Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей

Но Эдит неожиданно вся воспламенилась и стала умолять:

— Расскажи еще!

Сначала Эмма вспомнила не все, но чем больше она приходила в себя после падения, тем больше и больше вспоминала.

Только об одном не решалась рассказывать. О синей бабочке. Сначала она сама хотела испытать, как-нибудь попозже, действительно ли это «знамение», сбудется ли предсказание или нет. В чем-то ее видение само напоминало бабочку, хрупкую и легко ранимую, — она не могла позволить себе неосторожно дотрагиваться до ее крылышек. Она упомянула ее намного позже.

Только одну деталь из рассказов Эммы Эдит приняла не без сомнения. Когда Эмма рассказала ей о том, что король Артур говорил насчет Дании, Эдит постучала стилосом по восковой дощечке и, зажмурив правый глаз, стала рассматривать Эмму так, как она обычно делала, когда кому-то или чему-то не доверяла.

— А сейчас леди Эмма совершенно уверена?

— В чем? — озадачилась Эмма.

— В том, что леди Эмма не вложила в уста короля Артура собственные мечты?

Эмма вскочила, призывая в свидетели всех, кого вспомнила, начиная со дней Авраама, Исаака и Якова, включая яйца святого Кутберта, коими она клялась лишь про себя или в присутствии сестры Эдит. Наконец Эдит согласилась поверить в истинность рассказанного Эммой, а посему и не удивилась тому, что произошло несколько дней спустя.

Королева пришла к ней с наброском письма от короля.

— Перепиши это для меня как писец, — попросила она. — А от меня за это получишь настоящую реликвию.

Эдит взяла черновик и прочла его. Письмо было посланием всему датскому народу от Canutus, «Britanniae Monarchus», а также «Rex Danorum» [47], но в остальном написанное по-датски. Король Кнут милостиво сообщал, что посылает в Данию свою дорогую королеву вместе со своим любимым сыном Хардекнутом уже сейчас с тем, чтобы в будущем не было никакого сомнения в том, кто унаследует трон Дании после его смерти.

Далее король Кнут уверял, что надеется и верит: его поверенный Ульф сын Торгиля, и все остальные властители, как духовные, так и светские, пожелают принести клятву верности королю Хардекнуту так же, как они присягнули ему самому.

Король уполномочивает свою королеву Эмму выполнить это поручение, а по возвращении в Англию передать короля Хардекнута в руки Ульфа сына Торгиля на воспитание с тем, чтобы тот вырос хорошим датчанином, знающим датский язык как родной. Королева сама говорит на языке оной страны и прочее объяснит сама.

Затем шли обычные тирады о деснице Божьей, указующей путь любимому датскому народу, и так далее, и так далее.

Эдит тяжело вздохнула и серьезно посмотрела на Эмму.

— А не полить ли тебе водички на голову?

— Нет. Кнут же сам сказал, что Кнютте получит датский трон — это слышала не только я сама, но и ярл Ульф тоже. А теперь пиши, только начисто.

— А как тебе удастся убедить датских властителей поверить, что все это написал сам король Кнут?

— Следующую неделю король Кнут пробудет у Альфивы. Я знаю, где он хранит свою печать, ведь он не берет ее с собой в подобные поездки. Властители увидят его печать и поверят. А затем присягнут Кнютте, и Кнут не сможет отказаться от послания, как бы он ни хотел. Сделанного не вернешь. Так что, пиши, дорогая Эдит.

Эдит крутила и вертела королевское письмо.

— Я и раньше сожалела о твоем лицемерии, — пробормотала она. — Для нас всех было бы лучше, если бы ты была посмиренней… Кнут ведь узнает, кто переписывал этот акт. Как ты думаешь, что будет с моей головой?

— Но, Эдит, ты же сможешь ответить, что мне вполне поверила, и, потом, ты же не знаешь датского? Вся буря обрушится на мою голову, если что и случится. А то, что королевскую печать ставила я сама, этого-то никто не сможет узнать.

— «Кровь на нас и на детях наших», сказали судьи иудейские Пилату. Черта с два! Ну, моя голова тоже станет реликвией, если я рискну ею ради тебя.

