Драгунский секрет

— Спасибо, Трифон.

— Не за что. Разве я не понимаю, как свежему человеку тягостно: ничего не знает, спросить стесняется. Оно и в мирной-то жизни на новом месте несладко, а тут еще постреливают. Ладно, побегу я, обращайтесь, ежели чего.

— Благодарю, Трифон, я уж на тебя обратил внимание. Если ты и в ратном деле так же сметлив, будем думать об унтер-офицерском звании.

— Служу Отечеству, — с готовностью козырнул драгун.

Алексей проводил его улыбкой. Лучший солдат — не тот, который: «подальше от начальства, поближе к кухне», а тот, что пытается выслужиться. Пообещай ему звание или награду, и он горы свернет. Из таких вырастают отменные унтер-офицеры, а на них держится армия.

— Чего это от тебя Тришка выскочил, будто пряников нажравшись? — спросил Илья Петрович, отворяя двери.

— Да так. За службу поблагодарил.

— От одной благодарности он не расцветет. Я его не первый день знаю. Такой же ушлый, как и Прошка. Кстати, товарищи они.

— А вы разве не довольны Прохором?

— Почему же — неплохой командир, только за ним глаз да глаз нужен.

— За любым бойцом присмотр нужен, не мне вам рассказывать.

Туманов выложил на стол кукурузную лепешку, кусок жареной индейки, пару яиц, сдобрил композицию бутылью кахетинского вина и устало опустился на скамью.

— Это ты правильно заметил. Я от тебя новое вряд ли узнаю. А вот ты от меня многому должен научиться. Так что слушай, запоминай, а непонятно — спрашивай.

Между тем саженях в двухстах от крепостного вала, на широкой, прикрытой лесочком, поляне, что использовалась гарнизоном для учебных стрельб, упражнялся в точности огня драгунский офицер. Ставя на барьер пустые бутыли, он одну за другой крошил их попеременно из двух пистолетов. Стекол уж валялось премного, заряды были на исходе.

Часовой на валу поглядывал на сие занятие без особого любопытства (эка невидаль — стрельба), а, вернее, смотрел совершенно в иное место, туда, где под редкими кустиками паслась одинокая молодая овечка. «Одинокая, значит, ничья, — думал солдат, предполагая, как лучше организовать ее на ужин, — а это равно, что собственная». Свежее мясо в походной жизни — первейшее дело. Горцы знали слабость русских к домашней живности и предпочитали не оставлять ее без присмотра. Отсюда глядя, овца была (по праву нашедшего) совершенно законным солдатским трофеем.

На громыхнувший оружейный выстрел (который отличается от пистолетного большей мощью), часовой не обратил ни малейшего внимания. Перед глазами его уж дымилась баранья ляжка. Офицер же тем временем повалился на траву, ухватившись рукой за кропящую рану. Пуля вошла ему точно в ногу. Две фигуры в черных бешметах стремительно выскочили из леса, сгребли его в охапку и прытко сволокли в заросли.

— Хороший ты малый, Алешка, но историю знаешь плохо, — заплетающимся языком разъяснял положение дел Туманов. — Нам Кавказ был совершенно не нужен. Ну, то есть, — ни на дух. Пусть бы горцы здесь прыгали, аки олени, и Аллах с ними. Но они стали разорять нашу Кавказскую Линию. Крепости и гарнизоны, казачьи станицы — все подвергались их налетам, всем доставалось. Для прекращения разбоев сюда и были брошены войска.

— Но Ермолов пошел вглубь от Кавказской Линии, — возразил Алексей.

— Верно. Только, чтоб ты делал, как человек военный, если б твоя оборона не приносила успеха? Сидел бы, огрызаясь? Э, нет, мой друг, здесь требовалась контратака.

— Говорят, он был жесток по отношению к горцам — это мне как-то не импонирует.

Илья Петрович ухмыльнулся, раскуривая трубку.

— Точно так рассуждали и в Петербурге до 1816 года. Мол, нужно проявлять к дикарям снисходительность, терпимость, мол, это поможет установить с ними доверительные отношения. А те, в свою очередь, воспринимали подобное, как слабость, как неспособность русских драться, и убивали еще злее. Надобно знать их натуру. Видал ли ты, хоть раз, отрубленную голову или вспоротые кишки?

Алексей выпучил глаз.

— Нет, конечно.

— Вот, когда увидишь — поймешь, жесток был Алексей Петрович, иль справедлив. Он ни единого грабежа им не спускал, ни малейшей дерзости. Знал, что здесь в почете только сила. Ее и выказывал. Многое сам от них перенял: и в тактике, и в форме. Между прочим, бурку носил.

