Большое гнездо

— Кака вольница? — рассердился игумен, обращая на Негубку гневливый взгляд. — Како вече?.. Мне жребий пал быть владыкой, а каково обернулось? Не вече правит Новгородом, а Боярский совет. Я-то чей для него? Я — чужой, а Мартирий, изворотливый грек, свой был человечек... Вот и вся вольница. Молчи, коли невдомек. А Всеволод... Всеволод собирает воедино Русь. В том его сила...

Печально расставался с игуменом на рассвете Митяй. В неведомое уносила его лодия. Бушевали под ветром вздутые ветрила, пенили воду весла, вскрикивали чайки над крутою волной.

А на темном берегу, на взглавье зеленого холма, стоял Ефросим, опираясь на посох, стоял и глядел, как медленно исчезает лодия в холодном тумане, и чайки, взрывая крикливыми голосами устоявшуюся тишину, ныряют в пенные буруны и снова взмывают в розовый разлив растекающейся над рекою зари.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

С утра на дворе у Ратьшича толпились взволнованные купцы. Сеялся мелкий снег, было ветрено и сухо. На подмерзшей за ночь земле лежали сбившиеся в груды листья.

Купцы переговаривались друг с другом вполголоса, мяли в руках шапки.

Кузьма вышел на крыльцо в наброшенном на плечи полушубке, посмотрел, подбоченясь.

— С какой бедою ко мне пожаловали, сказывайте?

— Помоги, Кузьма, — загалдели купцы. — Спокою не стало, объявился Вобей, шатучий тать, злобствует безнаказанно. С кой поры жили мы, горя не знали. За княжеской спиною торговали без опаски...

— Небось у страха глаза велики, а, бороды?

— Не смейся, Кузьма, по пустякам мы бы к тебе на двор не пришли, — говорили купцы.

— Про Вобея и до меня слушок доходил, боярин Одноок был на него с жалобой, — сказал Кузьма. — Да неуж одного татя все испугались?

— Летучий он — ныне здесь, завтра там объявится. Ровно кто доносит ему, как идет обоз без охраны...

— Ладно, не тужите, купцы, — пообещал Ратьшич. — Идите спокойно по домам. Словим мы Вобея.

— Дай бог тебе здоровья! — благодарили купцы, кланяясь. — Ты уж постарайся, Кузьма.

Вечером у Ратьшича собрались дружинники. Были среди них Словиша и Звездан с Веселицей. Сидя вдоль стен в просторной избе, строили догадки: «Почто звал Кузьма? Али снова на соседей кличет князь?»

— Засиделись вы по избам, добры молодцы, — сказал им, появляясь в горнице, Ратьшич, — за баб попрятались, кости на печи распарили. А не съездить ли нам на охоту?

— Охота — дело веселое, — оживляясь, ответили ему дружинники. — А веселому делу кто не рад?..

В избе сразу вроде бы посветлело. Наклоняясь друг к другу, все заговорили разом:

— Заяц — трус, и тот на капустку охотиться любит...

— А велика ли живность в лесах?

— На лося пойдем, Кузьма, али как?

— Хищный зверь объявился подле Владимира, — сказал, улыбаясь, Кузьма.

— На волков, стало быть?

— Покрупнее волка дичь...

— Ну, тогда на медведя.

— Медведь о сю пору в берлоге лапу сосет, а этот никому не дает проходу. Приходили жаловаться мне на него купцы, просили помочь.

— Загадками говоришь, Кузьма, — смутились дружинники. — Про какого зверя сказываешь?

— Зверь-то наш о двух ногах, о двух руках, да с головою, что варит не хуже вашего... Аль не слыхали про этакого?

Смекнули дружинники, куда клонит Кузьма.

— Да, такого зверя пымать не просто, — отвечали они. — Да ежели еще при коне.

— При коне, братушки, при коне...

— Где же искать нам его, в каком лесу силки ставить?

— Про то и речь, что сыскать не просто, — сказал Кузьма. — Но не можем мы такого допустить, чтобы безнаказанно озоровал шатучий тать, а купцы боялись носа из города высунуть. Узнает князь — разгневается, нас не похвалит...

— Все верно, Кузьма, — задумались дружинники. — А не разделиться ли нам да не пошарить ли всем вместе в округе?.. От одних уйдет — другим попадет в руки.