— Вот это левый мизинец святой Флорентины, — объяснила Эмма.

— По-моему, он принадлежал Питерсборо?

— Уже нет.

Эмма купила все мощи святой во Франции для своего верного аббата Эльфсиге, но, как известно, кое-что она приобрела и для себя лично. Одна реликвия святого отправилась в Норвегию с Олавом Харальдссоном. Эмма иногда поговаривала о том, что купила еще какой-то «кусочек» от останков, которыми владел монастырь Питерсборо; не может же монастырь обладать всем, тем более, что Эмма согласилась хорошо заплатить — уже во второй или даже третий раз?

Сестра Эдит вновь тяжело вздохнула и заявила, что реликвия эта ужасна. Но — она знала упрямство Эммы. Лучше бы она заставила согрешить кого-нибудь другого, тогда бы Эдит легче было взять на себя и труд, и тяжесть вины.

Эмма поблагодарила и расцеловала Эдит. Когда Кнут вернулся от Альфивы, она заявила ему, что отправляется в Данию и берет с собой Кнютте.

Как только Эмма достигла Дании, ярл Ульф созвал тинг [48]. Члены тинга собирались в Йеллинге, древнем городе короля Харальда Синезубого на Юлланде, поскольку ни королевский двор, ни церковь в Роскилле не смогли бы вместить такую огромную толпу. Собраться можно было лишь в зале Харальда или церкви в Йеллинге, если погода не позволит проводить тинг под открытым небом.

Эмма тоже была потрясена размерами йеллингской церкви. Правда, деревянной, но примерно пятидесяти саженей в длину и более двадцати в ширину. В старом зале Харальда было на что посмотреть: да, именно так, должно быть, и выглядел зал Ролло, о котором она много слышала в детстве в Руане.

Много знатных господ прибыло сюда верхом или на кораблях. Они не уступали ни английской, ни французской знати в роскоши, а многих из них даже сопровождали личные оруженосцы. Высоко над головой, с величественной миной несли они господское оружие, с рукоятями, богато отделанными золотом и янтарем; ножны, сияющие серебром, украшала эмаль. Кое-кто из стариков был одет, правда, еще как сам Ролло, большинство же, как Торкель или Кнут.

Бьерн, Торгильс, Свейн, еще Бьёрн и Тостиг. Их имена ничего не говорили Эмме, места, откуда они прибыли, давали ей возможность понять, сколь все же пространна датская держава Кнута. И она, наконец-то, смогла увидеть карту страны, давшую ей довольно полные сведения. Представляя ей то одного, то другого ярла, Ульф указывал на карте место, откуда они прибыли: вот этот из Сконе, а этот из Блекинге, этот из Рюгена, а тот из Халланда, а вот из той части Вестерётланда, которая принадлежит королю Кнуту. Затем пошли хёвдинги и ярлы из самой Дании с ее множеством островов.

Имена некоторых епископов она уже знала и раньше. Старый Готебальд из Лунда. Одинкар из Рибе, тот, который совсем недавно посвящал в сан Гербранда из Роскилле в Кентербери… Нет, она отказывается запоминать остальные имена.

Всем было любопытно повидать королеву Эмму, уже однажды бывшую английской королевой и родом из Нормандии. Все были одинаково потрясены молодостью и красотой королевы, уже успевшей столько достичь. Члены тинга ожидали увидеть стареющую женщину. Но, конечно же, им было ясно: ведь совсем недавно она родила Кнуту ребенка. Сам молодой принц, которого она держала за руку, не старше шести лет и сразу видно, кто его отец.

Эмма свое лучшее платье со сверкающей вышивкой из Нуннаминстера. Пока Ульф читал королевское послание Кнута, мужчины больше смотрели на Эмму, чем слушали ярла. Во время чтения Эмма стояла, как ей и было положено, и мужчины не могли налюбоваться ею. Вот как должна выглядеть королева! А не как тролль или лесовичка, как та, что король привозил сюда в Данию несколько лет назад. Альфива, наверное, хороша в постели, она умеет даже скакать на лошади и ругаться, как берсерк [49]. Но чтобы женщине добиться чести, занимать такое высокое положение, нужно быть такой, как эта королева!