Коридоры кончаются стенкой

За время работы в органах я повидал всякого, но чистые человеческие чувства во мне сохранились и я еще не разучился удивляться и возмущаться. Может быть, поэтому меня так потрясла история с неким Юрловым, которая началась в 1936 и закончилась в 1938 году. Дело это, а оно состоит из ордера на обыск и арест, протокола обыска, анкеты, протокола допроса и выписки из протокола «особой тройки» УНКВД, до сих пор зримо стоит у меня перед глазами. Оно учит тому, как не надо работать. Но еще — больше учит другое дело, предшествовавшее этому. Тоже против Юрлова, которое было спрятано, а вместо него возбуждено новое. Я читал оба эти дела и коротко опишу суть. Юрлов — 1904 года рождения, до ареста работал помощником начальника отряда по технической части ВПО по «Майнефти». Член ВКП(б) с 1925 г. по 1936 г. 9 ноября 1936 года исключен из партии Нефтегорским ГК ВКП(б) за скрытие выступлений в защиту контрреволюционеров Троцкого и Зиновьева при прохождении проверки и обмене партдокументов, а также неискренность при разборе дела о его партийности. Что это были за выступления? Это были выступления человека честного, открытого, но недостаточно грамотного, чтобы сразу разобраться в зигзагах политики. В 1927 году на собрании партячейки электростанции в г. Орджоникидзе, на котором обсуждались вопросы, связанные с антипартийной деятельностью Троцкого, Каменева и Зиновьева, он высказал сомнение в целесообразности исключения их из партии, поскольку они, хоть и являются оппозиционерами, но немало сделали для партии. Потом, на бюро горкома в Нефтегорске, он сказал, что понял свою ошибку и больше никогда в их защиту не выступал, но во внимание это принято не было. Напомнили ему на бюро горкома и другое его выступление, в 1930 году. О колхозах: «Такие колхозы, как у нас на Окраине города, где организационное построение никудышное и ездят на лошадях, у которых внутренности волочатся по земле, я воспринимаю отрицательно». О потребкооперации: «Такие магазины, как у нас в трамвайном парке ларек, ничего не дают рабочему классу, так как в нем никогда ничего нет. В совокупности все это дало основание Нефтегорскому ГК ВКП(б) исключить его из партии, а ГО НКВД арестовать и привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58–10 ч. 1 УК РСФСР. Особое Совещание НКВД СССР, куда было направлено дело, вернуло его на доследование. Было дополнительно допрошено несколько свидетелей, которые заявили, что ничего о троцкистской деятельности Юрлова не знают. На это ушло полгода и в конце сентября тридцать седьмого года было вынесено новое постановление о направлении его на Особое Совещание НКВД СССР. Было оно направлено или нет, неизвестно, в деле об этом никаких данных нет, а я, чтобы не привлекать к своей персоне ненужного внимания, решил этот факт не выяснять, но, видимо, все же направляли, поскольку в конце апреля 1938 года появляется постановление о направлении дела в Нефтегорский ГО НКВД на дополнительное расследование. Где это дело болталось до августа тридцать восьмого, неизвестно, но 4 августа из него изымаются ордер на обыск и арест и протокол обыска, заводится новое дело, которое направляется на «особую тройку» УНКВД и в октябре месяце Малкин, Газов и Востоков приговаривают Юрлова к смертной казни. За что? Оказывается, сотрудник третьего отдела сержант госбезопасности Тарасенко, проводивший расследование, включил в протокол допроса эпизод, из которого явствует, что Юрлов, кроме всего прочего, был немецким шпионом. Я сличил подписи Юрлова в этом протоколе с предыдущими и могу смело утверждать, что это или не его подпись, или поставлена им в бессознательном состоянии. Видимо, Безрукову, Ткаченко, Сербинову и Востокову, подписавшим и утвердившим обвинительное заключение, надоело возиться с бесперспективным делом, и они пошли на фальсификацию. Не без участия Малкина, разумеется.

