Ганнибал. Роман о Карфагене

— Его звали Мастанабал. Я их обоих хорошо знаю. Надеюсь, ты хоть не участвовал в нашумевшем морском сражении?

— Вот тут ты ошибаешься.

— Я так и думал. Без Тигго ни одно бурное событие не обходится. Ну, хорошо, позднее я готов и дальше слушать тебя, но сейчас давай обсудим наши дела.

— А зачем? — Антигон удивленно вскинул брови. — По-моему, в «Песчаном банке» все в порядке, иначе в море не плавали бы корабли с красным глазом Мелькарта на парусах. А ты уж точно не сидел бы здесь.

— Ты хоть знаешь, что стал одним из пятидесяти наиболее богатых жителей Карт-Хадашта?

— Это банк разбогател, а не я. — Антигон лениво зевнул, — Я стану им, только когда сполна рассчитаюсь со своими родственниками. Кстати, где они?

Бостар равнодушно пожал плечами:

— Думаю, что с началом лета они опять переехали в имение. Но разумеется, без Кассандра.

Он помедлил немного и добавил:

— Похоже, он не слишком тоскует по твоей сестре.

— Лучше ничего не говори мне. — Антигон раздраженно щелкнул пальцами. — Иначе тебе придется выложить мне все до конца.

Солнце уже зашло, и в комнате царил полумрак. Молодой и совершенно незнакомый Антигону служитель, появившийся на пороге, с поклоном протянул Бостару ключ.

— Со стороны гавани дверь заперта. Я жду твоих приказаний, господин.

Бостар показал на Антигона и тихо произнес:

— Перед тобой владелец нашего банка Антигон.

Грек властным жестом отослал почтительно изогнувшего спину служителя и устало зажмурился:

— Списки клиентов я посмотрю потом, а сейчас я хочу помыться, переодеться и поесть. Что ты собираешься делать сегодня вечером?

— Я… Э-э-э-э… Я же не знал, что ты… — Бостар с трудом выдавил на лице растерянную улыбку, — В общем, у меня гости.

— Видимо, весьма важные особы? — недобро сощурился Антигон.

— Невеста. А также ее и мои родители.

— Прими мои наилучшие пожелания, старый друг, — Антигон протянул Бостару руку и рынком сдернул его с сиденья. — Прости, что задержал тебя. — Он небрежно ткнул пальцем в тюк. — Надеюсь, с ним ничего не случится?

— Здесь самое надежное место в Карт-Хадаште.

Они вышли вместе. Бостар задвинул крепкий засов и напоследок по привычке окинул взглядом закрытые окна и плоскую крышу, украшенную статуями и стеклянными шарами.

— Значит, завтра утром? — медленно выговаривая слова, спросил он.

— Да, но только не в ранние часы, — Антигон ласково провел ладонью по плотному слою меди, покрывавшему дверь, и медленно побрел вдоль стены.

Узкие извилистые улочки метекского квартала были ярко освещены. Масляные фонари, смоляные факелы и свет, струившийся из окон домов, придавали людям и предметам самые причудливые очертания. Один раз Антигон даже прикрыл глаза, ослепленный ярким пламенем костра, горевшего в одном из внутренних дворов, и чуть было не упал, поскользнувшись в луже темно-красной бараньей крови. Две разделанные туши животных лежали на грубо сколоченном столе около ворот.

Антигон обошел старика в тюрбане, неторопливо запиравшего свою лавку, с удовольствием вдохнул резкий запах сыра, доносившийся сквозь щели в стенах ветхого строения, и, услышав предостерегающий крик, резко отшатнулся в сторону. В двух шагах от него кто-то выплеснул сверху чан с помоями. Антигон тихо выругался и тут же весело улыбнулся, «Было бы несправедливо бранить здешние порядки», — мысленно убеждал он себя. Он родился и вырос в этом квартале, нигде больше не сталкивался с таким разнообразием нищеты и не видел такого огромного скопления самых разных людей. В нижней части Карт-Хадашта жизнь всегда била ключом. Казалось, здесь клокочет какое-то загадочное варево, дающее густой осадок в виде людей самых разных национальностей. Метеки составляли почти пятую долю жителей этого города, возникшего за шестьсот лет до того, как предки нынешних италийских варваров высыпали первую кучу мусора в месте основания Рима. В отличие от Афин, Дамаска, Вавилона и древних египетских городов Карт-Хадашт еще ни разу не был захвачен и разрушен.

