Пифей. Бортовой дневник античного мореплавателя

Седьмой день Мемактериона. Сегодня на корабле установили мачты, и он приобрел еще более горделивый вид. Большая мачта, поднимающаяся почти посредине корабля, имеет в высоту десять оргий. Долон наклонен вперед и немного ниже. Его наклон как бы подчеркивает устремленный вперед нос корабля. Долон похож на огромную стрелу, вынутую из колчана Артемиды.

Завтра займемся реями. Рулевые весла уже укреплены на корме. Буковые гребные весла сложены на песке неподалеку от «Артемиды». Носовые и средние весла имеют по три оргии в длину. Кормовые чуть короче.

Я проверил каждое из них на козлах — хорошо ли они сбалансированы. Лопасть должна быть чуть тяжелее рукояти, тогда люди без труда будут извлекать весло из воды при каждом гребке. Только два весла не отвечали моим требованиям — Навсифор работает прекрасно. Их исправили, пройдясь по ним несколько раз рубанком.

Восьмой день Мемактериона. Ветер стих, но дождь сыплет не переставая. Удобный случай, чтобы проверить, не протекают ли палуба и «крыши» помещений. Что касается корпуса, то его льяло сухо, как чрево печи, где выпекают хлеб.

В кормовой части моей каюты просочилось несколько капель. Чуть-чуть смолы — и все будет в порядке. Завтра вечером установлю ложе и заночую на борту.

Вечер. Подняты и закреплены реи. Сегарсы легко скользят по полированному самшиту.

Я верю в свой корабль, будто уже проплавал на нем несколько месяцев.

Второй день второй декады Мемактериона. Мне кажется, что ветер Киркий, который кельты называют Кертием, не прекратится в течение всей фазы уменьшения Луны. Если он будет не слишком сильным, я отправлюсь в пробное путешествие к Большим Стойхадам и даже к Кирну с людьми, отобранными мною с Венитафом и Пар-меноном. Я хочу испытать их морем и плохой погодой.

Шестой день второй декады Мемактериона.

Вечер. Уже седьмые сутки ночую на борту. И привыкаю к такой жизни, ибо привычка должна стать второй натурой наварха «Артемиды». Что касается первой натуры — я почитатель чисел.

Паруса сшиты, подогнаны, выстираны и пропитаны дубовым танином, отчего приобрели цвет коры. Теперь они не сгниют. Черный корпус, коричневые паруса — кое-где следует проскользнуть незамеченным.

К середине дня Киркий усиливается. Ночью его иногда сменяет ветер с суши. Завтра приступаем к испытаниям в море. Благодаря Парменону я подобрал сорок восемь лучших гребцов, вызвав протесты навархов триер. Тем лучше, значит, эти люди действительно стоящие.

ИСПЫТАНИЯ

Седьмой день второй декады Мемактериона. Полдень. Чистое небо. Синее море. Волны с белыми барашками. Мы взяли курс на Малые Стойхады.

На заре на веслах прошли пролив Лакидона под ликующие крики тех, кто встал пораньше, чтобы проводить нас в путь. Я счастлив, хотя меня гложет тоска.

Корабль беспрекословно слушается рулевых. весел. Гребцы сообщили, что не ощущают их тяжести. Келевсты задают ритм, хлопая в ладоши. Люди поют в такт гребкам. Венитаф делает отметки на табличке, чтобы оценить скорость идущей на веслах «Артемиды».

Когда мы миновали Гипею, снова задул Кир-кий.

Я велел приготовить гитовы и сегарсы. Шкоты и брасы будут зарифлены, когда мы выйдем из-за Третьего острова [27].

— Убрать весла! — скомандовал я на четвертом часу плавания.

Пока гребцы правого борта крепили весла, остальные взбежали на палубу, чтобы поставить паруса. Я велел поднять рей долона. Малый парус захлопал на ветру, но затем шкоты натянулись. Корабль снова рванулся вперед после короткой остановки, когда убирали весла. Я скомандовал раздвинуть сегарсы большого паруса, на каждый гитов поставил по человеку и по двое — на гардели. Второй келевст задавал ритм работы свистком. Когда рей плотно сел в гнездо, я приказал натянуть топенанты. Натяжение гитовов ослабили, и парус, утяжеленный свинцовыми кольцами, принял на себя ветер. Моряки натянули шкоты: слева сильнее, чем справа. И «Артемида» рванулась вперед, как лошадь с отпущенными поводьями. Кормчие вернули корабль на нужный курс.

