Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

’’Тень Сталина его усыновила”, слегка перефразировав строки Пушкина, могли бы сказать наблюдавшие за потерявшим самообладание генсеком, когда глава издательства ’’Рэндом Хаус” Роберт Бернстайн спросил, когда можно ожидать полного освобождения всех политических заключенных в Советском Союзе.

— А вы нас не учите, как нам вести дела, — грубо ответил Горбачев, подкрепив свои слова столь понравившимся бравшим у него интервью редакторам ’’Тайма”, жестом каратиста. Голос его в тот момент утерял и покорившие их бархатные нотки.

— Какое моральное право имеете вы поучать нас? — гневно вопрошал руководитель страны — родины ГУЛага.

Тем, кому грубая резкость Горбачева показалась неожиданной, надо было помнить, что перед ними политик, воспитанный в традициях той школы, которая считает лучшей дорогой к власти применение силы и хитрости.

Здесь уместно вспомнить, что в тот самый год, когда здание, в котором ныне ораторствовал Горбачев, перешло во владение России, отмечалось 300-летие дома Романовых и в газете „Московские ведомости” была опубликована такая заметка: ’’ПЕТЕРБУРГ. Все отбывающие наказание литераторы, среди которых в ’’Крестах” содержатся редакторы марксистских газет:”Правда” — Садков, Филиппов, Лебедев; ”Луч” — Можит, Зуев, Петров, Федоров и несколько журналистов, прекращается много дел редакторов газет ’’День”, ’’Речь”, ”Луч”, ’’Правда”. Точно так же прекращено дело Бориса Суворина, редактора „Вечернего Времени”.

Это было всего лишь штрихом к объявленной по случаю празднеств амнистии. Такого не сопряженного ни с какими условиями освобождения политических противников режима в правление Горбачева не произошло. Об этом он предпочел молчать, зато он пустился во все тяжкие, доказывая, что получающие и пособие по безработице, и пользующиеся мощной системой социального обеспечения американские трудящиеся не обладают экономическими правами. Его слушателям отныне полагалось считать, что в противоположность американцам, советские граждане, которым ежедневно часами приходится стоять в очередях за пищей и годами добиваться жилья, располагают неограниченными экономическими правами.

Но через несколько месяцев после возвращения из Америки он признает, что только к концу этой пятилетки, может быть, удастся обеспечить советских граждан ’’рациональными нормами питания по таким основным продуктам, как хлебобулочные, макаронные и кондитерские изделия, крупы, картофель и овощи, растительное и животное масло, цельномолочная продукция, яйца и мясо птицы. По мясу и фруктам в нынешней пятилетке добиться этого не удастся”.

Это значит, что не изобилия, а хоть какого-то нормального достатка советским гражданам раньше чем в концу восьмого десятилетия советской власти ждать нечего.

Не утруждаясь фактами, генсек пытался убедить американцев,помимо прочего, й в том, что ’’советские войска вошли в Афганистан по просьбе местного правительства’.’ Смешан марксистски) фразеологию с ^ТРМ, что говорится на семинаре по политологии в американских уни -верситетах, Горбачев повторял стандартные положения советской пропаганды.

Несколько лет назад в кабульском архиве был обнаружен любопытный документ. Позднее порвавший с советским режимом и покончивший жизнь самоубийством, а тогда бывший послом в Афганистане Федор Раскольников, отвечая на протест афганского правительства в связи с вторжением Красной Армии в независимые государства Хиву и Бухару 20 февраля 1922 года, писал: ’’Правительство, которое я представляю, всегда признавало и уважало независимость Хивы и Бухары. Присутствие ограниченного контингента войск, принадлежащих моему правительству, объясняется просьбой, выраженной и переданной нам Бухарским правительством. Наша дружеская помощь ни в коей мере не представляет собой нарушения независимости суверенного государства Бухары. Если Бухарское правительство... (перестанет просить нас) о братской помощи, тогда правительство, которое я представляю, немедленно отзовет войска”.

