Иван Калита

Плещеев махнул рукой.

- Идите по избам!

Смерды радостно загалдели, двинулись с боярского подворья. На крыльце появился колченогий тиун. Глядя вслед уходящим, он взвизгнул:

- Ах вы ироды, всё равно за оброк заморожу! - И, хромая, подскочил к Плещееву, затряс кулаками: - Пёс смердящий, нажалуюсь на тя боярину, он те велит палок дать!

Лицо у Плещеева стало озорным. Он повернулся к Данилке и Луке, подмигнул.

- А ну, снимите с него порты да вразумите, чтобы вдругорядь умел московского боярина привечать.

Услышав такой приговор, тиун, переваливаясь из стороны в сторону, рысцой потрусил в хоромы, но Лука стал ему на пути, а Данилка, соскочив с коня, схватил за шиворот.

Тиуна били по голому заду под общий хохот дружинников и смердов.

- Будешь ужо помнить, как мужикам обиды чинить!- промолвил довольный Данилка, отбросив палку в сторону.

Тиун подхватился и, поддерживая порты, поковылял в хоромы.

В хоромах боярина Захарьина, несмотря на ранний час, собрались именитые новгородские бояре Безносов, Ларионов, Якушкин. На боярах кафтаны длиннополые, золотом шитые, воротнички стоячие в подбородки упираются. На головах нахлобученные высокие шапки из бобра. Расселись седобородые бояре в просторной гридне, думу думают. Ларионов рокочет басом:

- Выпросили посадника на свою голову! - При каждом слове он стучит посохом о сияющий желтизной пол.

- Сказывал я, литовскому князю надо было кланяться, Гедимину! - скрипит хозяин. - Гедимин деньги бы не требовал.

Ларионов перебил Захарьина:

- Ты, Василий, только сказывал, а сам к Калите ездил!

- Чего попусту молвишь, - возразил Захарьин, - не по своей (воле, сами вы и послали!

- Чернь на том вече и слышать о Литве не захотела, московского посадника потребовала, - пришёл ему на помощь боярин Якушкин.

Безносов попросил его:

- Повтори ещё раз, что услышал ныне.

Якушкин в который раз принялся рассказывать.

- Сижу я, значит, у посадника, когда приезжает боярин Плещеев и письмо от Ивана привозит. Добрынский то письмо взял и читает: «А Новгороду псковских людей не принимать и от князя Александра писем на вече не читать, коли будет такое, и ещё бояре пусть дадут тысячу гривен…»

- От татар двумя тысячами откупились, и Ивану теперь тысячу подавай, - сокрушённо покачал головой Безносов. - И почему одни боляре должны дать?

Якушкин ответил:

- Посадник и сам о том спросил, а Плещеев ему речёт: «Тогда на откуп от татар ремесленный люд деньги дал, а теперь пусть бояре дадут».

- Села на нас Москва, - рокотал Ларионов, - как на вотчину смотрит.

Захарьин просипел:

- Ивановы люди нам обиды чинят, глумятся. В моей вотчине боярин Плещеев самоуправствовал, тиуна мово палками бил!

Якушкин заметил:

- А коли у Москвы сила?

- Надобно во Псков к князю Ляксандру послать. Он с Гедимином заодно. А нам надобно крикунов на вече подбить, чтоб противу Москвы кричали, - ответил ему Захарьин и спесиво поджал губы.

Боярин Ларионов согласно закивал головой.

- Истину глаголешь, Василий, надобно не поскупиться нам, чтобы вече опять за Москвой не потянуло. А нам с тобой, Василий, во Псков надобно ехать!

- А посаднику московскому, боярину Добрынскому, - Захарьин вскочил с места, просеменил по гриднице, - из Ноугорода путь указать! Не страшна нам Москва, коли за нами Литва будет!

- Истинно так! - в один голос поддакнули ему Безносов и Якушкин.

- А теперь, гости дорогие, люди именитые, прошу оттрапезовать, - пригласил хозяин бояр. - Насытим чрево своё…

Шумно отодвинув лавки, бояре вслед за хозяином двинулись в трапезную.