Боковой ветер до Иммадраса. Справа и чуть-чуть в корму.

Мы идем быстрее, чем на веслах. Судя по ориентирам на островах и Иммадрасе, скорость около сотни стадиев за час по песочным часам.

Все высыпали на палубу. Гребцы бросают вверх шапки. Некоторые упали в море из-за того, что ветер проходит под низом паруса. Они напоминают маки, что алеют среди пшеничного поля в Скирофорионе.

Вечер. Пройдя к полудню мимо Малых Стойхад, я приказал взять курс на мыс Кифарист, который виднеется на восходе.

При ветре, дующем в корму, «Артемида» пошла еще быстрее. Брасы равны по длине. Корабль легко возносится на гребень волны и рассекает белую пену носом, украшенным статуей богини. Щитки на манжетах не пропускают воду.

К четвертому часу после полудня я велел зарифить паруса, оставив реи в гнездах, чтобы проверить их балансировку. «Артемида» развернулась поперек волны. Такое положение было бы опасным для любого другого судна. Конечно, она переваливалась с борта на борт, но ни разу не была на грани того, чтобы опрокинуться.

Я поставил только долон, и судно встало по волне без помощи рулевых весел.

Я решил испытать гребцов. Через манжеты вовнутрь все же попало немного воды, и я послал юнгу за тряпкой и медным ведром, чтобы осушить льяло. Набралось всего двадцать или тридцать хеников воды — Совсем немного для такого волнения.

Я приказал зарифить долон и идти на веслах против ветра. Во время разворота весла не загребли воды всего четыре раза. Прекрасно. Я задал ритм плавания при малой парусности. «Артемида» уверенно взбирается на волны. На палубу почти не попадают брызги. Венитаф усмехается в свою пропитанную солью светлую бороду. Я знаю, что он сравнивает «Артемиду» с океанскими судами и что сравнение в ее пользу.

Ночь. Снова идем под парусами, люди отдыхают. Держим курс примерно на Кирн, чтобы обойти скалы Кифариста. Парус подобран посредине, чтобы уменьшить скорость судна. Мы в открытом море напротив Тавроента, но его огни едва различимы. Завтра возьмем курс на Ольбию и будем ждать попутного ветра с восхода, чтобы вернуться в Массалию.

Люди поели хлеба и холодного мяса, запив все трезенским вином, и теперь спят на походных ложах или матрасах в проходе.

Я бодрствую в своей каюте, глядя на спокойно спящего Венитафа. Оба кормчих всматриваются в ночную тьму с высоты палубы. Главный келевст устроился на носу корабля: сидит на складном стуле перед столиком из полированного дуба. Я заношу в свиток впечатления о первом дне пребывания «Артемиды» в море и возношу мольбу нашей покровительнице. Я благодарю богов за то, что они подарили мне эту первую радость. Теперь они не смогут отказать и в остальном. Мой корабль — самый лучший из всех, что когда-либо строились в Арсенале Массалии.

Ольбия. Полдень. Небо побелело — признак, что вот-вот поднимется ветер с восхода. Море спокойно, но верхушки сосен на отвесной скале начинают потихоньку шелестеть, словно одежды менад, набирающих темп своего танца. Воздух влажен, паруса «Артемиды» отсырели. Они лоснятся, как шерсть долго скакавшей лошади.

Около Кархерии. Хлещет дождь, ветер бьет в натянутый, как кожа барабана, парус, а под тараном «Артемиды» кипит пена. Весла не нужны, люди спят в проходе или носовом помещении. Я проверил, не просачивается ли вода через щели палубы и щитки манжет.

Вечер. Около Харсиса. «Артемида» буквально летит по разгневанному морю. Большой парус перехвачен посредине, а долон дрожит под порывами ветра. Снасти гудят. Кормчие налегают на рулевые весла, чтобы корабль не рыскал.

Никто не жалуется. Значит, люди не промокли. Только кок разворчался, поскольку котлы не стоят на месте. Но так и должно быть при качке. Я велел натянуть полотно на акростолии, чтобы можно было отдавать команды, укрывшись от непогоды. Мы прошли, держась вдали от Малых Стойхад, я опасаюсь водоворотов между Большим островом и Им Мадрасом.

Взяли левее. Шкоты и брасы большого паруса закреплены на правом борту для облегчения работы кормчим. «Артемида» весьма послушна. Я взял на долоне два рифа, судно стало еще послушней.