Поле мечей

Подул прохладный ветер. Помпей поежился: пора идти домой отдыхать. Мысли перешли к Юлию и к тем письмам, которые он отправил на север. Исполнит ли Регул приказ? Остается только надеяться. Где-то в самой глубине души диктатор стыдился содеянного, но все-таки считал решение правильным. Он подумал о жене Юлии, дочери Цезаря, сейчас уже несущей в себе новую жизнь. Эта девочка крепка духом, иначе ни за что не выдержала бы роли супруги самого могущественного в Риме человека. И все же, разве он, Помпей, может поделиться собственными планами с той, в чьих венах течет кровь Цезаря? Да, молодая женщина достойно исполнила свой долг, осуществив давнее соглашение членов триумвирата. Больше от нее ничего и не требовалось.

Теперь Помпей понимал, что дележа власти быть не может. У Цезаря лишь два пути: или он умрет прямо там, на севере, или исполнит приказ и вернется в Рим, где его ожидает та же участь.

Помпей вздохнул и покачал головой. Мысль вызывала искреннее сожаление. Цезарь не имеет права оставаться в живых, ведь в таком случае он однажды вернется в сенат и снова начнутся годы кровавых распрей.

— Этого я не допущу, — шепнул Помпей. И лишь ветер услышал его слова.

Юлий сидел на берегу Рубикона и смотрел на юг. Останься в живых Кабера или Рений, они непременно дали бы мудрый совет. Впрочем, решение все равно оставалось за ним, так же как и все прочие. Ночь скрыла расположившиеся на отдых легионы, тишину нарушали только мерные шаги часовых и слова пароля. Привычный ритуал гарантировал порядок и спокойствие.

В чистом весеннем небе ярко сияла луна, и в ее свете Юлий с улыбкой взглянул на тех, кто сейчас сидел рядом. Слева Цирон, справа — Брут и Марк Антоний. Товарищи неотрывно смотрели на серебристую ленту реки. Неподалеку стояли Октавиан и Регул, а Домиций лежал на спине и смотрел на звезды. Да, не хватает Рения и Каберы. В воображении Юлия они оставались живыми и полными сил; он так и не смог отдать этих дорогих сердцу людей болезни, ранам и смерти. Ушли Публий Красс и его отец-сенатор. Погиб Бериций. Нет Корнелии, Тубрука, его собственного отца. Смерть преследовала близких и неумолимо, одного за другим, забирала дорогих сердцу людей в свое царство.

— Если я поведу легионы на юг, то вспыхнет гражданская война, — негромко произнес Цезарь. — И тогда израненный Рим вновь обагрится кровью. Сколько человек примут за меня смерть на этот раз?

Товарищи молчали, и Юлий понимал, что они с трудом представляют, как можно пойти войной на родной город. Он и сам боялся подумать о такой возможности. Так поступил в свое время Сулла, и память о нем исполнена презрения. Повторять ошибку нельзя.

— Ты говорил, что Помпей обещает безопасность, — наконец произнес Марк Антоний.

Брут возразил:

— Наш диктатор не знает, что такое честь, Юлий, не забывай. Во время воинского турнира он коварно, до полусмерти избил Саломина. Как после этого доверять ему? Он не достоин ходить там, где ступала нога Мария. Если ты отправишься один, он никогда и ни за что не выпустит тебя из своих когтей. Едва увидев, он вонзит в твою грудь нож.

— Каков же выбор? — спросил Марк Антоний. — Начать гражданскую войну против собственного народа? Но пойдут ли за нами воины?

— Да, — пророкотал из темноты бас Цирона. — Мы готовы.

Никто из командиров не знал, что ответить на реплику великана, и сумрак наполнился напряженным молчанием. Сразу стало слышно, как шепчет река, рассказывая берегам свою вечную сказку, как негромко переговариваются часовые. Приближался рассвет, а Юлий так и не мог принять единственно верное решение.

— Я воюю столько, сколько себя помню, — тихо заговорил он. — И теперь задаю себе вопрос: какой смысл во всех победах, если сейчас остановиться? Ради чего я жертвовал жизнями людей, если сейчас сам покорно пойду на смерть?

— Смерти может и не быть! — горячо возразил Марк Антоний. — Ты говоришь, что хорошо знаешь Помпея, но ведь он обещал…

— Нет! — резко прервал Регул. Воин подошел ближе, и Марк Антоний смерил его удивленным взглядом. — Нет, Помпей ни за что не оставит тебя в живых. Поверь, я точно знаю.

