Капитан Невельской (др. изд.)

— Никто теперь у здешних людей не смеет брать даром какую-либо вещь: лодку, мех, рыбу, так же как никто не смеет заставлять здешних людей работать на себя. Никто не смеет чинить тут никаких обид, хватать тут женщин или уводить людей в рабство и не смеет собирать дань.

— Чтобы все это, что я сейчас сказал, было известно приходящим сюда чужестранцам, я оставлю вам вот эти бумаги, на них написано все, что я сказал.

В тишине слышно было как, разворачиваясь, зашуршал пергаментный свиток.

— «От имени Российского правительства, — подымая бумагу, торжественно читал капитан, — объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе… — Позь и Чумбока сразу же переводили, — что все берега этого залива и весь Приамурский край… до корейской границы, с островом Сахалином, составляют российские владения и никакие обиды обитающим тут жителям не могут быть допускаемы. Для этого поставлены российские военные посты в заливе Иски и в устье реки Амура…»

После чтения Невельской обратился к старику маньчжуру и подал ему бумагу. Тот поспешно улыбнулся.

— Мы, русские, всегда будем рады видеть вас или ваших товарищей на Иски и торговать с вами, — сказал капитан. — Если ваши люди пойдут к нам или будут в других дальних путешествиях по этим краям и встретят рыжих, пусть они покажут это объявление… И вы предъявите его у вас в Сан-Сине.

Старик осторожно принял свиток обеими руками и почтительно поклонился.

После этого капитан обратился к Еткуну.

— Вот ты просил у меня защиты от иностранцев. Возьми этот лист, Еткун. Ты слыхал, что там написано?

— Да, я слыхал и все понял! — ответил Еткун.

— И я! — подтвердил Араска.

— Когда придет судно с моря, покажешь эту бумагу и скажешь им, что все жители залива Нангмар теперь находятся под защитой русского царя.

Капитан свернул бумагу и отдал Араске.

— Зря никому не показывай!

— Как же! — воскликнул нангмарец.

Гао Цзо тоже пробился вперед. Он часто и усиленно кланялся и улыбался, глядя открытыми глазами на капитана, желая обратить на себя внимание. Ему до смерти хотелось заполучить себе такое объявление. «С такой бумагой я бы зажил на русской земле!»

— Ты обещал мне такую же бумагу… Я здешний житель… Мне приходится много ездить… Я грамотный человек, торгую, везде бываю, мог бы всюду показывать такое объявление. Я бы всем его переводил и толковал. Я знаю все языки, а кто знает языки и торгует, тот самый…

— Я тебе не могу дать бумаги, — перебил его капитан. — На тебя есть жалоба… Останься здесь и жди! Придержи его, — велел капитан Шестакову.

— Ты обещал мне бумагу, — слабо улыбаясь, лепетал Гао.

Позь перевел его слова. Невельской не ответил.

— Теперь ты иди сюда, дедушка Иренгену, — сказал Позь старику горюнцу. — Вот бери такую же бумагу. Да скажи приезжающим в вашу деревню торговцам, что если кто-нибудь из них будет делать насилия или обманывать, то мы будем наказывать. Понял?

— Понял! — громко по-русски выкрикнул дед.

Он спрятал футляр с объявлениями за пазуху, застегнул халат и обхватил капитана своими слабыми руками за шею.

— Прощай, капитан Невельской! — говорил старик маньчжур. — Спасибо тебе за все! Не забудь нашей просьбы и приходи торговать вверх по реке.

Маньчжуры стали кланяться и благодарить капитана.

— Разве вы уже уезжаете? — спросил Невельской.

— Да, у нас все готово, и мы собрались в путь.

— А как же разбор вашей жалобы? Я должен как следует узнать, кто виноват.

Маньчжур несколько смутился. Он благодарил, уверял, что надо ехать и жалоба его теперь не имеет значения. Стоит ли заниматься такими пустяками.

— Нет, я должен разобрать все, — сказал капитан.

Глава семнадцатая

СУД

Толпа сбилась плотней.

— Здесь многие люди плохие поступки совершают, — сказал капитан, обращаясь к толпе. — Сегодня ко мне поступили жалобы, что здесь нельзя торговать, находятся люди, которые бьют купцов и не исполняют то, что обязались. Я эти жалобы должен разобрать. А вы все слушайте и помогите мне решить все справедливо.

