Сага о Гудрид

И все же лоцман недаром ел хлеб на корабле, ибо «Морской конь» без задержек достиг мелководья, войдя в устье Эрикова Фьорда, а затем они подошли к тому месту, где ледяные горы образовывали узкий, темный фьорд справа от борта, являясь своего рода разделительной линией. До сих пор им почти не попадалось других судов, но за пределами горной гряды вокруг них просто кишели всякие лодки, и люди окликали незнакомцев:

– Откуда вы идете и куда направляетесь, и кто капитан корабля?

– Это корабль Торбьёрна сына Кетиля с Мыса Снежной Горы в Исландии, а направляется он к Братталиду!

На западном берегу фьорда лежали большие дворы, а со всех сторон виднелись заснеженные горы и тучные пастбища. Когда фьорд снова расширился, лоцман отдал приказ направиться в сторону от крутых скал, и «Морской конь» медленно заскользил вдоль западного берега Эрикова Фьорда. На зеленом склоне Гудрид заметила богатый двор. Возле него простиралась лужайка с большими амбарами. Наверное, это были площадка тинга и место торговли в Братталиде.

Пока корабль причаливал и люди Торбьёрна спустили парус, к берегу верхом на лошади приблизился могучий старик. Все лицо его заросло кудрявыми рыжими волосами и бородой. За ним бежал мальчик лет семи, тоже рыжий. Внизу у воды стояли дети и несколько молодых людей с серпами и лопатами. Вокруг них крутилась большая собака, неугомонно тявкая и виляя хвостом всякий раз, когда ей отвечал дружный лай на борту корабля.

Торбьёрн не спеша примерился к приливу и отливу, и когда нос «Морского коня» коснулся суши, он перекрестился и приказал бросить якорь и отдать шварты. Затем он сменил свою кожаную шапку на черную фетровую шляпу с широкими полями, набросил на плечи затканный шелком плащ и попросил Стейна спустить на воду лодку.

А тем временем люди молча и настороженно стояли на берегу, вокруг старого всадника, – все, за исключением рыжего мальчика. Он забежал в воду так далеко, что она доходила ему до колен, и когда к нему приблизилась лодка, он решительно схватил ее за корму и потянул к себе изо всех сил.

– Спасибо за помощь, Торкель сын Лейва, – сказал ему Торбьёрн и ступил на сушу. С распростертыми руками он двинулся навстречу старику.

– Ты помнишь меня, Эрик? Теперь я приехал к тебе в Гренландию.

Эрик Рыжий распахнул объятия: по его морщинистому лицу текли слезы.

– Торбьёрн сын Кетиля! Твой голос я узнаю когда угодно, даже если не догадался, что это твой корабль поднимается вдоль фьорда. Я ведь почти ослеп и до сих пор еще не оправился от осенней горячки. Так что я не схожу с коня до тех пор, пока не окажусь снова у дома. Дай мне твою руку, друг мой, и добро пожаловать ко мне на двор. Сколько с тобой людей?

– Гудрид, моя дочь, еще одна женщина и маленькая девочка, а потом – двенадцать человек команды, кроме меня. Это вместе с лоцманом из Херьольвова Фьорда.

– Вы можете остаться у меня в Братталиде до тех пор, пока не расчистите себе место и не построите дом. Лейв взял с собой много людей и отправился к далеким землям на Западе, так что в доме просторно.

Он повернулся в сторону двора и усмехнулся.

– Тьодхильд будет рада женскому обществу, это уж точно! Я возьму твою дочь с собой, пока ты разгрузишь корабль. Можешь занести вещи на мой склад, – он вон там, на площадке тинга. Так рано в этом году к берегу пристают только купцы, которые торговали зимой на Херьольвовом Мысе, и пока твой корабль здесь единственный.

Дрожа от волнения, Гудрид поспешила сменить платье и накинунуть на себя синий плащ.

Прежде чем Стейн отвез ее к берегу и отец представил ее Эрику, навстречу гостям вышли оба сына хозяина. Они были одного роста с отцом, но темноволосый Торвальд казался изящным, несмотря на крепкие мускулы, тогда как Торстейн отличался рыхлой фигурой, словно бы его вылепили из светлой глины. Хотя свободная рабочая одежда не могла скрыть его сильных мускулов. Из-под закатанных рукавов рубахи виднелись руки, покрытые золотисто-рыжими волосами. Курчавые волосы и борода тоже имели рыжеватый оттенок. Когда он приветливо улыбнулся Гудрид, она увидела, что глаза у него темно-коричневые, сияющие на открытом, добродушном лице.

