Дольчино

С другой стороны крепости донеслись торжествующие крики. Атакующим удалось разбить одну из калиток. В неё устремились тяжело вооружённые воины апостолов. Соотношение сил сразу изменилось. Число защитников быстро таяло.

Видя, что восстановить положение не удастся, Бруцати дель Романьяно приказал отступать к конюшне. Вместе с Винченцо и несколькими домочадцами рыцарь вывел лошадей через железные боковые ворота и, прокладывая пути мечом, ускакал, бросив на произвол судьбы жену и дочь.

Через несколько минут замок пал. Оставшиеся в живых солдаты сложили оружие, сдаваясь на милость победителей. Дольчино распорядился подобрать раненых и увести пленных. Из крепости выгнали скот, вынесли припасы и ценное имущество. После этого у всех деревянных построек были навалены кучи хвороста, сухой травы и соломы. Их подожгли сразу с нескольких концов.

Высоко взметнулось красное пламя. Крик радости вырвался у крестьян. Размахивая шапками, они обнимали друг друга.

— Горит проклятая берлога, горит! — восторженно шептал седой старик.

По его морщинистому лицу катились слёзы.

— Слава богу! — слышалось отовсюду. — Наконец-то господь услышал наши молитвы!

На востоке показалось солнце и озарило долину яркими лучами. Огонь всё сильней бушевал в стенах крепости. Густой чёрный дым окутал её снизу доверху. Внезапно с той стороны, где стояли Дольчино и Маргарита, кто-то громко запел. Сотни бойцов дружно подхватили. Заглушая грохот падающих башен, далеко над холмами зазвучала победная песнь.

… Вечером, после захода солнца, хоронили убитых. Пятьдесят человек пали в бою у замка. На крутом берегу Сезии под старым дубом была вырыта широкая яма. Трупы положили плечом к плечу в общую могилу.

Молча стояли вокруг повстанцы, прощаясь с друзьями. Дорогой ценой заплатили они за победу.

Обнажив голову, Дольчино неподвижно глядел вниз, вспоминая картину недавней схватки. Лишь теперь он по-настоящему осознал, через какие испытания суждено пройти. В это утро ему впервые пришлось убивать людей. Он видел их перекошенные лица, слышал предсмертные крики.

— Господи, — прошептал Дольчино, — не ради себя я поднял меч. Насилием держится неправда, и лишь силой можно одолеть её.

Над телом одного из бойцов склонился Лонгино Каттанео. По его усам и бороде скатывались слёзы. Не замечая их, он держал в своих больших руках голову мёртвого и неотрывно смотрел ему в лицо. Над обезображенной старым шрамом щекой убитого зияла страшная рана. Удар вражеского копья пришёлся по виску. Не имевший шлема воин был сражён наповал, не успев пустить в ход топор.

— Эх, Джованни, Джованни… — скорбно шептал старейшина. — Не пришлось тебе дожить до нашей победы. Сколько лет ты ждал её и не дождался… Помнишь, в Парме накануне побега мы молили мадонну. Нас было пятеро, а пробились двое. И вот смерть взяла и тебя…

Позади Лонгино, опираясь на арбалет, стоял сутулый, рано поседевший старейшина Федерико ди Новара. Его глаза были сухи, губы сжаты, только лёгкое подрагивание век выдавало сдерживаемое волнение. Поверх рубахи плечо у него было перетянуто широкой тряпкой. Не мигая, он медленно переводил взгляд с одного лица на другое, будто желая навсегда запомнить тех, кто был здесь.

Опустившись на колени у края могилы, тихо рыдали женщины.

Перед тем как засыпать могилу, каждый бросил туда горсть земли. Потом осторожно стали зарывать её. Последними были закопаны лежавшие в центре молодой ткач из Верчелли и старый крестьянин из Прато, сосед Исидоро.

Народ ещё долго не расходился. Лёгкий ветер доносил с лугов запах альпийских трав.

— Где-то сейчас их души, — посмотрев вверх, сказал Паоло. — Может быть, они уже вознеслись к небесному порогу.

— А на земле всё как прежде, — вздохнула Маргарита. — Только братья, что лежат здесь, уже не встанут.

— Вспомни слова завета, — возразил Ремо. — «Не считай убитых за правое дело, не называй их мёртвыми, ибо они живут…»

— Теперь не придётся встречать солдат голой грудью, — заметил Антонио. — Бой принёс победу и оружие.