— Вот Хомбан сказал мне, — продолжал капитан, показывая на старика с седыми усами, — что сегодня ночью его помощников побили и ограбили, а одного ранили.

Невельской попросил его рассказать, как все было, показать виновных.

Старик вышел и с большой важностью оглядел толпу. Среди гиляков началось движение. Видимо, виноватые пытались спрятаться.

— Вот он! — Один из маньчжуров ловко поймал какого-то гиляка и вытащил его из толпы.

— Да, вот он виноват! — подтвердил старик.

Гиляк побледнел.

— Ты ранил ножом моего человека! — закричал, обращаясь к нему, старик.

Маньчжуры зашумели и задвигались, ругая притихших и смущенных гиляков и требуя наказания.

— Я все скажу сам… — Гиляк вырвался из рук державшего его солдата.

Невельской видел, что гиляки в большой тревоге. Вместо того чтобы помочь им, русские заступались за маньчжуров.

— Что у вас случилось? Почему ты ударил человека ножом и подбивал своих товарищей убивать маньчжуров? — спросил гиляка Невельской.

— Я никого не ударил ножом!.. — крикнул тот.

— Врет, врет!

— И другие виноваты, не он один! — кричали маньчжуры.

— Если все возьмутся за ножи, что же будет? Тогда никто сюда с товаром не приедет, — сказал капитан.

Все маньчжуры закричали:

— Да, да! Он виноват! Он ранил нашего человека. Они ночью кидали камни в наш балаган! Так торговать нельзя. Гиляки нас обманывают…

— Было так?

Гиляк молчал.

— Скажи правду! — велел ему Позь.

Гиляк стал, волнуясь, отвечать.

— Он говорит, неправда, не ударил ножом, — перевел Позь.

— Где тот человек, кого он ударил? — спросил Невельской.

Из толпы выступил один солдат.

— Где твоя рана?

Сначала маньчжур сказал, что рана на груди под кофтой. Невельской велел раздеться и показать рану. Маньчжур смутился. Все засмеялись и закричали, что он врет, что раны нет.

— Он хотел ножом ударить, — оправдывался солдат. — Прикладывал нож мне к груди.

— Он только замахнулся ножом, — кричали гиляки.

— Он только хотел ударить, — сказал Позь, — нож, говорит, выхватил и маньчжуры убежали…

— С кем ты был? — спросил капитан у маньчжура. — Покажи мне своих товарищей.

Маньчжур замялся, а гиляки показали на двух солдат.

Тут обе стороны стали кричать: одни уверяли, что их избили, другие доказывали, что ничего подобного не было.

Обвиненный гиляк вдруг рассердился, кинулся на маньчжурского солдата и схватил его за грудь.

— Шестаков! — велел капитан.

Матрос встал между маньчжуром и гиляком.

Позь спросил у присутствующих, знает ли кто-нибудь, почему так произошло. Выяснилось, что дело это давнее, что маньчжур когда-то избил гиляка, отнял у него халат и котел и что тот теперь грозился ему отомстить.

— Ты должен был прийти ко мне, а не хвататься за нож.

Гиляк потупился.

Другие гиляки закричали, что виноват маньчжур.

Капитан понял, что тут дело не такое простое. Показывая, что не торопится с его разбором, он уселся на пенек и закурил трубку.

— Рассказывай все, — сказал капитан гиляку, — что, когда и как у тебя он отнял.

— Все говорите! Капитан все хочет знать о вашей жизни… — объявил Позь.

Тут капитан услыхал, как гиляков втягивали в долги, спаивали, обманывали. Выяснилось, что все здешнее население в кабале у купцов, приехавших с маньчжурами, что гиляков грабят и обманывают, отбирают у них детей, насилуют женщин.

Дул холодный ветер. Нашли тучи. Сегодня впервые почувствовалось дыхание недалекой осени.

«В России мужики тоже в кабале, — подняв воротник шинели, думал капитан, — может быть, местами не лучшей. Здесь, на Амуре, мы утверждаем справедливость, а там у нас беззакония немало. Пока что надо упорядочить здешнюю торговлю. Из государственных соображений необходимо развивать торг русских с маньчжурами, нельзя изгнать их совсем…»