Призвание варяга (von Benckendorff) (СИ)

Так они радовались жизни и тешили лукавого, пока лето не кончилось и не наступила сырая холодная осень и не пришла пора возвращаться в мрачный, холодный каменный замок курфюрста. Комната принцессы была расположена на башне этого замка и единственное окно ее кельи выходило на ров с грязной, зловонной водой и падать до этой воды предстояло сорок бесконечно долгих метров.

Других же окон в этой комнатенке не было и единственный выход вел на узкую винтовую лестницу — внутрь этой страшной, темной башни. Таковы уж нравы германских курфюрстов, и свои замки они строят по своему образу и подобию.

Молодым же было все нипочем, и храбрый юноша раз за разом прокрадывался каждую ночь к его любимой и оставался у нее до рассвета, а перед самым восходом солнца выскальзывал из башни в свою казарму.

Счастье их было столь велико и очевидно, что люди добрые вскоре доложили курфюрсту о сем преступлении, и он, потеряв голову от горя и ярости, бросил свою войну и во главе отряда своей лейб-гвардии понесся в свой замок, дабы покарать преступников.

Когда перед ним спустили мост, и он въехал со своими слугами и палачами во двор своего родового замка, громкий шум прервал неверный сон несчастных любовников, они выглянули в окно, и чудовищная правда открылась им. Сам курфюрст с его самыми доверенными людьми уж поднимался по винтовой лестнице к спальне его преступной дочери, и этот путь к спасению был отрезан совершенно. Путь же из окна вел в никуда — за окном был только узкий карниз шириной не более ступни, покрытый мхом и плесенью, который продолжался не долее сажени в обе стороны от окна и обрывался с обеих сторон бездонной пропастью. Удержаться на этом осклизлом камне под ударами свирепого ноябрьского ветра и косого дождя не было никакой возможности…

Но другого пути не было, и юноша решился простоять на этом карнизе, пока разгневанный отец не покинет комнату дочери. Но принцесса, понимая все безумие этого дела, воскликнула:

— Мой батюшка добр ко мне и не пойдет против моей воли! Если мы бросимся к ногам его с мольбами о прощении, он сохранит нам жизнь! И в монастыре люди живут… А когда-нибудь тебя выпустят из темницы, и ты найдешь меня и вызволишь из моего узилища.

Слова ее были умны и правильны, но юноша, оказавшись лучшим дворянином, нежели милым любовником, отвечал:

— Завтра я сам приду к твоему батюшке и попрошу твоей руки — род наш известный, и меня не посмеют убить сразу.

Возможно, твой отец, коли я исполню его желания — отдаст мне твою руку. Но я легче брошусь в сей ров, нежели стану причиной твоего бесчестья, — с этими словами он распахнул окно и вышел на ужасный карниз.

Когда курфюрст со своими слугами вошел в спальню дочери, он сразу почуял в воздухе осеннюю сырость и приказал своему адъютанту:

— Откройте окно и посмотрите, — нет ли преступника на наружном карнизе. Больше здесь негде спрятаться.

Адъютант распахнул окно и выглянул наружу. Представьте себе его ужас, когда в преступнике он узнал своего лучшего друга и однополчанина, с которым они вместе подыхали под пулями и хлебали из одного котелка!

Офицер оказался лучшим другом, нежели верным слугой и, закрывая за собой окно, он с самым спокойным и невозмутимым видом отрапортовал своему повелителю:

— Никак нет, Ваше Величество! Карниз пуст! Там нет никого!

И тут раздался тяжкий удар. Это принцесса, побледнев, как смерть, потеряла сознание.

Через неделю в этом замке играли свадьбу. Курфюрст оказался лучшим отцом, нежели мудрым правителем.

ЧАСТЬ IIIb. Дорожные сапоги

В феврале 1806 года погиб Цицианов, а Котляревский занял Баку. К апрелю до матушки дошли сведения о состоянии нефтепромыслов и она простила России ее трехмиллионный долг в обмен на бессрочное право "первоочередной скупки нефти".

