Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

— Ты имеешь в виду короля Болеслава?

— Да. Он, вне всякого сомнения, уже проведал о посещении Германии нашего посольства, и примет все меры, дабы перетянуть немецкое войско на свою сторону. Болеслав — страшный и злокозненный человек. Он забудет все обиды, нанесенные когда-то ляхам Германией.

— Я такого же мнения, Ярослав, но помешать Болеславу мы уже ничем не сможем. Надо молиться, чтобы этого не свершилось. У меня недоброе предчувствие на будущую войну.

— Время покажет, — уклончиво отозвался Ярослав Владимирович, и посмотрел на стол, заваленный пергаментными свитками. Среди них была еще одна грамота, предназначенная бывшему великому князю Владимиру Святославичу.

Болеслав просил, чтобы Владимир выпустил из порубов своего зятя Святополка и дочь Регелинду.

Великий князь узников (кроме епископа Рейенберна) из темниц выпустил.

Нетерпеливый Болеслав, еще не дождавшись приезда зятя и дочери, решил преподнести в обмен за милость великого князя, чисто королевский подарок, изъявив желание жениться на Предславе.

— И что же было дальше? — спросил Ярослав Владимирович дворцового летописца.

— Бог не упремудрил великого князя грамотой, зато он заимел многих переводчиков. Владимир Святославич поведал о просьбе короля Предславе, молвил ей, что она может стать королевой Польши. Но дочь так осерчала, что едва не разорвала грамоту, и обругала Болеслава «толстым похотливым боровом».

— Молодчина, сестра! — весело воскликнул Ярослав Владимирович. — Не видать ему Предславы, как собственных ушей…

— Могута вернулся из Вышгорода без убийц твоих братьев. Они так и останутся безнаказанными? — прервала мысли супруга Ирина.

— Они, как и Каин (с некоторых пор Ярослав Владимирович стал называть Святополка только Каином) бежали к ляхам, но кара Божья убийц не минует.

— Возможно, они появятся в войске Болеслава, и тогда тебе представится возможность покарать вышгородских бояр.

— Не думаю, что Путша, Еловит, Талец и Ляшко отважатся пойти в войско Болеслава и Каина.

— Значит, выхода нет?

— Я не считаю, что у нас нет выхода. Надо пораскинуть головой. Убийцы не должны жить на белом свете.

Предчувствие Ирины и сомнения Ярослава оказались не бесплодными.

Пронюхав о мирном договоре и военном союзе Германии с Русью, Болеслав, искушенный интриган и политик, сразу же почувствовал угрозу своему молодому государству. Если русичи и немцы сойдутся в одном войске и двинут на Польшу, то ей несдобровать. Краковская шляхта [270] лишь при королевском Дворе воинственна, но когда дело дойдет до превосходящих сил неприятеля, надменная знать побросает свои тяжелые доспехи и ударится в бегство. Надо неотлагательно сорвать соглашения Руси с немецкой империей.

Болеслав, едва разместив свое тучное тело в кресло, высказал своему зятю:

— Я тебе вчера говорил о происках Ярослава. Они опасны. Надо склонить Генриха к разрыву соглашения с Русью. Нам не нужен лишний враг.

— Но Генрих женат на твоей дочери. У тебя с императором — родственный союз, — без малейшего беспокойства произнес Святополк.

— Какой к черту союз! Моя увечная дочь давно очерствела Генриху. Плевать он на нее хотел!

Болеслав говорил грубо и раздраженно, его громадное чрево, затянутое коричневым камзолом, расшитым золотыми галунами, колыхалось в такт забористым словам.

— Генрих с первого года женитьбы недоволен моей Сабышкой. Я подсунул ее пьяному отцу Генриха, когда моя дочь смотрелась довольно смазливо. И не моя вина, что Сабышка вскоре заболела, а затем и вовсе зачахла, превратившись в калеку. Но есть и другая причина недовольства императора. Под его боком из нашего княжества образовалось молодое государство. Отец Генриха Второго собирался подмять под себя все наши земли, и ему удалось отхватить один из лакомых кусков на Висле. Но тогда Польшей правил князь, а теперь — король, но император Генрих до сих пор смотрит на нас свысока.

Святополк был горазд в убийствах, но стратиг [271] из него был никудышный.

