Лжедмитрий Второй, настоящий

– Готовься, доктор, в путешествие. Того гляди, царь Федор помрет, тогда все границы закроют. А наш рыцарь должен быть светским человеком.

Это была приятная новость. Симеон уже стал скучать по дорогим гостиницам, хорошему вину, умным беседам. Он просто забыл, как выглядят хорошенькие женщины.

Во всем мире женщины перетягивают талию так, чтобы утончить ее и подчеркнуть грудь. Русиянки же придумали совсем нелепую одежду. Они перевязывали себя платками над грудью, в результате чего самая хорошенькая сельская красотка выглядела нелепым ходячим перевязанным снопом.

Доктор с Афанасием долго разрабатывали план путешествия.

Сначала решено было двигаться на север на Белое море. Потом кораблем в Литву. Останавливаться решено было в монастырях. У Афанасия на этот счет была заготовлена особая государева бумага.

Потом через Польшу в Москву. Но ненадолго, чтобы не светиться, но Москву узнать. Посмотреть на Кремль, на главные монастыри. После этого обратно в Пишали#ну.

Еще решено было, что с ними поедут Юрий Копнин и Жук.

И очень скоро потрепанная колымага доктора с мальчиком между двумя кучерами наверху и доктором Симеоном внутри под крики дворни, лай собак и вопли деревенских петухов поплыла в свой первый, пока еще не кровавый путь.

В Москве был разгар лета.

Утка, цапли и лебеди становились на крыло, и над золотыми куполами Кремля то и дело проносились чирки и крупные утки. Приближалось самое время для соколиной охоты.

Правитель Годунов почувствовал необычный прилив сил.

Он знал, что сегодня в заповедных лугах у Озерковской слободы, да и по всей реке, идет отбор ловчих птиц. Соколов, кречетов, ястребов в большом количестве вынесли на реку, к густым камышовым зарослям и водяным кустам.

Место было царское, охота всем другим, даже князьям и боярам, была запрещена. И дичи водилось огромное количество.

Многочисленные слуги ловчих выгоняли птицу на крыло, и ловчие, выбрав удачное время для битья дичи, пускали соколов в полет. Надо было рассчитать так, чтобы цаплю или лебедя сбили над ровной землей и не приходилось вплавь вылавливать ее из воды.

Дичь подавалась к царскому столу.

Борис Федорович с двумя слугами и иностранцем Джильсом Флетчером – английским послом в Русии – вышел из задних ворот Кремля и по берегу пошел в сторону лова.

Они любовались берегами, зеленью, солнцем, азартом ловчих и вели беседу.

То и дело было видно, как взлетает с воды утка, устремляется вдоль реки спасаться, и как сверху камнем на нее падает сокол. На более крупную птицу, на цаплю или журавля, выпускали ястреба.

Азарт охватывал всех.

– Летит! Летит! Летит! – кричали слуги, руками показывая направление полета утки.

– Пошел! Пошел! – кричали они, когда в небо взлетал стремительный сокол.

– Бьет! Бьет! Бьет! – радовались они, когда птица была подбита и обе птицы летели наземь.

Иногда кто-то стрелял в птицу влет из лука. Но это была пустая трата стрел. Их траектории никогда не пересекались.

Флетчер прекрасно говорил по-русски, Годунов помнил немного английских выражений. Слуги Флетчера и Годунова шли в отдалении.

– Царь наш очень болен. Жить ему недолго, – говорил Годунов. – Смерть его будет величайшей бедой для Московии.

– Потому что корень пресекается?

– Не только поэтому. В других странах тоже бывало, чтоб корень пресекался. Но у них есть порядок передачи власти. У нас же вся Русь висит на одном гвозде. Поэтому будет поножовщина, беспощадная борьба за трон.

Флетчер развел руками и вздохнул. Да, он понимал, он и сам догадывался, что так случится.

– Не буду лукавить, – говорил дальше Борис Федорович, – я буду принимать в ней участие. Многое за меня. Да ты сам посуди, Джильс: как я править начал, с одной только Англией торговля в десять раз увеличилась. Грозный все разломал, что мог. Вместо девяноста кораблей в год стало десять из Англии приходить. А сейчас опять девяносто.

