Крутое время

Султан Гарун и подполковник Кириллов не зря считали Мамбета кровным врагом. Они сознавали, чувствовали, что корни этой вражды глубоки и древни и что о примирении не может быть и речи.

В тот же самый день в том же городе в одном из многочисленных казахских домов с плоской крышей вели между собор! беседу двое юношей. Они говори не о любовных похождениях, а о том же Мамбете, которого так жаждал изловить велаят. Джигиты были из молодых, да ранние. Один из них, Амир, сын большевика Мендигерея, пришел сюда на поиски отца, который томился сейчас в тюрьме Гаруна. О погроме, учиненном Аблаевым в поселке Улетты, он узнал от Хакима. Амир был очень осторожен, тщательно скрывался, иначе б его постигла та же участь, что и его родных, — одних каратели бросили в тюрьму, других изрубили шашками.

Второй юноша, Ораз, вышел из волости Дуана, что под Лбнщенском, побывал во мрогих русских поселках, под видом торговца охрой добрался до дома Абдрахмана Айтиева, о котором родные ничего не слышали целых три месяца, и рассказал им, что Абдрахман жив, сумел встретиться с Мендигереем на его тайной квартире, присутствовал на тайном съезде, сошелся с джигитами Жунуса, выступившими против волостного Анхаты, а теперь находится в городе.

Ораз, находчивый и смелый юноша, недавно окончил шестилетнюю школу в Карасу. Сделано им было еще немного, но под влиянием Айтиева и его товарищей из него складывался отважный борец за справедливость и свободу. К людям высокой цели, светлого ума, благородного сердца всегда, во все времена тянулись вот такие чистые, честные, талантливые юноши…

— «Дмитриев и Каратаев попали в лапы семиглавых драконов-атаманов. Вместе с народом мы освободим их. Ворота «Сорока труб» распахнутся вместе с воротами Уральска», — сказал товарищ Айтиев. Справедливы его слова. А мы должны во что бы то ни стало вырвать из застенка Мендеке! Ты должен любым путем найти Мамбета и поговорить с ним. А я посоветуюсь с Губайдуллой-ага. Эх, досада какая, не знал я раньше, что за человек Мамбет…

— Тс-с-с! — перебил Ораза Амир.

Дом принадлежал портному Жарке. С улицы вошла его жена и, не заметив, что помешала беседе юношей, бросилась к мужу с новостью:

— Ты слышал?

И юноши в маленькой гостиной, и хозяин дома, сидевший за швейной машиной у окна, насторожились.

— …О аллах, Мамбет угнал всех войсковых коней!

— Не болтай!

— Ай, милый, ты думаешь, я вру?! Как бы не так! Все только об этом и говорят. Как его, Кирилл, что ли, которого он, как овцу, связал?.. И его аргамака увел… и даже знаешь… — женщина перешла на шепот, — аргамака самого хана тоже, говорят, угнал. О боже, ну и баламут, что вытворяет, а?!

Джигиты в гостиной хмыкнули. Жарке, однако, не поверил.

— Выдумывают черт знает что» Вор, что ли, Мамбет, чтобы коней воровать?

— Ой-бай-ау, я, что ли, выдумала? Спроси вон нашего ученого джигита, если мне не веришь. Да что коней, он половину войска увел с собой.

— Значит, ты хочешь к этой сплетне еще и ученых парней приплести?

Молчаливый, замкнутый портной досадливо махнул рукой и снова застрекотал машиной. Но женщина не унималась: ее оскорбило неверие мужа. Она просунула голову в гостиную:

— Скажи-ка, деверек, я ведь правду говорю? Верно ведь, что Мамбет увел половину войска и угнал всех коней?..

— Не всех коней, женгей, — уточнил Ораз. — Это уже выдумки. А Жарке не поверил — так это понятно: рабочий человек не верит всяким побасенкам, — мимоходом похвалил он Жарке.

— Ну, ладно, хоть сколько-нибудь угнал, верно? А хозяин мой ничему не верит.

— Мамбет увел восьмерых товарищей и угнал около двадцати коней.

— Восемь человек — разве мало?! Завтра он восемнадцать уведет. Думаешь, еще не вернется? Думаешь, Мамбет побоится?! — распалилась женщина.

— Что правда, то правда, женгей, Мамбет не из трусливых. Сегодня он увел восьмерых, завтра уведет восемнадцать. Это тоже правильно заметили. Вот этого-то начальство как раз и боится больше всего.

