Столетняя война (ЛП)

Все утро они плыли на юг, пока наконец не зашли в гавань. К востоку лежал совсем маленький островок, к западу — другой, побольше, называвшийся Гернси, и хотя над обоими поднимались дымки очагов, сулившие кров, тепло и горячую пищу, ветер переменился. «Урсулу» отогнало от берега, и ей пришлось простоять весь день на якоре под сенью возведенного на скалистом острове замка. В конце концов Томаса, Робби и отца Паскаля доставил на берег весельный ялик. Они наконец-то смогли укрыться от холода в таверне: погреться у большого очага, насыщаясь ухой с черным хлебом и запивая все это водянистым элем. Ночевали на мешках, набитых соломой, в которой кишели вши.

Минуло целых четыре дня, прежде чем Гадкий Питер, настоящее имя которого было Пьер Савон, вошел в гавань, и еще два, прежде чем он, приняв на борт груз шерсти, за которую не собирался платить никаких пошлин, выразил готовность отплыть обратно. Капитан обрадовался пассажирам, хотя запросил с Томаса и Робби такую плату, что они почувствовали себя ограбленными. Зато отца Паскаля капитан согласился взять на судно бесплатно, заявив, что, коль скоро тот нормандец и священник, стало быть, Господь отметил его дважды, а посему присутствие такой особы будет хранить «Les Trois Freres» от любых бед.

Господь, должно быть, и правда возлюбил священника, ибо послал им мягкий западный ветер, ясное небо и спокойное море. Казалось, что «Les Trois Freres» летел к реке Орне на крыльях. Во время утреннего прилива они поднялись по реке к Кану, причалили и сошли на берег. Отец Паскаль на прощание благословил Томаса и Робби, а затем подобрал полы своей поношенной рясы и зашагал на восток, к Парижу. А два друга, таща на закорках увесистые тюки с кольчугой, оружием, стрелами и одеждой, двинулись через город на юг.

Кан выглядел ничуть не лучше, чем в прошлом году, когда Томас покинул его после разорения английскими лучниками, нарушившими приказ короля прекратить атаку. Англичане тогда форсировали реку и учинили в городе резню, перебив сотни мужчин и женщин. Робби в страхе уставился на руины Сен-Жана — самого нового из портов Кана, особенно пострадавшего от английского нашествия. Редко какие из сожженных домов успели отстроить заново, а на отмелях во время отлива белели черепа и кости. Лавки были наполовину пусты, а немногие находившиеся в городе крестьяне продавали снедь с телег. Томас купил сушеную рыбу и твердый, как камень, сыр. Некоторые горожане косо поглядывали на его лук, но юноша заверил их, что он — шотландец и, стало быть, союзник Франции.

— Ведь в Шотландии делают приличные луки, не так ли? — спросил он Робби.

— Ну конечно делают.

— Тогда почему вы не пустили их в ход у Дарема?

— Просто луков у нас было недостаточно, — ответил Дуглас. — Не говоря уж о том, что мы просто предпочитали перебить вас, английских ублюдков, в ближнем бою. Так оно вернее, ясно?

Тут он заметил девушку с ведром молока и уставился на нее, разинув рот.

— Я влюблен!

— Стоит тебе увидеть сиськи, и ты уже влюблен, — буркнул Томас. — Идем.

Он повел Робби к городскому дому мессира Гийома, тому самому, где они повстречались с Элеонорой, но, подойдя поближе, увидел, что, хотя фамильный герб д'Эвека, три ястреба, по-прежнему высечен в камне над дверью, наверху полощется незнакомое знамя с изображением горбатого клыкастого кабана.

Томас пересек маленькую площадь и заговорил с бочаром, набивавшим молотком на новую бочку железный обруч:

— Чей это флаг?

— Графа де Кутанса, — ответил бочар. — Этот чертов ублюдок уже повысил нам арендную плату, и плевать я на тебя хотел, если ты ему служишь. Понял? — Потом он выпрямился, напряженно уставился на лук и спросил: — Ты англичанин?

— Ecossais, — ответил Томас, что по-французски означало «шотландец».

— Вот как? — Заинтригованный бочар наклонился поближе. — А правда, мсье, — спросил он, — что, идя в бой, вы красите лица в синий цвет?

— Всенепременно, — отвечал Томас, — и задницы тоже.