Именно благодаря метекскому кварталу, напоминавшему лабиринт, жизнь в пунийском городе претерпела весьма значительные изменения за последние десятилетия. Антигон прекрасно понимал, что еще шестьдесят — семьдесят лет назад его бы попросту распяли за слишком вольные шутки и чересчур откровенные намеки. Тогда его прадед перебрался из Леонтиноя в Кархедон. Безусловно, в семьях старожилов сохранилось немало ярых приверженцев исконно пунийских традиций. Своим вызывающим поведением они внушали страх добропорядочным эллинам. Однако рабы, наемники, стекавшиеся сюда чуть ли не со всех концов Ойкумены и после окончания срока службы не пожелавшие вернуться в родные края, купцы и не в последнюю очередь греческие учителя и философы — даже пифагорейцы [65] со своими безумными идеями считались здесь чуть ли не светочами мудрости — изменили облик города и открыли его миру. Разумеется, сами пуны также способствовали этим переменам. Купцы, создававшие поселения на Тапробане и берегах Ганга, привозившие в родной город с севера олово и янтарь, ловко обманывавшие даже лживых критян и изворотливых ахейцев [66], ухитрившиеся продать арабу песок, а жителю Мемфиса — изображения пирамиды, осмеливавшиеся заплывать за Столбы Мелькарта и ночами вести свои гаулы по звездам, — одним словом, эти купцы уже давно не прислушивались к советам богов, столь переменчивых в своих настроениях. Вообще в последний раз мнимых повелителей человеческих судеб пытались умилостивить, принося им в жертву детей, когда Агафокл [67] осаждал Карт-Хадашт. С тех пор минуло уже шестьдесят лет…

Предаваться размышлениям Антигон перестал, лишь войдя во внутренний двор одного из домов. Дверь была не заперта, ни в одном из окон не горел свет — очевидно, Кассандр уже отпустил рабов.

По витой лестнице Антигон поднялся на третий этаж и зажег бронзовый светильник, выполненный в форме голубя. Со времени его отъезда здесь ничего не изменилось. По-прежнему в углу просторного пиршественного зала стоял огромный сундук с крышкой из черного дерева, украшенной затейливой резьбой. Антигон несколько раз прошелся взад-вперед по чисто убранным комнатам, вышел в длинную прихожую с высокими потолками, — где звуки его шагов раздавались особенно гулко, отражаясь от голых стен, и вынул из дорожной сумы, брошенной посреди комнаты, пригоршню монет. Он положил их в глубокий карман, пришитый к тунике, и покинул дом.

Севернее улицы, ведущей от площади Собраний к Тунетским Воротам, еще очень давно возник некрополь [68]. Позднее, когда население города изрядно увеличилось, над могилами возвели своды и окружили их крепкими стеками. Еще через какое-то время на западном склоке Бирсы начали строить дома и прелагать между ними дороги. Однако попасть в подземелье со множеством запутанных, ведущих неведомо куда ходов по-прежнему было довольно легко. Зимой многие нищие, спасаясь от холода, забирались туда и проводили ночи вместе с крысами и призраками.

Погруженный в воспоминания о долгих увлекательных играх в разбойники, когда дети вопреки запретам гонялись друг за другом по узким каменным переходам, Антигон даже не заметил, что приблизился к одной из бань, притулившихся у стен Бирсы. Как правило, эти заведения оставались открытыми до глубокой ночи. В них часто собирались любители хорошо выпить и закусить, члены Совета и купеческих коллегий. Порой они заменяли даже храмы, ибо люди здесь не только мылись, но и заключали политические соглашения, обсуждали торговые дела, давали священные клятвы, находили себе подруг на ночь и даже занимались сватовством.

Выбранная Антигоном баня располагалась в довольно уединенном месте, и это его очень радовало. Он швырнул жирному банщику несколько монет и коротко изложил свои пожелания.