Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Все мирские наказания – за исключением особых случаев, когда надо было сохранять тайну, – проводились публично, чтобы преподать всем наглядный урок бичеванием, клеймением или четвертованием. Возводились специальные помосты, чтобы всякому был хорошо виден человек, которому перебивают кости стальными прутьями, а тела казненных зачастую висели на рыночной площади до тех пор, пока они окончательно не разложатся, и такие же «экспонаты» выставляли за городскими воротами, чтобы продемонстрировать, что здесь все знают свое место. Покорность была не добродетелью, а мерой предосторожности.

Группка светских рыцарей, принявших подобные обеты в том веке, была явно незаурядной – тем паче, что они вовсе не собирались укрыться от мира в стенах монашеских келий, а намеревались во всеоружии ходить дозорами по иерусалимским дорогам, ежеминутно пребывая в готовности вступить в бой ради защиты христиан, совершающих паломничество по Святым местам Иисуса Христа. А подобная служба действительно бьиа нужна чрезвычайно. Приток паломников возрос настолько, что превратился в существенный источник доходов края: они тратили здесь деньги, приносили дары, платили пошлину за вход в городские ворота и за пользование дорогами. Владельцы кораблей, доставлявших их, уплачивали установленный налог, зависевший от платы за путь. Паломники покупали церковные товары, иные из которых доставались совсем просто, – например, бутылки с водой из реки Иордан. Произвести прочие предметы, наподобие подложных святых реликвий, и удостоверить их подлинность было потруднее, но зато они приносили баснословные прибыли. А главной угрозой растущей коммерции была опасность, которой почти непрестанно подвергались жизнь и добро всякого паломника.

Охранялись лишь христианские города, и только в них люди могли чувствовать себя в безопасности. Все же пустыни, степи и скалистые холмы между ними были ничейной землей. Купцы для охраны своих караванов нанимали стражу, а предусмотрительные путники пристраивались к большим компаниям, но в большинстве своем паломники проявляли блаженное неведение. Стоило им ступить на священную почву Иерусалимского королевства, как вспыхнувшая в их душах радость заставляла паломников забыть обо всем на свете. Никогда они не были так уверены в покровительстве Божьем, как во время странствий по родине Христа, и никогда не заблуждались более, чем тогда. Арабские и египетские разбойники неустанно рыскали в поисках добычи и пленных, чтобы продать их работорговцам. Большинство паломников путешествовали пешком, что позволяло бандитам без труда опередить их, чтобы устроить засаду; на остальных же либо устраивали набеги, либо захватывали врасплох, когда они отходили ко сну. Дороги в Иерусалим, Вифлеем, Назарет и к реке Иордан были прямо-таки усеяны костями загубленных богомольцев, отбеленными жарким солнцем.

Отнюдь не последнее место в числе пострадавших от мусульманских мародеров занимала церковь. Клир рассчитывал, что христианские паломники, особенно кающиеся грешники, на которых во искупление грехов была наложена епитимья совершить паломничество в Святую Землю и прибывавшие туда во все возрастающем числе, будут привозить дары, дабы возложить их на алтарь церкви Святого Гроба Господня и часовен, посвященных житию Христа. Когда же эти христианские пожертвования уходили на сторону, чтобы какой-нибудь бедуинский шейх мог купить своей любимой жене драгоценности, это вызывало гнев и огорчение, но ничего поделать было невозможно. Поэтому патриарх Иерусалимский с большим энтузиазмом выслушал и принял бескорыстные клятвы этих девятерых преданных святому делу рыцарей, готовых сражаться за то, чтобы восстановить и поддерживать приток серебра и злата.

