Неизбежное. Сцены из русской жизни конца 19-начала 20 века с участием известных лиц (СИ)

Наталья обняла её и стала целовать мокрые от слёз щёки:

- Не надо! Когда-нибудь и мы отдохнём... Помните, как у Чехова: "Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах; мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, - и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка...".

- Наташа, милая, одна ты моя радость, - Феодора Павловна спрятала лицо у неё на груди. - Светлая душа, доброе сердце...

Наплакавшись, она посмотрела на груду серебряных вещей, приготовленных к укладке в тайник, и сказала:

- Этой ночью мы должны закончить. Есть у нас ещё уксус? Без него серебро потемнеет... Где Серёжа?..

- Он скоро придёт, - ответила Наталья.

- Если бы не он, дай Бог ему здоровья, мы пропали бы, - сказала Феодора Павловна. - Хороший у тебя муж: хоть тебе повезло в браке.

- Да, повезло... - горько улыбнулась Наталья. - А вы разве не были счастливы с Василием Львовичем? - перевела она разговор на другую тему.

- Счастлива? Когда выходила за него, думала, счастливее меня нет никого. А потом... - она вздохнула. - Мужчина, что вольный ветер, - гуляет, где хочет. Мой муж не был скромником; много обид нанёс он мне, но я терпела. Четырёх детей родила я ему, но часто ли видела его ласку?.. И сыновья пошли в него: им нет дела до матери. Где они, когда нужна их помощь?

- Они придут, они обещали.

- Ай, обещали! - воскликнула Феодора Павловна. - Обещания лёгки и красивы, как лебединое перо, но дом из них не построишь... А вот и Серёжа, единственный настоящий мужчина в семье!

- Я посмотрел в доме, больше ничего ценного не осталось. Сейчас уложим всё это, и конец! Уксус и газеты я принёс, - деловито сказал он. - Вы позволите, maman, я положу в тайник кое-какие свои вещи? - он показал небольшой деревянный ларец. - Тут мои ордена, бумаги, и всякая мелочь, которая в дороге может затеряться, а выбрасывать жалко.

- Ради Бога, Серёжа, зачем спрашиваешь? Клади, что хочешь, места хватит, - отвечала Феодора Павловна.

- Да, Василий Львович умно всё устроил, - Сергей бросил взгляд на тайник. - Что же, взялись? Я буду складывать.

- Уксус, уксус не забудь! Без уксуса серебро потемнеет, - напомнила Феодора Павловна.

- Конечно, но полагаю, мы вернёмся домой раньше, чем оно успеет потемнеть, - загадочно сказал Сергей.

- Что такое? Раньше? - обрадовалась Феодора Павловна. - Почему так говоришь?

- Смута не может продолжаться долго; всё вернётся на круги своя, - уверенно проговорил Сергей. - Быдло остаётся быдлом даже с богатством и властью; с богатством и властью оно, пожалуй, ещё более омерзительно. Может ли быдло управлять государством? Нет! Оно загадит его, превратит в Авгиевы конюшни, так что нужен будет новый Геракл, чтобы их очистить. У нас есть такой Геракл - генерал Корнилов. Да, он потерпел неудачу, потому что его предали те, кому он доверился, - поход на Петроград провалился. Но Корнилов не смирится, его не удержат в тюрьме, - а кроме него у нас есть много других достойных офицеров. Мы уничтожим гидру революции, мы отрубим её головы, а быдло загоним в хлев, где оно должно находиться и где ему самому спокойнее... Год, от силы - два, и Россия освободится от господ-революционеров!

- Дай Бог, дай Бог! - перекрестилась Феодора Павловна.

- Но это означает гражданскую войну? - спросила Наталья.

- Она уже идёт, - неужели ты не видишь, ma chеrie? Или твоё всепрощенчество делает тебя слепой? - зло усмехнулся Сергей. - В России всепрощенчество - вещь немыслимая, и даже граф Толстой, призывая к нему, сам не очень-то следовал своему учению: "не могу молчать", видишь ли, дерзкие письма государю писал, Столыпина ругал. А Столыпин был прав - сначала виселицы, потом реформы. В крайнем случае, всё вместе, как Пётр Великий делал. Вот такой язык Россия понимает, и только так её можно удержать в узде и направить к чему-то новому и лучшему.