При свете луны Юлий заглянул в серьезные глаза центуриона и встал.

— Откуда тебе известно? — потребовал он ответа.

— Я был одним из его людей. Тебе не суждено было выйти живым даже отсюда, из Аримина. Я получил четкий и определенный приказ убить тебя.

Едва Регул произнес эти слова, все вскочили, а Брут мгновенно встал между центурионом и Юлием.

— Негодяй! Как только ты смеешь говорить такое? — Он схватился за рукоять меча.

Регул даже не обратил внимания на суету, лишь неотрывно смотрел на Цезаря.

— Я не смог выполнить приказ, — коротко добавил он.

Юлий кивнул.

— Да, друг мой, бывают приказы, которые лучше не исполнять. Я рад, что ты это понял. Сядь, Брут, и убери руку с меча. Если бы Регул собирался меня убить, разве он сказал бы нам об этом?

Все снова опустились на траву, хотя Брут продолжал сверлить центуриона недоверчивым взглядом.

— В распоряжении Помпея всего лишь один легион, — задумчиво произнес Домиций. Юлий взглянул на него вопросительно, и воин пожал плечами. — Я хочу сказать, что, если мы появимся стремительно и неожиданно, он не успеет найти подкрепления. Если поспешить, будем у стен Рима через неделю. В нашем распоряжении четыре опытных легиона — диктатор не продержится и дня.

Марк Антоний, потрясенный, вплотную подошел к говорившему. Увидев выражение лица товарища, Домиций усмехнулся. Уже начало светать, и воин ответил, подняв руки и глядя претору прямо в глаза:

— Я говорю, что это возможно, вот и все. Всего лишь простая игра, но ставка в ней — целый Рим.

— Ты считаешь, что можно пожертвовать легионерами? — сдержанно уточил Юлий.

Домиций потер лоб и отвел взгляд.

— До этого, надеюсь, не дойдет. Наши бойцы закалены галльскими войнами, и все мы прекрасно знаем, на что они способны. Вряд ли Помпей имеет в своем распоряжении таких солдат.

Брут взглянул на человека, за которым следовал с самого детства. При этом ему пришлось испить столько горечи, что трудно даже поверить. Юлий, скорее всего, никогда не задумывался, что именно отдал ему Брут. Гордость, честь, молодость. Все что имел. Он знал Цезаря лучше, чем кто-нибудь другой из собравшихся товарищей. И вот сейчас в глазах полководца загорелся огонь битвы. Он обдумывает и предвкушает сражение. Кто из них останется в живых после очередной схватки во имя беспредельного честолюбия? Все, кто окружает Юлия, смотрят на него с верой и надеждой.

Брут закрыл глаза; его едва не стошнило. Самое страшное, что он сам готов подчиниться любому приказу этого удивительного человека.

Домиций кашлянул.

— Выбор за тобой, Цезарь. Если решишь вернуться в Галлию и затеряться на ее просторах, я с тобой. Богам известно, что существуют на свете такие места, где нас никто никогда не найдет. Мы видели эти удивительные страны. Но если предпочтешь вернуться в Рим и рискнуть в последний раз, я поддержу тебя!

— Последний бросок? — Юлий спрашивал, обращаясь ко всем вместе и к каждому в отдельности.

Собравшиеся медленно, по очереди кивнули. Лишь Брут стоял неподвижно. Цезарь удивленно поднял брови и улыбнулся.

— Ты прекрасно знаешь, что без тебя я не обойдусь.

— В таком случае — последний бросок, — тихо, медленно произнес Брут и отвернулся.

Встало солнце. Испытанные в боях галльские легионы перешли Рубикон и быстрым маршем направились на Рим.

ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Мне кажется, что, как и в двух предыдущих романах, историческая справка может оказаться весьма полезной: ведь жизненная правда нередко куда более удивительна, чем реальность.

Я несколько раз упоминал имя Александра Великого и говорил, что в глазах Юлия Цезаря он выглядел героем и примером для подражания. Несомненно, жизнь греческого царя и полководца была хорошо известна каждому образованному римлянину и вполне отвечала всеобщему интересу к культуре Греции. Светоний описывает, как Цезарь предавался унынию у поверженной статуи великого мужа, хотя дело происходило не в заброшенной испанской деревушке, а в Кадисе. Сам Юлий к тридцати годам еще вовсе не достиг успехов Александра. Он, конечно, не мог знать, что своих величайших побед добьется несколько позже, после того, как пересечет рубеж тридцати одного года.