За сколько лет кузнец Вавила спал спокойно. Наконец-то назавтра отдаст последний долг боярину Захарьину. Сколько лет платил…

Едва засерело, как Вавила вскочил, наспех умылся, разгладил бороду и, надев нагольный полушубок, вышел на улицу. Над Новгородом вставало морозное солнце; звонили к утрене в церквах Демьяна и Козьмы, им откликались в церквах на других концах города; проехал конный дозор; из-за высоких заборов слышались голоса. Вот и Прусская улица, на ней подворье боярина Захарьина. Вавила поздоровался с воротным сторожем, ражим мужиком, пританцовывавшим на морозе, огляделся.

Двор, мощённый булыжником, многочисленные постройки: тут и людская с поварней, клети и конюшни, подкаты для телег. «Добра-то сколько!» - подумал кузнец и поднялся на высокое крыльцо. Навстречу, чуть не сбив Вавилу с ног, выскочил дворовый.

- Боярин где? - только и успел спросить кузнец.

Тот ответил на бегу:

- В гридне!

Вавила потоптался, оббил с ног снег и, как был в полушубке и шапке, вошёл в хоромы.

«А что? - подумал он о боярине. - Не буду ждать, пока выйдешь, не боюсь тя. Вишь, сам иду в гридню!»

И от этих мыслей он заважничал: «И шапки ломить не буду перед тобой, и не должен я те…»

Но, подойдя к приоткрытой в гридню двери, Вавила оробел. Один голос шептал ему: «Вот озлится Захарьин, что своевольно в хоромы впёрся, да и кликнет дворовых, чтоб выпороли». Другой голос перебивал: «Не выпорет! Иди!»

Кузнец осторожно заглянул в гридню и сейчас же отпрянул. В гридне, кроме хозяина, сидело ещё три человека. Вавила узнал их. То были бояре Ларионов, Безносов и Якушкин.

«Приду вдругорядь», - подумал кузнец и хотел было поворотить назад, но услышал, о чём говорит Захарьин, затаился.

«Чего это он про Литву поминает, уж не идут ли литвины на Ноугород?» - подумал Вавила, прислушиваясь внимательней.

«Так вот оно что! - догадался кузнец. - Это они уговариваются, чтобы посадника московского из Ноугорода прогнать, а литовского позвать… Надумали бояре от Москвы к Литве потянуть… Не по нраву пришлось, как московский князь попрекнул их, что они обманули ремесленный люд и нашими гривнами от ордынцев откупились…»

Крадучись, Вавила вышел на улицу, потоптался у ворот. «Пойти к посаднику сказать? А он, того гляди, не поверит. Скажет, оговариваешь… - Вавила, почесав затылок и плюнув с досады, сказал сам себе: - Пойду на торг».

На торгу хоть и зима да мороз, а людно. Вавила вошёл в ряды, походил, увидел - толпа окружила торгового человека, подошёл, стал незаметно. Торговый человек рассказывал, как он ездил со своими товарами в Ганзу.

- В тех странах наши русские товары только давай, да труден путь туда. Литва и немцы не хотят, чтобы русские торговали, сами норовят всё в свои руки прибрать.

В толпе раздались голоса:

- Они завсегда у наших гостей на пути стоят!

- Вот ведь какие! Мы так, небось, их гостям обид не чиним!

- А бояре меж тем норовят Ноугород под Литву отдать! - вставил Вавила. - Посадника литовского хотят покликать!

На него зашикали, зашумели.

- Чего мелешь, давно мы посадника сменили!

- Новгород и Москва теперь заодно!

- Нас Литвой не сманят, Литва на Псков зарится и Новгород готова проглотить!

- Да плетёт он, чего нет!

- А не верите, сами сходите к Захарьину, у него и поныне Ларионов с Якушкиным и Безносовым сидят! - перекричал всех Вавила.

- Вот те раз! Ишь, бояре только о себе пекутся, да по их не быть! - зашумела толпа.

От толпы отделился Данилка и бегом к боярину Плещееву, рассказывать о слышанном.

Трое суток Данилка и Лука следили поочерёдно за подворьем боярина Захарьина. На четвёртые утром Данилка увидел, как из ворот выехал запряжённый цугом санный возок. Он проехал в соседнюю улицу и остановился у хором боярина Ларионова. Из возка вылез закутанный в шубу боярин Захарьин, по-медвежьи переваливаясь, поднялся на крыльцо.

«Уезжает», - подумал Данилка и побежал к боярину Плещееву…