Золотой век

— Кому же, дочка, скажи?

— Черноусу мешал мой жених. Он, он, злодей, погубил меня и убил моего милого Тимофея.

— А, пожалуй, дочка, ты права. Черноус страшно злобился на Тимофея, да и на нас на всех он был озлоблен. Если и не он сам убил Тимофея, то наверное подговорил убийц, подкупил. Ну, да и его самого кара небесная постигла, — задумчиво промолвил Данило.

— Как, разве Черноус…

— Подох без покаяния, смертный час его постиг вдруг, с вечера не болел, не хворал, а утром на постели увидали мертвым.

— Да, да, тятя… Божий суд свершился… Небесное возмездие постигло злодея… Знай, тятя, и ты, мама, через него, проклятого, и я погибла; через него попала я невольницей в гарем, к турку-развратнику…

— Как, дитятко наше милое, Олюшка… Неужели ты была в гареме, сердечная! — с отчаянием воскликнули вместе Данило и Марья Ивановна.

— Да, мои родимые… три года там выстрадала… Что перенесла, что вытерпела!.. Татары в Киеве, тятя, схватили, свезли в Крым и там продали барышнику невольников… Барышник свез меня в Константинополь и продал в гарем — знатному турку…

— Бедная, злосчастная…

Марья Ивановна громко зарыдала и стала обнимать дочь.

Плакал и старик Данило, слушая рассказ о несчастии Ольги.

— Ну, полно вам, отец и мама, плакать… Видно, такова моя судьба злосчастная… Лихое время промчалось, и я опять с вами, мои милые. — Ольга стала целовать отца и мать, и свои слезы смешала с их слезами.

Ольга при этом рассказала своим отцу с матерью с малейшими подробностями о том, какую она вела жизнь, находясь в гареме у знатного турка; и о том, как спаслась из неволи с Серебряковым; молодая девушка рассказывала и о Серебрякове все то, что от него слышала.

Не скоро успокоились старик Данило и Марья Ивановна, выслушав рассказ дочери.

— Ты-то, господин офицер, как попал в Туретчину, за что на тебя такие нападки? — спросил Данило, когда немного поуспокоился от печального рассказа дочери, у Серебрякова.

— Меня тоже продали, — ответил тот.

— Знаю, что продали, дочка про то сказывала. А за что или зачем?

— Я тоже служил помехою…

— Кому, кому?

— Одному знатному вельможе… имени я его покуда не назову… У меня была невеста княжна… Невеста, на мое несчастие, приглянулась всесильному вельможе. Ну, он и приказал продать меня в невольники, как раба…

— И это делается в России, под мудрым правлением великой царицы! — воскликнул удивленный Данило.

— Царица про то ничего не знает… Это преступление от нее скрыто.

— Твоя судьба походит, господин офицер, на судьбину нашей дочки.

— Да, да, отец, он так же несчастен, как и я… Только у него невеста жива и ждет его… А мой Тимофей из-за любви ко мне нашел себе могилу…

— Не плачь, дочка милая, сердечная… Положись на волю Божию, — утешала Марья Ивановна тихо плакавшую Ольгу…

Сергей Серебряков, так радушно принятый в домике старого Данилы, остался там на некоторое время.

Он не спешил ни в Москву, ни в Петербург, потому знал, что Потемкин, его враг, в сильном фаворе и пользуется большой властью.

«С Потемкиным мне не совладать. Он захочет, всегда может раздавить меня, уничтожить. Да я уже и уничтожен… Ведь это Потемкин подкупил негодяя Волкова опоить меня дурманом и продать в неволю. Теперь я догадываюсь… И появись только я в Питере или в Москве, да узнает про то Потемкин, в ту пору мне несдобровать… Что же мне делать? Неужели я должен и теперь прятаться и бояться?.. Пусть что будет, то и будет, а в Москву я непременно пойду… Там я узнаю про княжну… А может, она давно замужем?.. Наверное, так. Неужели же станет меня дожидаться?.. Что же, может, с другим она будет счастливее, — таким размышлениям предавался Сергей Серебряков, сидя в своей уютной, чистенькой горнице, которую ему отвел радушный хозяин Данило в своем доме. У него нашел себе бедняга Серебряков ласковый приют, жилось ему хорошо; сам старик хозяин, его жена и их дочь обходились с ним не как с чужим, а как с близким, милым родичем; все его малейшие желания предупреждались и исполнялись.

