Ганнибал. Роман о Карфагене

Под вечер, когда они обогнули мыс, облачный покров вдруг прорвало и заходящее солнце залило светом зеленоватую воду и белые стены домов на восточном берегу бухты, как бы покрыв их ржавым медным слоем.

Осталась позади стена, воздвигнутая для защиты Карт-Хадашта с моря. За ней виднелись дома и сады Мегары — предместья, заселенного в основном богатыми купцами и крупными землевладельцами. На площадках сторожевых башен толпилось много стражников, радостно размахивавших флагами и копьями. Не меньшее оживление царило на большом каменном молу и на стоявших рядом кораблях.

— Убрать парус! Выбрать весла! — Капитан резко повернул голову, — Надо пропустить вперед героев.

Пентеры медленно проплыли мимо. Только одна из них получила незначительные повреждения. На ее палубе кто-то приветственно вскинул руку, на гауле начальник лучников тут же замахал в ответ.

— Весла на воду!

Гребцы тут же взмахнули веслами и с силой погрузили их в воду. Гаула обошла поврежденную пентеру и, быстро миновав проход между стенами, вошла в Кофон [58] с севера. За кормой послышался лязг опускаемой цепи. Теперь вход в тихую внутреннюю гавань был снова закрыт.

Первыми на набережную спрыгнули лучники, которым так и не довелось принять участие в сражении. Им предстояло проделать долгий путь до своих казарм, расположенных внутри западной стены. Сложенная из тесаных камней, она была настолько огромной и широкой, что в ней хватало места также и для конюшен и оружейных мастерских. Однако воинов не слишком огорчала дальняя дорога. Ведь они должны были идти по улицам, заполненным пестрой толпой, радостно приветствующей их.

Повинуясь властному жесту Антигона, носильщик избежал по трапу и последовал за молодым греком в тесную каморку под кормой. Антигон взял под мышку небольшую кожаную сумку и показал носильщику на обернутый кожей огромный тюк.

— Что там у тебя, господин? Свинец? — Здоровенный ливиец, кряхтя, взвалил на плечо тяжелый груз.

— Почти, — лукаво усмехнулся Антигон, — Золото.

— Ну хорошо, пусть будет так. — Носильщик ясно не поверил его словам, — И куда его?

— В «Песчаный банк».

Ливиец пробормотал что-то невнятное и спустился по скрипучим сходням на набережную. Дождавшись, пока Антигон попрощался с капитаном и кормчим, он зашагал впереди, поводя мощными плечами, плотно обтянутыми старой туникой, и широко расставляя крепкие босые ноги. Из-под облезлой меховой шапки, сдвинутой на глаза, непрерывно струился пот.

Антигон с нескрываемым любопытством разглядывал торговую гавань Карт-Хадашта. Ее никак нельзя было сравнивать ни с Александрийской гаванью, ни с речной гаванью Палипутры — столицы мудрого индийского царя Ашоки, ни с гаванью древнего Гадира. Здесь все радовало сердце Антигона. Жадно раздувая ноздри, он втягивал в себя, казалось бы, нестерпимый смрад, в котором слились запахи гниющих водорослей, свежей краски, горячей смолы, конского навоза, ржавого железа, прокисшего вина и потного, давно не мытого тела ливийца.

На западной окраине города располагались хранилища, ремесленные мастерские и многочисленные таверны. Там же находился и банк Антигона. Его название сперва воспринимали как шутку. Однако многие называли песком деньги — в основном бронзовые, медные и электронные [59] монеты. Единственный в Карт-Хадаште банк, принадлежащий метеку, должен был привлекать внимание уже одним своим названием.

С разрешения коллегии жрецов Антигон выбрал себе броскую эмблему — красный глаз Мелькарта.

Ему потребовалось также найти подставное лицо из числа пунов и пожертвовать храмам весьма солидную сумму. Антигон не верил в богов, но прекрасно понимал, что добрый отзыв о нем жрецов значит очень многое. Среди тех, кто первым поспешил положить деньги в банк, созданный восемнадцатилетним юношей, было много гетер [60], и Антигон, желая на всякий случай заручиться покровительством Танит и Мелькарта, платил жрицам любви целых четыре с половиной процента.