— А что в тактике? — заинтересовался Алексей.

— Короткий бой, засады, внезапные набеги. Я тебе потом объясню. Сейчас запомни одно. Твоя защита — деревья, камни, ямы, балки. Чистое место — твой враг, подолгу в нем не держись, пуля любит открытость. Горцы цепью на ура не ходят, прячутся. Поэтому их и убить сложно. Чем же мы глупее? В общем, не торчи напоказ свечкой, а то огонек задует.

— Какой огонек?

— Вот этот, — Туманов постучал костяшками пальцев по своей голове.

Одновременно с этим раздался стук в дверь — получилось занятно. Алексей, пряча улыбку, громко ответил.

— Прошу.

В дом вошел озабоченный Прохор.

— Илья Петрович, кажись, подпоручик Шумницкий пропал.

— Что за вздор, как пропал? — нахмурил брови командир.

— Часовой сообщил, что он на стрельбище из пистолета упражнялся и сгинул.

— Вот слова настоящего боевого унтера: «кажись, сгинул». Все четко, кратко и, главное, понятно, — проворчал Туманов, надевая шапку. — Эскадрон, в ружье. Сбор на поляне…

При первом же взгляде на место, где упражнялся в стрельбе Шумницкий, всякие надежды на благоприятный исход развеялись. Кровь на траве, следы волочения в лес, примятые кусты — все говорило о похищении. Туманов грозно посмотрел на пехотного часового.

— Как же ты, олух царя небесного, не заметил, что офицера стащили!?

— Виноват, отвлекся малость.

— Ворон считал?!

— Никак нет — на овцу смотрел.

— На какую овцу?

— Да вон там, у кустов стояла. Одинокая. Я, грешным делом, позарился. Виноват, звиняйте.

Илья Петрович сплюнул.

— Ясно. Отвлекали внимание. Овечка, думаю, тоже пропала.

— Сгинула, — подтвердил солдат. — Что обидно.

— Вот тебе, друг мой, Алеша, их тактика. Отвлекли барана бараном и сделали свое черное дело. Ладно, время уходит, искать надо. Эскадрон, по коням!

Обогнув нестройный лесочек, отряд выехал на развилку двух дорог: первая вела в гору, вторая спускалась в лощину. Командир, привстал на стременах, осматриваясь.

— Думаю, они направились вниз, там груженому коню идти легче.

— Ваш бродь, смотрите, наверху татары! — воскликнул Прохор, тыча плетью вдаль.

Действительно, на возвышенности темнели фигуры двух всадников, у одного из них, что-то было переброшено через седло.

— Точно — они. С Шумницким на холке! — вскрикнул Туманов, замахиваясь плетью. Вперед!

Кони ударили копытами, заставив землю вздрогнуть. Пыль взвилась в небо, словно от взрыва. Эскадрон сорвался с места. Черная туча понеслась в гору, будто взлетая.

Алексей хлестал Леденца изо всех сил, однако, едва успевал за последним драгуном. Лукавил Прошка, кривил душой Туманов, уверяя, что на этой кляче можно джигитовать. На ней дрова возить, а не за мюридами гоняться. Стыдно, право, молодой офицер, которому должно бы за собой увлекать, а тащится в конце строя. Смеются, наверное, все, потешаются: ловко простачка обманули. Но ничего, наперед выйдет наука — не след быть таким доверчивым. Надобно и собственное сужденье иметь. Так думал Алексей, не замечая того, что обстановка стала живо изменяться. Маштачок, вдруг, обошел красавца гнедого… оставил позади длинноногого каурого… дышал в круп норовистому булану. Прыткие кони выдыхались на затяжном подъеме, теряя скорость. А Леденец шел. Уж фыркал пеной Прошкин жеребец. А Леденец шел. Сбросил спесь командирский ворон. А Леденец шел. И складывалось такое ощущенье, что он только-только разогрелся, потому что копыта его барабанили по дороге все дробнее и дробнее. И теперь уже Алексей вел отряд. А это было приятно. До жути, черт возьми, приятно! Он ласково похлопал Леденца по шее. Извини, дружок, отругал тебя по незнанию. Больше не повторится. Впереди показались татарские спины. Все верно — на груженой лошади далеко не убежишь, а от хорошего скакуна, тем более. Алексей еще раз благодарно потрепал гриву коня и вскинул из-за плеч винтовку.