Особенно же хорошо и радушно относилась к Серебрякову Ольга.

А многим он обязан этой девушке. От нее получил эту свободу.

Ольга, храбрая, самоотверженная, освободила его из постыдного невольничества.

«О, если бы не Ольга, то я умер бы невольником… А как она хороша!.. Как чудно хороша!.i И притом сколько у ней твердости духа и смелости!.. Она все больше и больше начинает мне нравиться… Да и кому не понравится такая чудная девушка… Что если я полюблю Ольгу? Она вполне достойна моей любви. Я… я и люблю ее, как сестру родную… Нет, не такой любовью я полюбил Ольгу… А княжна? Княжну я… я люблю, только не так, как прежде. Что со мною делается, я и сам не пойму… Надо скорее отсюда уехать… Да, да, я уеду…

И Серебряков стал собираться в дорогу.

XXV

Серебряков сказал о своем намерении ехать в Москву Даниле. Данило был удивлен и огорчен и стал останавливать своего гостя, уговаривать его погостить еще и не спешить их покидать.

— Мы так к тебе привыкли, полюбили, как родного; а ты задумал нас покинуть. Право, погости еще хоть недельку, — так говорил Данило своему гостю.

— Спасибо, за все спасибо… мне пора.

— Да, что за пора, гости еще.

— Я офицер и должен восстановить свои права, должен еще отомстить своему недругу.

— Это Потемкину-то? Да разве ты, Сергей Дмитриевич, о двух головах? Ведь Потемкин теперь большая сила.

— Знаю, но все же я спрошу у него удовлетворения, он дворянин, я тоже дворянин. Наконец, я постараюсь увидать царицу, я паду к ее ногам и стану просить у ней правосудия и милости. Ударю ей челом на Потемкина и скажу: «царица-матушка, вступись за своего верного слугу, не дай его в обиду, защити против кривды-лиходейки и вступись за бессильного против сильного». На правосудие и защиту царицы я надеюсь, — с жаром проговорил Серебряков.

— А все же, Сергей Дмитриевич, Потемкина тебе не одолеть, он куда тебя сильнее.

— Там посмотрим.

— И смотреть нечего… с сильным не борись, с богатым не судись — поговорка верная.

— На моей стороне правда. А правда-матка пересилит кривду-лиходейку. Да я еще и не сразу поведу борьбу с Потемкиным, а вперед все разузнаю, все разведаю и тогда уже…

— И тогда Потемкин прикажет упрятать тебя куда подальше туретчины, — промолвил Данило, перебивая Серебрякова.

Как уже сказали, Серебряков посвятил старика Данилу в печальную историю своей жизни и рассказал ему, что Потемкин есть главная причина всех его несчастий и бед.

— Неужели на него нет суда? — воскликнул Серебряков.

— Нет, Потемкин не судим! И я тебе не советую спешить в Питер.

— Нет, я поеду, я должен ехать, — проговорил Серебряков.

— Дело твое, Сергей Дмитриевич, поступай, как знаешь; только даю совет не спешить.

— Я бы, пожалуй, и повременил своим отъездом, но мне хочется поскорее узнать, что обо мне думают в Питере. Еще мне хочется узнать про княжну Наталью Платоновну.

— А знаешь что, гость дорогой, препоручи ты мне это.

— Как так? — удивился Серебряков.

— А вот как, мне тоже на днях надо ехать в Питер, поеду я туда через Москву и все твои поручения выполню в точности, — предложил Серебрякову Данило.

— Разве тебе необходимо ехать в Питер?

— Необходимо… Дело у меня там есть.

— Какое же?

— Брат младший у меня есть; живет он в Черногории и задумал от тоже, как я, принять русское подданство; брат просит меня похлопотать за него… Вот и придется ехать мне самому в Питер, там скорее можно устроить дело… Кстати, я и твое поручение выполню…

— А дочь с собой возьмешь? — тихо спросил Серебряков у Данилы.

— Зачем!.. Пусть дома остается и хозяйничает вместе с матерью.

— А как же я?

— Ты вместо меня будешь хозяйничать в моем дому.

— Как хочешь, Данило, а без тебя мне здесь неловко оставаться.

— Почему так?

— У тебя взрослая дочь… Что могут о ней и обо мне подумать…