Правда, отряд де Пейена столкнулся с проблемой, решить которую самостоятельно не мог, – ему требовались средства к существованию: место для жилья самих воителей и их слуг, конюшни для лошадей, провиант для людей и фураж для животных. Потому-то Ги де Пейен и обратился к Балдуину II, ходатайствуя о покровительстве государя. Испрошенные ими кров и стол не шли ни в какое сравнение с обычными требованиями рыцарей о земле и доходах. Королю же были по душе любые предложения, увеличивавшие его скудную постоянную армию, а тут к нему обратились закаленные в боях воины, сражавшиеся в Святой Земле не один год. В ответ на их просьбу он выделил часть мечети аль-Акса на Храмовой горе, якобы возведенной на месте Храма Соломона. За истекшие столетия мечеть несколько раз реконструировалась, но стоит и по сей день. (В октябре 1990 года первые полосы газет всего мира кричали о том, что молодые мусульмане, выйдя из мечети аль-Акса, якобы начали швырять камни в иудейских богомольцев у Стены Плача, находившихся под ними, что вызвало ответный автоматный огонь и кровопролитие.) Именно в честь этого обиталища они в конце концов и взяли свое название – Pauperes commilitones Christi Templique Salomonis, то есть Товарищество бедных воинов Христа и Храма Соломонова. А членов товарищества стали звать тамплиерами, то есть рыцарями-храмовниками.

И хотя рыцарям Храма время от времени перепадала выгода в виде достояния убитых или захваченных в плен разбойников, королю также приходилось выделять кое-какие средства на их немалые расходы. Рыцарю требовалось хотя бы два коня: могучий боевой тяжеловоз, способный нести в битву всадника вместе с доспехами и тяжелым оружием, и более проворный – для путешествий. Каждому рыцарю требовался хотя бы один подручный, помогавший облачиться в доспехи, возивший запасное оружие и тяжелый щит хозяина, который рыцарь в бою подвешивал к себе при помощи ремешков, надетых на шею и плечи. Одна рука у него была занята копьем, мечом, топором или булавой, а вторая удилами, так что ему не оставалось ничего другого, как носить щит на шее. Так что обычно щит, по-французски называемый «escu», носил его щитоносец, или «escuier»; это слово даже проникло в английский язык как «эсквайр». Лишь впоследствии эсквайром станет ученик рыцаря, а в начале периода тамплиеров рыцарю помогал оруженосец, тоже нуждавшийся хотя бы в одном коне. Вдобавок рыцарям нужны были вьючные лошади, предназначавшиеся для перевозки припасов и слуг, заботившихся о животных и готовивших пищу. И хотя в летописях не сохранилось никаких свидетельств на эту тему, фактический размер отряда из девяти рыцарей должен был достигать от двадцати пяти до тридцати человек с сорока-пятьюдесятью лошадьми.

Не осталось никаких документальных свидетельств, говорящих о том, что тамплиеры набирали новых членов в первые девять лет, но нет свидетельств и обратного. Зато есть доказательства, что их служба получила одобрение короля Балдуина II. В 1127 году Балдуин II отправил письмо самому влиятельному священнослужителю Европы – аббату Бернару Клервоскому (впоследствии Святой Бернар), заслужившему повсеместное уважение как «второй Папа». Вероятно, предложение исходило от Ги де Пейена, приходившегося Бернару двоюродным братом, и от Андре де Монбара, одного из девяти тамплиеров-основателей – дяди Бернара. Балдуин просил Бернара Клервоского пустить в ход свое немалое влияние, чтобы походатайствовать перед Папой Гонорием II. Ги де Пейен прибыл в Рим просить Папу официально утвердить его военный орден и снабдить его уставом, каковой должен руководить жизнью и поведением рыцарей-тамплиеров. Балдуин рассыпался в похвалах тамплиерам, но ему было далеко до славословий Бернара, вознесенных в их адрес.

Почти невозможно переоценить роль, сыгранную в учреждении ордена тамплиеров Бернаром Клервоским – человеком неуемного темперамента, но слишком слабой конституции, чтобы искать применение своим дарованиям и стремлениям на поле брани. Вместо того он обратился к более просторным – духовным полям сражений церкви. Вступив в орден цистерцианцев в возрасте двадцати одного года и пустив в ход силу убеждения, скоро прославившую его, он уговорил постричься вместе с ним собственного отца, четырех братьев, дядю и ряд других. Подкрепив свои ораторские дарования гениальными организаторскими способностями, чуть более чем за пять лет Бернар основал Клервоское аббатство, стал его аббатом и создал более шестидесяти пяти «дочерних» духовных миссий, причем монахов для них он отбирал самолично.