Почему я об этом написал? Дело в том, что меня ставят на одну доску с Безруковым, который, на мой взгляд, действительно является крупным фальсификатором. Кто ставит? Коммунисты Управления. После произведенных в Управлении арестов состоялось партийное собрание, даже не партийное, а партийно-комсомольское, где в адрес Безрукова и… меня, — да! меня тоже! — была высказана резкая критика, после которой последовали призывы немедленно арестовать нас как врагов народа. Ну какой же я враг, если я денно и нощно пекусь о чистоте наших советских, большевистских рядов, о безопасности моей Родины и моего Народа, о чести и совести родной коммунистической партии? Новое ленинско-сталинское руководство НКВД СССР в лице опытного бойца товарища Берии найдет в моем лице преданного своему делу, их делу, большевика, с радостью поддерживающего мудрые решения об упразднении «троек» как рассадника беззакония. Их упразднение свидетельствует о том, что мудрость нашего нового наркома пламенного большевика товарища Лаврентия Павловича Берия неистощима, а глаз зорок: поистине орлиный, сталинский глаз…

Да! Дело Осипова наконец-то завершено и уже направлено в Москву на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР. Гора с плеч!»

9

Придание Краснодару статуса краевого центра резко обострило проблему жилья. Вечная спутница города, она никогда не выпирала так остро из вороха общих проблем, потому что горожане советского периода, ютившиеся в допотопных казачьих хатах, в тесных коммуналках да деревянных бараках, сооруженных строителями светлого будущего на скорую руку, умели терпеть и ждать, и ощущать себя при этом хозяевами, хозяевами новой жизни.

Совершенно иначе вели себя выпестованные ВКП(б) профессиональные управляющие, прибывшие в город по направлению ЦК, чтобы возглавить вновь создаваемые краевые ведомства. Их, слуг народа, не устраивали хижины с клопами и тараканами, им обещали благоустроенное жилье, и они требовали, чтобы обещание было выполнено. И потому они забрасывали жалобами ЦК, обивали пороги крайкома и крайисполкома, ломились в открытые двери горсовета. Высшие инстанции переадресовывали жалобы низшим, сопровождая их грозными резолюциями, а те разводили руками: «В Краснодаре дома не резиновые».

Любая проблема решается, если за дело берутся большевики. Что значит нет жилья? Как это нет? А куда ж оно подевалось? А? Ну-ка, подать сюда горкоммунхоз!

18 декабря 1937 года бюро Краснодарского крайкома ВКП(б), заслушав и обсудив на очередном заседании доклад горкоммунхоза «О руководстве ГКХ вопросами распределения квартир», приняло историческое решение, достойное стать образцом мудрости для будущих поколений партийных руководителей города и края. Отметив, что «руководители ГКХ не предпринимают необходимых мер к разрешению жилищных затруднений, в результате чего распределение квартир идет самотеком» при наличии «целого ряда злоупотреблений», бюро создало краевую комиссию, на которую возложило обязанность руководить распределением жилой площади, обеспечивая квартирами в первую очередь работников краевых организаций. На резонный вопрос председателя горсовета, где брать жилплощадь, которую комиссии предписано распределять, бюро, посовещавшись, дополнило исторический документ пунктом следующего содержания: «Предложить товарищу Малкину дать указание по краевому УНКВД о представлении в комиссию ежедневных сводок об освобожденных квартирах врагов народа».

Если будущему критику советской действительности взбредет в голову обвинить Краснодарскую краевую партийную организацию в том, что она стояла в стороне от насущных проблем и своей исключительной беспринципностью создавала условия для злоупотреблений в вопросах обеспечения горожан жильем, пусть он прежде обратится к пламенным строкам решения бюро от 18 декабря 1937 года. Он поймет, что степень влияния крайкома на все сферы жизнеобеспечения города, и особенно партийной и хозяйственной элиты, была чрезвычайно высока.

В одной из сводок УНКВД об освободившемся жилье врагов народа оказалась квартира бывшего второго секретаря Краснодарского ГК ВКП(б) Литвинова. Комиссия сочла целесообразным вселить в нее ответственного инструктора отдела печати крайкома ВКП(б) Сыроваткина. Вручая новому владельцу ключ от квартиры, представитель следственного отдела предупредил, что до рассмотрения дела в суде и вступления приговора, если таковой состоится, в законную силу, имущество Литвинова будет храниться в одной из комнат и ему, Сыроваткину, придется взять на себя ответственность за сохранность печати, которой будет опечатана дверь комнаты. Сыроваткин заартачился. Обязанность хранителя имущества врага народа его не прельщала. Вежливое напоминание о том, что бывший завотделом печати крайкома Воронов, восставший в свое время против НКВД, был арестован Малкиным на заседании бюро крайкома, усмирило гордыню новоиспеченного аппаратчика, и он, скрепя сердце, подписал все необходимые документы.