Через неделю представители России и Пруссии оговорили между собой детали "Рижского конкордата", — коалиции, к коей потом прибавились Англия и Саксония. Речь шла о "проблеме Ганновера", — тамошние герцоги подарили Англии ее королей, а сами — вымерли за ненадобностью.

Теперь пруссаки напирали на мнение местных немцев, коим и впрямь не терпелось "слиться в экстазе" с прочей Германией. Бритты ссылались на дела династические. Так бы они препирались до морковкина заговенья, но тут до Ганновера добрались якобинцы и босяки позвали друзей не по национальному с династическим, но — социальному признаку.

Тут-то пруссы, да бритты позабыли прежние распри, решив хорошенько "поучить голодранцев". Англия "болела американской болезнью", опасаясь драться с восставшим народом, Пруссия дышала на ладан по итогам "порки в Голландии", кою она продула вчистую и теперь битые немцы уже не так рвались "на француза". Им нужен был "большой, сильный парень", который бы за них и подставлял лоб под пули. Как ни странно (после трагедии в Альпах и Аустерлица!) на сию роль по-прежнему представлялась Россия.

Да, — у нас была слабая армия. Но не потому, что — хреновый солдат. А потому что — солдат сей стрелял из мушкета пятидесятых годов прошлого века два раза в год на учениях. На большее в казне не было средств — спасибо Императору Павлу.

Я уже говорил, что Государь наш был слаб. Но чудовищно, гениально хитер. Как только он осознал, что без нас любой альянс против Франции дутый пузырь, он стал плакать, посыпать голову пеплом и рядиться в какие-то рубища, убеждая всех, что Россия — вообще "из пещерного времени". И ежели нам немедленно не помочь, мы на общих глазах ляжем на бок и — дрыгнем лапками.

Стенания его нашли отклик. Согласно решениям "Рижского конкордата" меж Россией, Англией, Пруссией и Саксонией, мы "подряжались" набить морду всем смутьянам и якобинцам за… чисто формальную сумму в двенадцать миллионов гульденов золотом — "на укрепление русской армии.

Но Бонапарт в очередной раз "разрушил все планы". Узнав о сути Рижского конкордата, он немедля вошел в Ганновер и объявил там плебисцит, — дабы местные жители сами определились — с кем они хотят жить. В любой стране голытьба составляет большинство населения и союзники, понимая к чему приведет всенародное вече, бросились на Бонапарта, как стая шакалов кидается на одинокого льва.

А тот, как истинный лев, легкими ударами одной лапы расшвырял их войска так легко и непринужденно — будто и не заметил начала войны.

Россия же к главной раздаче, увы — "опоздала". С одной стороны, — нам нужно время, чтобы переварить денежки, сыто рыгнуть и лишь потом — спустить ноги с печи. Так мы потом объясняли этот конфуз. С другой…

Сие считалось — "Государственной Тайной", но сегодня я могу ее приоткрыть. В реальности — мы ни минуты не собирались исполнять требований "Конкордата"!

Война за тридевять земель — в далекой Германии не имела успеха в армейских кругах. Зато — на юге России гремело аж две войны — с Персией и Османской Империей. Ежели в итоге "германской войны" нас ждало лишь "спасибо" от благодарного европейства, то на Кавказе — совершенно конкретная нефть, а против турок — закрепление границ на Балканах.

Даже сравнивать сии вещи для блага Империи с войною в Европе попросту неприлично. И поэтому из двенадцати миллионов займа на "войну с якобинцами" "Главная армия" получила где-то — полмиллиона, не более.

Около двух миллионов ушло на Войну против персов (поддержанных англичанами) и трех — на кампанию с турками (коих поддерживали явно французы и — неявно пруссаки). Как видите — наши "союзники" в этот год вложили средства и в нас, и в наших противников! (Когда сие вышло наружу, нас обозвали "подлыми азиатами", да пригрозили вообще не иметь с нами дел. Потом "передумали" — заканчивался 1812 год…)