— Что же предлагаешь, король?

— Генриху нужна молодая и красивая жена.

— А как же с твоей дочерью?

— Самое прекрасное место для моей старшей дочери в тихой обители.

— Но у тебя нет больше незамужних дочерей. Император же на невесту шляхтича и взглянуть не подумает.

— Генрих, мой дорогой зять, не так уж и щепетилен. Он большой любитель прекрасных замужних дам. Но дочь графа, действительно, не очень-то желательна в качестве императрицы. Чопорное светское общество ее не примет. А вот дочь короля…

Болеслав вскинул над своей массивной широколобой головой мясистый палец и добавил:

— Дочь короля, да еще с обольстительным телом, вполне могла бы стать императрицей.

— Какого короля?

— До тебя долго доходят мои мысли, дорогой зятек… Я имею в виду мою дочь Регелинду.

— Мою жену?! — поразился Святополк.

Болеслав с трудом выбрался из кресла и, поскрипывая широченными сапогами, с серебряными подковками, заходил по палате и назидательно высказал:

— Когда речь идет о судьбе государства, жертвуют не только женами. Если немцы и в самом деле объединят свои усилия с Русью, то моя страна окажется под игом, а все мои подданные люди станут рабами. Тут уж не до женской юбки, дорогой зятек. Надеюсь, ты меня понял?

— Но…

— Никаких «но!», Святополк. Ты и так висишь на волоске. Сейчас ты укрылся за моей широкой спиной, и я помогу тебе вернуть Киевский престол. Взамен ты пожертвуешь моей дочерью Регелиндой. Генрих не устоит перед ее чарами. Тебе же я подыщу не менее соблазнительную деву.

Святополк давно уже ведал о распутной жизни короля. Соблазнительных дев у него столь много, что и за неделю не перечесть. Он и покойный Владимир Святославич — два сапога пара.

Святополк не скрывал своего огорчения. Его жена была настолько хороша собой, что он не желал никакой другой супруги.

И всё же ему пришлось уступить: ничего нет заманчивее Киевского престола. С великим князем огромного государства ныне считаются даже самые могущественные державы мира.

— А тебе удастся, король, вернуть мне Киевское княжение? Не останусь я с носом?

— Что значит «остаться с носом?». Я не всегда понимаю русских выражений, — с недовольным видом произнес Болеслав.

— Сие означает — быть одураченным.

Король рассердился:

— Ты сомневаешься в Болеславе Храбром?

Святополк спохватился: король вспыльчив и мстителен, и если в него вселится гнев, то он может пойти на самые жестокие меры — отравить, задушить, ослепить, как он проделывал это со своими братьями и родственниками. Чего уж тут остается какому-то русскому изгою, бежавшему из отчей земли?

— Прости, король, — униженным голосом заговорил Святополк. — Мне даже в дурном сне не привидится, что я сомневаюсь в знаменитом полководце Болеславе Храбром… Я отступаюсь от Регелинды. Дела державные — превыше всего.

— Давно бы так, — омягчил голос Болеслав. — Мне надоело воевать с немцами, надоело кидаться из стороны в сторону. Не удалось присоединить Богемию — и черт с ней. Проживем и без этой земли. Есть враг похитрей и поискусней. Русь! И видит пресвятая дева Мария, что война с ней будет нередко вспыхивать. Такова судьба двух стран, а судьбу не проведешь. В нынешние же времена я все силы приложу, чтобы замириться с Германией и вместе с ее воинами выкину Ярослава с Киевского престола. Князь Владимир отобрал у меня богатейшие Червенские города, но я их опять-таки верну Польше. Немцам тоже есть, чем поживиться на Руси. Сегодня же отошлю послов к императору.

Генрих Второй долго не колебался. Предложения польского посольства были более предпочтительны, чем русские обещания. Во-первых, император уже знал о прелестях восемнадцатилетней Регелинды, которая могла свести с ума всех государей Европы. Во-вторых, ему тоже надоели брани с воинственным соседом, а в третьих, рыцари давно уже порываются пройтись огнем и мечом по южным и западным землям Руси, которая чересчур окрепла, и которую (пока не поздно!) пора обессилить. Иначе Русь полезет на захват приваряжских стран, чтобы пробиться к морю.