- Можно ли направить к лучшему через виселицы? - возразила Наталья. Он недобро посмотрел на неё и хотел ещё что-то сказать, но его перебила Феодора Павловна:

- Ах, это ужасно! Ужасно, ужасно, ужасно! Какие все стали озлобленные, жестокие, - клянусь Богом, никогда такого не было! Вчера пошла на базар, - прислуга разбежалась, некому сходить; вы подумайте, женщина из славного рода Орбелиани, вышедшая замуж за мужчину из славного рода Нарышкиных, сама ходит на базар! - так меня по дороге три раза обругали ни за что, ни про что. А когда подходила к дому, какой-то человек хотел отнять мою сумку, - славу Богу, он был пьян и не мог стоять на ногах: упал, когда я его оттолкнула.

- Вот он, народ-богоносец, воспетый тем же Толстым, да господином Достоевским в придачу! - зло хохотнул Сергей. - Нет, за узду его, да в стойло, - иначе он такого натворит, век не расхлебаем... Что, опять не согласна? - взглянул он на жену.

- Не согласна, - ответила она, выдержав его взгляд

- Ну и ладно, оставайся при своём мнении, - сдерживая себя, глухо проговорил Сергей. - Что же, заворачивайте вещи, а не то всю ночь провозимся. Керосинку поставьте поближе...

***

- Какие вещи, какая посуда! - сказал Лев Васильевич, старший сын Феодоры Павловны, мужчина лет сорока, войдя в кладовую. От него сильно пахло коньяком, широкое лицо было красным. - Шедевры столового искусства, работа лучших ювелиров. Какие имена: Овчинников, Хлебников, братья Грачевы, Кейбель, - поставщики двора его императорского величества!.. А с этим осторожнее, господин поручик, - сам Фаберже делал!

- Вы бы лучше помогли, - недовольно сказал Сергей.

- Непременно, за этим и пришёл: "На зов явился я!" - ответил Лев Васильевич. - Добрый вечер, господин поручик; добрый вечер и вам, maman. А, Наташа, божий человечек, и ты здесь! Ну, конечно, где же тебе быть, как ни там, где нужны помощь и утешение; дай я тебя поцелую по-братски!

- Лев Васильевич, вы загораживаете свет, нам ничего не видно, - сказала она, отстраняясь от поцелуя.

- Mille pardons! Как у вас, однако, тут темно и тесно...Ну-с, что прикажете делать? - слегка покачнулся Лев Васильевич.

- Смочи холстину уксусом и переложи ею приборы. Тебе полезно будет уксусом подышать, голову в порядок привести, - выразительно посмотрела на него Феодора Павловна.

- "Ах, право, что за чертовщина, коль выпьет лишнее мужчина!" Классика, maman, общепризнанное произведение, - назидательно произнёс Лев Васильевич.

- Вы неправильно цитируете, - возразил Сергей. - Начало от себя добавили.

- Ну, вы учёный человек, как-никак училище правоведения закончили, вам виднее, - легко согласился Лев Васильевич. - Правда, в том же произведении сказано: "Ученье - вот чума, учёность - вот причина, что нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений". Это я правильно цитирую, господин поручик?

- Вы на что намекаете? - насторожился Сергей.

- А я не намекаю, я прямо говорю, что Россию погубили умники, - с вызовом сказал Лев Васильевич. - Начитались западной литературы и захотели всё изменить на западный лад. А нам Запад не указ, у нас свои порядки, - исконные, вечные; мы унаследовали их от святой Руси и великой Византии. Что может нам принести Запад? Ничего, кроме вреда!

- Но вы не в косоворотке ходите, в Париж с удовольствием ездите, - заметил Сергей. - В Ницце и Лозанне подолгу живёте и свои деньги в Европе храните.

- Ну так что? Главное, что я душой - настоящий русский человек. А какую одёжку надевать или где жить, - это пустяки, - возразил Лев Васильевич. - Может быть, я больше русский, чем какой-нибудь рязанский мужик, ибо он в Париже не бывал, европейских искушений не видывал, а я был, да не поддался, сохранил свою русскую душу. А вы всё на деньги меряете: твои деньги, мол, на Западе, так и сам ты западный. Нет-с, молодой человек, русскую душу деньгами не измерить - она, голубушка, плюёт на них с космических высот, ибо масштаб имеет вселенский!.. Что ты морщишься, Наталья? Не нравятся мои рассуждения?