Не забудем, что этот документ был написан в то время, когда Ленин еще стоял во главе советского государства. Поэтому, когда Горбачев утверждает, что он следует ленинским заветам, он прав. Твердящий о „новом мышлении” советский руководитель повторил то же самое, что и Хрущев, пославший войска на подавление Венгерской революции в 1956 году, и Брежнев в 1968 году перед вторжением в Чехословакию. Это было еще одним подтверждением высказанной им в мае 1986 года приверженности к советской доктрине „народно-освободительных войн”, поддерживать которые Советский Союз считал своим неотъемлемым правом, и доктрине Брежнева, рожденной в столь осуждаемое им „застойное время”.

Следовавший из сказанного им в Вашингтоне вывод он подтвердит летом 1988 года, когда, находясь в Польше, так и не сделает заявления об отказе от брежневского наследия. Это, пожалуй, яснее, чем что-либо еще, показывало, что это игрок, стремящийся vдepжaть все, что можно, и неохотно расстающийся только с тем, что мешает осуществлению задуманной им новой игры в перестройку, которая должна, как он считает, помочь ему вывести страну из экономического кризиса. От того, что к этому прямого отношения не имеет, он отказываться не намеревался

Перед всем миром опять представал все тот же образец советского вождя, абсолютно уверенного в том, что если он говорит на белое черное, то так тому и быть. Но Горбачев, несмотря на свою жесткую риторику, не мог себе позволить вернуться домой с пустыми руками. После выступления Ельцина, о котором по стране шли упорные слухи, после пленума, закончившегося победой Лигачева, он обязан был показать, что его поездка за океан не была напрасной.

Преподносимый телевидением образ генсека, стоящего в Белом Доме рядом с президентом Соединенных Штатов, создавал новую реальность, которая в наш век предстает перед большинством людей в виде образов, создаваемых фотографиями, телевидением, кино, становясь для них подлинной реальностью, имеющей порой гораздо большее значение, чем та, что существует на самом деле. В этой реальности теперь существовал образ генерального секретаря, на равных разговаривающего с президентом первой державы мира, и потому автоматически приобретающего статус государственного деятеля крупного масштаба. И это заставляло советских людей забыть, что им по сути дело известно о нем меньше, чем западной публике.

Перед отъездом советского гостя в Белом Доме был устроен торжественный прием, на который полагалось явиться в вечерних туалетах. Но генсек решил пренебречь этикетом.

На прием он прибыл в одном из своих новых, прекрасно сшитых костюмов. Видимо, проинспектировав перед отлетом в Америку свой гардероб, он пришел к заключению, что в таком виде появляться за океаном нельзя.

Его самолет меняет курс и перед прилетом в Англию делает остановку в Риме. Здесь в ателье знаменитого дизайнера неожиданно возникает советский посол и просит немедленно, бросив все, отправиться с ним в посольство.

— Зачем? — спрашивает удивленный хозяин.

— Увидите, — отвечает посол.

Дизайнер, действительно, увидел дожидавшегося его генсека. Ему было предложено за несколько часов изготовить три костюма. О цене разговора не было. Через несколько часов костюмы были доставлены. И дизайнеру было вручено 12 тыс. долларов. Наличными. Однако среди этих костюмов не было полагающегося на приемах смокинга. От него генсек отказался наотрез.

Возможно, он вспомнил, что ответил герой народных анекдотов Василий Иванович Чапаев на вопрос своего верного ординарца Петьки. Как гласит анекдот, отправляясь на международную конференцию, Петька спросил своего шефа, захватил ли тот смокинг. На что Василий Иванович, вовремя заметив надпись „Ноу смокинг”, резонно возразил: „Вишь, Петька, какой ты необразованный. Смокинги-то запрещены!”

Хотя в багаже генсека смокинга не оказалось, мадам Горбачева от вечерних туалетов решила на воздерживаться. Наоборот, она получала очевидное и вполне понятное удовольствие от их демонстрации. Такая семейная несогласованность явно противоречила заявлению генсека о том, что он обсуждает с Раисой Максимовной все вопросы.