— Потрясающе! — воскликнул впечатлительный француз.

— Что он говорит? — поинтересовался Робби.

— Да так, ничего. — Томас указал на дуб, который рос в центре маленькой площади. Несколько съежившихся листочков все еще жались к веткам. — На этом дереве меня вздернули.

— Ага, а я Папа Римский. — Робби поднял свой узел. — Ты спросил у него, где здесь можно купить лошадей?

— Больно уж они дорого стоят, — буркнул Томас. — Да и покупка — дело хлопотное.

— Ага, значит, нам топать пешком по большой дороге? Вроде как разбойникам?

— Ничего, обойдемся.

По мосту, на котором во время яростной атаки полегло множество лучников, Томас повел Робби в старый город. Тот пострадал меньше, чем остров Сен-Жан, поскольку его узкие улочки никто не пытался оборонять, а замок, так и не сдавшийся англичанам, остался цел, и лишь на его стенах виднелись отметины от пушечных ядер. Над стеной замка полоскалось красно-желтое знамя, а когда Томас и Робби выходили из старого города, их окликнули носившие те же цвета ратники. Томас ответил им, что они шотландцы и хотят наняться на службу к графу де Кутансу.

— Я думал, он здесь, — соврал Томас, — но выяснилось, что граф отправился в Эвек.

— Уже давненько торчит там, да все без толку, — проворчал начальник стражи, бородатый малый со вмятиной на шлеме: похоже, он снял его с трупа. — Граф уже два месяца мочится на те стены, и все впустую. Но ежели вам, ребята, охота сложить у Эвека головы, то желаю удачи.

Они прошли мимо стен abbaye aux dames [17], и Томас снова мысленно представил себе Жанетту. Она была его возлюбленной, но потом познакомилась с Эдуардом Вудстоком, принцем Уэльским, и, уж конечно, простой лучник был забыт. Именно здесь, в abbaye aux dames, Жанетта и принц жили во время недолгой осады Кана.

"Где, интересно, Жанетта сейчас? — задумался Томас. — Вернулась в Бретань? По-прежнему ищет своего младенца сына? Вспоминает ли она меня? Или жалеет о том, что убежала от принца Уэльского, будучи уверена, что сражение в Пикардии будет проиграно? Кто знает, может быть, сейчас она уже замужем ".

Томас подозревал, что, покидая английский лагерь, бойкая Жанетта прихватила некую толику драгоценностей, а богатая, красивая и молодая (ей ведь чуть больше двадцати) вдова была завидной невестой.

— А что будет, — прервал его мысли Робби, — если французы дознаются, что ты не шотландец?

Томас поднял два пальца правой руки, которыми натягивал тетиву.

— Они отрубят мне вот это.

— И все?

— Нет, но эти два пальца французы отрубят мне в первую очередь.

Они двигались на юг, и путь их пролегал среди невысоких, но крутых холмов, маленьких полей, густых лесов и глубоких лощин. Томас никогда не бывал в Эвеке, а местные крестьяне, хотя селение находилось недалеко от Кана, никогда не слышали о таком месте. Зато стоило ему спросить, видели ли они зимой солдат и куда те направлялись, все указывали на юг. Первую ночь путники провели в хибаре без крыши, видимо заброшенной еще с лета, когда англичане подвергли Нормандию опустошению.

Друзья проснулись на рассвете, и Томас, просто чтобы попрактиковаться, выпустил две стрелы в дерево. Когда он вырезал из ствола глубоко засевшие там стальные наконечники, Робби, подобрав его лук, подошел и спросил:

— Можешь ты научить меня как следует стрелять из этой штуковины?

— То, чему могу научить тебя я, — сказал Томас, — займет десять минут. Но вот остальное потребует всей жизни. Я начал стрелять из лука в семь лет, и лишь спустя еще десять у меня стало что-то получаться.

— Не может быть, чтобы это было так трудно, — возразил Дуглас. — Что я, из лука не стрелял? Да я оленя убил!

— Сравнил, тоже мне! — хмыкнул Томас. — То был охотничий лук, а тут боевой.

Он вручил Робби одну из своих стрел и указал на ближайшую иву.

— Ну-ка попади в ствол.

Шотландец рассмеялся.

— Ну уж по такой мишени я не промажу!