Жарке остановил машину. Укоризненно покачал головой.

— Ну зачем тебе все эти дела? Лучше бы поторопилась с чаем для гостей. Им ведь на службу идти, в канцелярию, — сухо сказал он жене.

Женщина хорошо знала своего молчаливого, не любящего болтовни мужа и не стала перечить.

— Но ведь коней-то он все же угнал? Ясное дело, не мог же он угнать всех сразу, — успокоенно заключила она, то ли утешая себя, то ли хваля Мамбета.

За чаем Ораз познакомил хозяина со своим другом.

— Мой товарищ приехал устроиться на работу. Но по-ка ничего дельного не нашел. Я попытаюсь ему помочь, а пока советую ему поехать домой, в аул. Зовут его Амиргали.

— В тесноте, да не в обиде, говорят. Пусть живет у нас, сколько надо, — сказал портной, подумав, что юношам неловко напрашиваться.

Жарке не расспрашивал Ораза ни о Мамбете, ни о его товарищах. Он любил повторять «каждому своих хлопот достаточно» и никогда не вмешивался в чужие дела.

Оразу надо было идти по делу, и он посоветовал Амиру:

— Подожди меня здесь. Должен прийти Губайдулла-ага. Нам нужна его помощь, его совет… Я постараюсь пройти к аксакалу. Послушаю, что он скажет. А ты посиди дома, почитай книжку.

— Нет, я пройдусь в сторону больницы…

— Смотри, любопытных много. Если дело не к спеху., лучше не выходи.

— Письмецо одно есть, надо передать.

Ораз испытующе глянул на него, но промолчал, как бы говоря: «Дело твое». Выйдя из дому, Ораз отправился в интендантское управление, расположенное возле бывшей гауптвахты, нынешней тюрьмы. Сегодня в тюрьме он намеревался встретиться с аксакалом — Мендигереем Ипмаганбетовым, А сын Мендигерея, Амир, решил пойти в больницу, чтобы передать Мукараме письмецо от Хакима.

Глава четвертая

У каждого — своя мечта. У Мукарамы она тоже есть, совсем рядом, но мечта потому и мечта, — не всегда исполнима, неуловима…

После встречи с Хакимом девушка лишилась покоя. Все ее помыслы были там, с ним, на берегу Яика.

Возле светлого Яика, где когда-то она бегала босиком, купалась, ныряла, чтобы вырвать белый корень тростника!

Возле белого Яика, где розовощекая от мороза она когда-то возила санки, каталась на коньках.

А теперь так далек родной город, где она впервые пошла в школу, где выросла, читала книги, научилась танцевать.

Город той беззаботной первой юности, где вместе с Хакимом, держась за руки, она бегала, уверенная, что завтра ждет ее еще более радостный, более счастливый день…

Последняя встреча… Все она живо помнит! Все было необыкновенным! Необыкновенен был и Хаким, выросший, возмужавший, красивый. А какой сдержанный, умный! Как серьезно, озабоченно говорил: «Лучше пошла бы ты в степь, в аулы и лечила бы наших людей, чем обвязывать тут раны врагам. Мы ведь скоро вернемся!»

Девушка не сразу вникла в смысл его слов. Да разве могла она тогда думать о чем-то другом! Ее сердце ликовало тогда! Не хватало сил опустить руки с его плеч. Разве могла она спокойно ответить горячо любимому человеку? А тут еще разгневанная бабушка! Ощетинившийся штыками город! Полиция, следящая за каждым твоим шагом! Все как будто на них смотрели, торопили, были против.

— Не надо провожать. А то сразу тебя заприметят! — сказал Хаким, торопливо целуя ее. И поспешно ушел, без конца оглядываясь назад. Быстро прошел по Сенной и исчез в переулке.

А Мукарама? Истосковавшаяся, изболевшаяся по любимому, осталась оглушенной неожиданным счастьем, у ней будто отнялся язык от радости, и не успела, не в силах была поведать ему о своих думах, о самом дорогом, трепетно нежном, так и застыла у ворот с широко открытыми, растерянными глазами….

Радость встречи сменилась горьким расставанием. Девушка вошла в дом и, ошеломленная, долго сидела у окна. Все проходит, нет ничего вечного. Радость встречи, горечь расставания, печаль разлуки.