Рославлев, или Русские в 1812 году

р в бурке и белой кавалерийской фуражке, – что мы верим русской пословице: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

– Посмотрите, если они сегодня не будут отрекаться от своих вчерашних слов.

– Не думаю, – сказал с какой-то странной улыбкою артиллерийской офицер.

– Куда мы теперь отправляемся? – спросил Зарецкой.

– Мы перейдем на Владимирскую дорогу и, может быть, будем опять верстах в десяти от Москвы.

– В десяти верстах! – повторил Зарецкой. – Что, если бы я мог как-нибудь узнать: жив ли мой друг Рославлев?

– Я на вашем месте, – сказал артиллерийской офицер, – постарался бы с ним увидеться.

– О! если б я мог побывать сам в Москве…

– Почему же нет? Да знаете ли, что вам это даже нужно? Извините, но мне кажется, вы слишком жалуете наших неприятелей; так вам вовсе не мешает взглянуть теперь на Москву: быть может, это вас несколько поразочарует. Вы говорите хорошо по-французски; у нас есть полный конноегерской мундир: оденьтесь в него, возьмите у меня лошадь, отбитую у неприятельского офицера, и ступайте смело в Москву. Там теперь такое смешение языков и мундиров, что никому не придет в голову экзаменовать вас, к какому вы принадлежите полку.

– А что вы думаете? – вскричал Зарецкой. – Если Рославлев жив, то, может быть, я найду способ вывезти его из Москвы и добраться вместе с ним до нашей армии.

– Может быть. Одевайтесь же скорее: мы сейчас выступаем.

В несколько минут Зарецкой, при помощи проворного казачьего урядника, преобразился в неприятельского офицера, надел сверх мундира синюю шинель с длинным воротником и, вскочив на лошадь, оседланную французским седлом, сказал:

– Как удивятся наши пленные, когда увидят меня в этом наряде. Да где ж они?.. Ба! они еще спят. Надобно их разбудить.

– Зачем? – перервал артиллерийской офицер, садясь на лошадь.

– Мы со всех сторон окружены французами, где нам таскать с собою пленных.

– Но мы идем отсюда.

– А они остаются.

– Да теперь, покуда они спят…

– И не проснутся! – сказал серб, закуривая спокойно свою трубку.

У Зарецкого сердце замерло от ужаса; он взглянул с отвращением на своих товарищей и замолчал. Весь отряд, приняв направо, потянулся лесом по узкой просеке, которая вывела их на чистое поле. Проехав верст десять, они стали опять встречать лесистые места и часу в одиннадцатом утра остановились отдохнуть недалеко от села Карачарова в густом сосновом лесу.

– Ну, если вы не передумали ехать в Москву, – сказал артиллерийской офицер, – то ступайте теперь: я приму отсюда налево и остановлюсь не прежде, как буду от нее верстах в тридцати.

Покормив лошадей подножным кормом и отдохнув, отряд приготовился к выступлению; а Зарецкой, простясь довольно холодно с бывшими своими товарищами, выехал из леса прямо на большую дорогу, которая шла через село Карачарово. Подъехав к длинной гати, проложенной по низкому месту вплоть до самого селения, Зарецкой увидел, что перед околицей стоит сильный неприятельский пикет. Желая как можно реже встречаться с теперешними