воздавая ему мирную дань привета как славному пророку.

Не довольствуясь этим чудом, говорит далее легенда, Магомет заставил послушное светило войти в правый рукав своего плаща и выйти через левый, потом разделиться на две части, из которых одна направилась к востоку, а другая — к западу, а затем, соединившись в центре неба, снова засиять чудным ярким шаром. Излишне упоминать, что Хабиб Мудрый был убежден и обращен этими чудесами так же, как и четыреста семьдесят жителей Мекки. Абу Джаль, однако, еще более ожесточился в неверии и воскликнул, что все это — обман и колдовство, произведенное волшебной силой Магомета.

Примечание.Чудеса, рассказанные здесь, приводятся на страницах книги историка Абульфеды и не подтверждаются другими более серьезными мусульманскими писателями, но они существуют в предании и передаются со многими подробностями авторами апокрифов, настойчиво утверждающими, что о них упоминается в пятьдесят четвертой главе Корана. Они так же неправдоподобны, как и другие чудеса, приписываемые Магомету. Следует помнить, что он приписывал себе только одно чудо — Коран.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Повеление, запрещающее людям отношения с пророком, таинственно уничтожается, что дает возможность Магомету вернуться в Мекку. Смерть Абу Талиба и Хадиджи. Помолвка Магомета с Аишей. Женитьба на Савде. Курайшиты возобновляют преследование. Магомет ищет убежища в Таифе. Его изгнание оттуда. Дух является ему в Наклахской пустыне

Прошло три года с тех пор, как Магомет поселился с учениками своими в замке Абу Талиба. Повеление, запрещавшее им всякие отношения с остальным племенем, все еще существовало в Каабе. Секта, по обыкновению, увеличивалась от преследований; многие присоединились к ней в Мекке. Поднялся ропот против неестественного междоусобия, возникшего среди курайшитов, и Абу Софиану приходилось стыдиться крайности, до которой он довел свою вражду к некоторым из своих родственников.

Но вдруг оказалось, что пергамент в Каабе, на котором было написано повеление, уничтожился и от всего текста остались только заглавные слова: «Во имя Твое, о Всемогущий Бог!» Повеление поэтому было признано отмененным, и Магомету с его последователями позволено было спокойно вернуться в Мекку. Религиозные мусульмане видели в этом таинственном уничтожении новое чудо, совершенное сверхъестественным вмешательством в пользу Магомета, между тем как неверующие догадывались, что документ этот, стеснительный по своим последствиям для самого Абу Софиана, был тайно уничтожен рукою человеческой.

По возвращении Магомета и его учеников в Мекку последовало много значительных обращений как среди городских жителей, так и среди пилигримов, приходивших издалека. Огорчение, которое испытывали курайшиты вследствие распространения этой новой секты, немного улеглось при вести о победах персов над греками и завоевании персами Сирии и части Египта. Идолопоклонники-курайшиты радовались поражению христиан-греков, веру которых, противоположную идолопоклонству, они уподобляли учению, проповедуемому Магометом. Пророк на их оскорбления и ликования отвечал тридцатой главой Корана, которая начиналась следующими словами: «Греки потерпели поражение от персов, но через несколько лет они победят последних».

Фанатик Абу Бакр бился об заклад на десять верблюдов, что предсказание это исполнится через три года. «Увеличь заклад, но продли срок», — прошептал Магомет. Абу Бакр поставил сто верблюдов и назначил девятилетний срок. Предсказание исполнилось, и пари было выиграно. Анекдот этот приводится мусульманскими учеными как несомненный факт в доказательство того, что Коран — небесного происхождения и что Магомет обладал даром пророчества. Но если факт этот и верен вообще, то в нем видно только несомненно искусное понимание будущего, основанное на знании положения воюющих государств.