Девушка чувствовала себя свободно, идя вместе с двумя братьями наверх, к дому. Наискосок от фьорда лежала широкая зеленая равнина, а за ней – крутые горы. Оттуда доносилось воронье карканье. Одна за другой тянулись громадные скалы к северу, а по берегам лежали заливные луга, и на них росли березы и ивы.

Гудрид невольно воскликнула, увидев, до чего же хороши пастбищные земли в Братталиде. Торстейн довольно усмехнулся.

– Да, здесь лучше, чем в Исландии! Зимой мы способны прокормить шестнадцать коров.

– А что рыба, ловится? – спросила Гудрид, поглядывая на водную голубую гладь с качающимися в ней отражениями ледяных вершин.

– Да, улов неплохой. Охотимся еще и на тюленей и китов. А в реках попадаются жирные гольцы: мать наверняка угостит тебя и свежей, и вяленой рыбой, так что сама попробуешь! Летом, охотясь на севере от Братталида, можно разбогатеть еще на шкурах и моржовых клыках. Теперь, когда Лейва нет дома, а отец нездоров, один из нас остается на дворе, а Торвальд отправляется на север на несколько дней. Смотри, вон стоит корабль нашего отца.

И Торстейн показал рукой на другой берег фьорда, где виднелся свежевыкрашенный корабль Эрика, словно павлин среди стаи гусей, каковыми казались прочие лодчонки.

– Этому кораблю всегда сопутствует удача, и он бывал в дальнем плавании! – сказала Гудрид и с улыбкой повернулась к Торвальду.

– Удача зависит от капитана. Но корабль этот действительно отличный, и я охотно бы отправился на нем к чужим берегам, – ответил Торвальд. Он явно предпочитал, чтобы говорил брат, но Гудрид видела, что и он приветлив к ней.

Войдя на двор, они увидели слева маленькую церковь и кладбище, окруженное низенькой каменной оградой. Торстейн сказал:

– Мы называем ее материнской церковью – отец никогда не входил в нее. А ты, наверное, крещеная, как и все остальные в Исландии?

– Да… – Гудрид в смущении думала, что сказать, потому что лоцман предупредил их, что Эрик и Тьодхильд поссорились из-за новой веры. – Отец научил меня христианским молитвами, и я знаю, что они означают на северном языке, но я не совсем понимаю их.

Торвальд отвернулся, а Торстейн дружелюбно сказал:

– И не только ты одна. Зачем забивать себе голову?

На дворе царила оживленная суматоха, слуги сновали из дома в кладовые и обратно, готовясь достойно принять гостей. Эрик сошел с коня, поддерживаемый слугой, и, откашлявшись, медленно направился к дому. Главный вход был обращен прямо к фьорду и украшен нарядной резьбой. Ни один корабль не подошел бы к берегам Братталида незамеченным, подумала Гудрид.

Площадка перед домом была вымощена плитами из красного песчанника с маленькими белыми закруглениями, и таким же камнем был выложен длинный фасад. Дом был достоин своего хёвдинга, и женщина, встретившая их на пороге, выглядела как жена и дочь хёвдинга. Она двигалась медленно, словно у нее болели суставы, но осанка ее была горделивой, и прямая спина походила на стройную мачту, а морщинистый загорелый лоб был высоким и выпуклым. Гудрид учтиво склонила голову, а Тьодхильц дочь Йерунда сказала:

– Милости просим в Братталид, Гудрид дочь Торбьёрна. Твой отец помог мне с маленькими детьми в самые тяжелые для нас годы, и я всегда жалела, что не видела его собственную дочь. Ты, конечно, устала с дороги и голодна, так что угощайся, пока мы дождемся Торбьёрна с его людьми.

Она пригласила Гудрид войти в дом. В очаге весело горел огонь, и зажгли уже много ламп, которые светили ярче дневного света, скудно просачивающегося через отверстие для выхода дыма и маленькое окошко, Гудрид обратила внимание на то, что стены были увешаны коврами, и сердце ее забилось от радости. Как хорошо оказаться в таком богато убранном доме и сидеть рядом с Тьодхильд у северной стены!

Торстейн подвел Эрика к почетному сиденью, а сам сел слева от отца. А Торвальд вернулся к прерванной ради гостей работе.