Дом примыкал к стене, отделявшей город от гавани, и выходил одной стороной на набережную, а другой — на довольно шумную улицу, ведущую к площади Собраний. Только служителям банка разрешалось беспрепятственно переходить из одной части дома в другую. Все остальные могли попасть в банк через тщательно охраняемый проход.

При виде старого друга Бостар с ликующим криком перепрыгнул через длинный мраморный стол, протиснулся сквозь толпу клиентов и крепко обнял Антигона.

— Ты… откуда?.. Ну как же я рад тебя видеть!

— Успокойся, успокойся, — рассмеялся Антигон.

— Но как же от тебя дурно пахнет, — брезгливо поморщился Бостар. — Ты оброс, у тебя косматая борода. Нет, тебе нужно немедленно сходить в баню, натереться благовониями и привести волосы в порядок. — Он ухмыльнулся и с силой хлопнул Антигона по плечу.

— Это потом. А сперва… — Антигон кивком подозвал носильщика, переминавшегося у дверей. Бостар предупредительно откинул подвижную часть столешницы. Когда тяжелый груз оказался в хранилище, Антигон бросил ливийцу полшекеля [61]. Это вдвое превышало обычный дневной заработок носильщика.

— О господин, если тебе еще понадобится перенести куда-нибудь камни, песок или золото… — Ливиец тяжело переломил туловище в глубоком поклоне.

— Что еще за золото? — настороженно спросил Бостар, когда они остались одни.

— Здесь свыше двух талантов. — Антигон показал на большой тюк.

— Ого! — Бостар даже присвистнул сквозь зубы. — Обычно люди платят выкуп за свое освобождение. Ты же ухитрился вернуться из нумидийского плена с золотом. Как тебе удалось?

— Не будем об этом, — сдержанно ответил Антигон, и на его лице появилось сосредоточенное выражение, — Насколько я знаю, мое золото равно примерно тридцати пяти талантам серебра. Меньше, чем два года назад, но все-таки…

Тогда, вернувшись из долгих странствий, он привез из Тапробаны жемчуг и получил за него почти пять талантов золота.

— Глупый эллин, — насмешливо сказал Бостар и выразительно постучал пальцем по лбу.

— А ты безмозглый пун.

Они расхохотались. Затем Бостар принес темно-зеленую амфору с эмблемой банка и два изящных кубка.

— Давай выпьем за тебя и твое возвращение.

— А также за глаз и песок. — Антигон облизнул сухие губы и одним глотком осушил кубок.

— Теперь расскажи, где ты был. Зимой какой-то купец сообщил, что ты попал к гарамантам [62]. Потом от тебя долго не было вестей, и вдруг это неожиданное послание из Гадира…

Антигон с наслаждением откинулся на сиденье из слоновой кости, обитое мягкой кожей, и вкратце рассказал Бостару о своем пребывании на южном берегу нумидийской части Ливии, о своем пленении мятежными нумидийцами и удачном бегстве от них в селение гарамантов.

— Но ведь ты сразу же мог вернуться сюда! — Бостар напрягся и чуть наклонился вперед.

— Верно, но ты знаешь, как манят меня неведомые дали.

— Знаю, знаю. И еще далекие земли. А пока пусть глупый старик Бостар позаботится о твоих делах.

Антигон хмыкнул и продолжил свой рассказ. С купеческим караваном он прошел через всю пустыню, добрался до маленькой пунийской колонии на берегу Внешнего моря и даже побывал на Счастливых островах…

— Выходит, ты видел многое из описанного стариком Ганноном [63].

— Да, — коротко бросил в ответ Антигон. О наиболее опасных эпизодах он так и не поведал другу детства, так как поклялся вообще никому не говорить о них. Про себя Антигон решил все-таки в общих чертах рассказать о них Гамилькару, — Дальше я проследовал на север. Из Гадира я вместе с купцом добрался до Игильгили [64] и проделал остальной путь на гауле. Мне очень повезло с капитаном. Кажется, его звали Хирамом, а имя кормчего…