Годунов разгорячился:

– Он не только торговлю разломал, он людей к подлости приучил. Все мы друг друга убиваем, никак остановиться не можем. Порой даешь приказ опального боярина без худа содержать, так нет, смотришь, удавят. А потом у меня и выхода другого нет. Если я не попаду на трон, я попаду на плаху. Эти выученики Грозного меня в покое не оставят. И меня убьют, и семью погубят.

– Чем я могу быть полезен? – спросил Флетчер.

– Одним. Ну, скажем так, поможешь мне не бежать, а поменять место жительства. Я имел по этому поводу довольно рискованную переписку с вашей королевой. Она обещала покровительство. Но это было давно. А сейчас переговоры освежить надобно. При первой же оказии в Англию напомни Елизавете об этом. А я уж изо всех сил позабочусь о твоей Московской торговой кампании.

Неожиданно к Годунову подошел нищий монах. Годунов напрягся в ожидании просьбы милостыни. Он не любил никаких незапрограммированных обращений в свой адрес.

Однако монах сказал нечто такое, что сильно встревожило Годунова:

– Государь, здесь не все, пришедшие на охоту, – твои хорошие друзья, лучше тебе укрыться.

– Где? – коротко спросил Годунов.

– Вон в том охотничьем доме. Его стрельцы охраняют.

В этот момент один из ловчих поднес царю сокола:

– Борис Федорович, лучше этой птицы не было.

– А вот мы сейчас поглядим.

Правитель взял птицу и, высмотрев очередную утку, подбросил ее вверх.

– Пошел! Пошел! Пошел! – закричали слуги.

Борис, слегка прихрамывая, побежал за соколом.

Он удалялся все дальше и дальше, пока не скрылся в приречных кустах. Прямо в одежде перебрался через реку и вернулся в Кремль другой дорогой.

У царского крыльца его ожидала толпа епископов, князей, воевод. Некоторые ждали его уже два, а то и три дня, потому что он редко здесь ходил. У него был тайный ход в царские покои.

Раздались выкрики:

– Боже, храни Бориса Федоровича!

Они стали подавать ему прошения, целовать руки. Годунов пообещал все передать царю.

– Ты наш царь, благороднейший Борис Федорович! Скажи только слово, и все будет исполнено.

А через четверть часа разнаряженная толпа всадников из молодой придворной знати нагрянула в охотничьи угодья. Их было не меньше пятисот.

– Где Борис Федорович! Мы хотим приветствовать его!

– Боже, храни Бориса Федоровича!

Хотя Борис Федорович никому не сообщал о том, что будет в этом месте. Безжалостная борьба за трон началась.

Часть вторая

ГОДЫ ГОДУНОВА

В Золотой палате Кремля горели свечи и было душно. Здесь умирал царь Федор.

По стенам и по соседним палатам толпились представители всех родов и фамилий, патриарх Иов, священники.

Безмолвствовали бояре, безмолвствовал патриарх.

Около постели на коленях стояла царица Ирина и держала Федора за руку. Она что-то шептала ему, но видно было, что он уже мало чего воспринимал.

Патриарх Иов перекрестился и произнес дрожащим голосом:

– Свет в очах наших меркнет, праведный отходит к Богу!

После этой фразы он подошел вплотную к умирающему и спросил неожиданно громко, специально так, чтобы слышали все:

– Государь! Кому царство, нас сирот и свою царицу приказываешь? На кого всех нас оставляешь?

Федор зашевелился и с трудом произнес:

– Во всем царстве нашем и в вас волен Бог! Как ему угодно, так и будет. И в царице моей Бог волен, как ей жить. У нас с ней обо всем улажено.

Государь закрыл глаза и замер. Патриарх пособоровал его святым маслом, причастил его Святых Тайн, и почти невидимая тень пробежала по лицу умирающего. Видно стало, что душа его отлетела.

Как только это случилось, Богдан Яковлевич Бельский первым вышел из палат. За ним потянулись Шуйские, поспешил Мстиславский. Но многие еще находились там. Годунов и Федор Никитич Романов остались в палате. Оба наблюдали один другого.