— Иметь бы его раньше, мы не потеряли бы стольких! — горестно воскликнул кузнец Стефано.

— И каких людей — Джованни, Пьетро, Игнацио!

— Не будем, друзья, предаваться скорби, — глухо произнёс Дольчино. — Наши братья честно сражались и отдали жизнь за святую правду. Можно ли иметь судьбу прекрасней? Осушите же слёзы! Разве то, за что они бились, умерло вместе с ними? Разве погибло дело, за которое они пролили кровь?

Голос Дольчино стал громче. Толпившиеся вокруг бойцы жадно слушали вождя.

— Не будем же омрачать память о них печалью. Возблагодарим лучше господа за то, что он послал нам таких товарищей, что дал радость дружбы с ними. Живые или мёртвые, они будут всегда в нашем строю, ибо души, соединённые общим стремлением к истине и добру, не может разлучить даже смерть…

Послы

Апостольская община крепла с каждым днём. Отовсюду в Гаттинару стекался народ.

В декабре 1303 года Дольчино написал новое большое послание к верующим в Христа. Он яростно громил церковь, предсказывал скорую гибель папы, кардиналов и всех его приспешников.

Странствующие братья проповедники распространяли послание по Италии и другим христианским странам. Вместе с толпами пилигримов, замешавшись среди паломников-богомольцев, ходили они по сёлам и городам, читали воззвание Дольчино, вербовали людей. Слава о вольной коммуне разносилась всё дальше.

Однажды поздним февральским утром у ворот Гаттинары появились два всадника в длиннополых мантиях. Они медленно ехали на муллах, внимательно рассматривая заново возведённые стены.

— Разрази его гром! — нахмурил брови каноник верчельского кафедрального собора Адерико Арборио. — Сколь понастроил, сатана. Будто сидит здесь не пару месяцев, а целый год.

— Тут ещё не всё. На горе у них настоящая крепость, — отозвался приор соседнего бенедиктинского монастыря Фаустино Панса.

— Скоро этому придёт конец. — Каноник подобрал поводья. — Если Дольчино не примет предложения епископа, у святейшего хватит солдат, чтобы уничтожить их осиные гнёзда.

— Дай-то бог! — осенил себя крестом приор. — И так чернь точно взбесилась в округе. Всех смутил еретик своими проповедями.

Последние слова он произнёс вполголоса. Из двух сторожевых башен навстречу уже спешили часовые в шлемах и железных кольчугах поверх драных хламид.

— Гляди, никак, священники! Вот так гости! Давно не видать было этого воронья! — Пёстро одетые стражи с арбалетами в руках и топорами за поясом обступили приехавших.

Вперёд протиснулся широкогрудый бородач.

— С чем пожаловали? — бесцеремонно оглядывая незнакомцев, спросил он.

— Везём письмо епископа. Вели пропустить к Дольчино, — каноник достал из рукава запечатанный воском свиток.

Старший поста недоверчиво повертел пергамент в руках и, почесав бороду, сунул за пазуху.

— Хорошо, я сам сведу вас. — Он приказал открыть ворота и пошёл впереди.

Все расступились, с неприязнью посмотрев вслед непрошеным гостям.

— Ишь, волки, так и рыщут глазами, — проворчал один из дозорных. — Не иначе, лазутчики.

— Кружат стервятники — жди беды, — отозвался другой.

Между тем Адерико Арборио и Фаустино Панса ехали за провожатым, с изумлением разглядывая оживлённые улицы Гаттинары. Навстречу то и дело попадались повозки с брёвнами, камнями и нарубленными прутьями. Со стороны реки ещё рыли рвы и укрепляли стены, но часть людей уже занималась строительством внутри селения.

Повсюду виднелись плотники и каменотёсы, возводившие стены новых жилищ. Женщины и дети месили глину, сплетали прутья. Многие были так увлечены работой, что не сразу заметили священников, следующих за вооружённым стражем. Но недаром говорят, в деревне даже маленькая новость летит на больших крыльях. Не успели гости добраться до площади, вся Гаттинара знала об их приезде.

Дольчино принял послов в центре села, у часовни. Окружённый толпой крестьян, в старом, измазанном глиной камзоле, простых цокколях и широкополой шляпе, вождь апостолов ничем не выделялся среди собратьев. И всё же каноник и приор тотчас почувствовали, что это он.