— Вот и я так смекаю, — кивнул Кузьма. — Возьмет каждый по десятку воев, посадим людишек на коней да и с богом. Авось кто и набредет на его берлогу...

— А ведомо ли тебе, Кузьма, как зовут злодея? — спросил Словиша.

— Как же не ведомо? Он и ваш старый знакомец. Вобеем его кличут.

Сидевший до сего времени спокойно, Веселица вдруг шатнулся и побледнел.

— Да что с тобою? — пристально всматриваясь в него, удивился Ратьшич.

— От жары это, — пробормотал дружинник и смахнул пот со лба. — Жарко печь ты накалил, Кузьма.

— Жар костей не ломит, а сказ мой на этом весь.

Ратьшич встал, и все дружинники встали. Выходя на крыльцо, Звездан шепнул Веселице на ухо:

— Вишь, как обернулся наш недогляд.

Встречая мужа у накрытого к обеду стола, Малка, как и Кузьма Ратьшич, подивилась его необыкновенной бледности.

— Лица на тебе нет, — всплеснула она руками. — Нешто хворь какая прилипла? На дворе-то непогодь...

Веселица только рукой махнул:

— Моя хворь не от погоды.

И, отказавшись от обеда, лег на лавку. Малка постучала горшками, покрутилась по горнице и снова приступила с расспросами:

— Должно, недобрую весть принес от Кузьмы?

— Отстань ты, — не пошевелившись, сказал Веселица. — Не всякая беседа бабе в ухо. Не твое это дело.

Отступила Малка, села рядом, стала сучить пряжу, с беспокойством поглядывая на мужа. Веселица притворился, что спит, но жену обмануть было трудно.

— Может, кваску подать? — заботливо осведомилась она.

— С квасу мутит меня.

— Так принесу бражки?

И, не дожидаясь ответа, выбежала за дверь.

— Ha-ко, испей, — вернулась она скоро.

От браги полегчало. Веселица сел к столу, взъерошил волосы.

Суча быстрыми пальцами нитку, Малка время от времени быстро взглядывала на него, но едва только поднимал он голову, как тут же отворачивалась.

— Ладно уж, — сказал Веселица. — Не облегча сердца, все равно не усну. А заутра мне в дорогу собираться.

— Далече ли князь послал? — оторвалась от прялки жена.

— Не князь, а Кузьма. И не послом еду я, а ловить злого татя. И не простого татя, а Вобея, коего сам же в Переяславле на свободу выпустил, прельстясь его сладкими речьми...

— О чем ты, Веселица? — удивилась Малка. — Какого татя выпускал ты на волю? Разве не сам утек Вобей?

— Где же было ему самому-то утечь? — зло проговорил Веселица. — Как ходил я в ледник за медом, так наслушался его покаянных слов. Поверил, думал, и впрямь решил новую жизнь начать Вобей, откинул щеколду...

— Ой, грех-то какой! — испуганно вскрикнула Малка. — Да как же он тебя на дворе не пришиб?

— Кабы пришиб, так шумнули бы все. А ему подале нужно было уйти, покуда не хватились. А еще и про то знал Вобей, что не скажу я никому ни слова...

— Грех-то какой! — снова вскрикнула Малка.

— Эко заладила, — рассердился Веселица и плеснул себе в кружку меду. — Грех да грех... Грех искуплять надо. Ежели не я словлю Вобея, вот тогда и не будет для меня прощения.

— Словишь ты его, Веселица, как же не словить?

— Просто слово сказать, да не просто дело сделать. Вобей хитер. Где искать его?

Малка сказала:

— Поди, у старых знакомцев обитается. Вот и пораскинь умом, у кого притаиться ему сподручнее.

— В городе всяк его знает. В деревнях тож прятаться ему не с руки. Постой, постой-ко, — вдруг замер Веселица с поднесенной ко рту кружкой, — кажись, смекаю я...

Дружинник вскочил из-за стола и суетливо заходил по горнице, что-то бормоча себе под нос.

— Все сходится! — вдруг хлопнул он себя ладонью по лбу. — В ино место и сунуться ему некуды.

— Да что смекнул-то? — подалась к мужу Малка.

— А вот и смекнул. Давеча сказывал мне Морхиня, что брал у него Гребешок меч...