Синий шихан

Появилась Пелагея Даниловна в доме Буянова в день смерти его отца, взяла на себя все хлопоты по устройству похорон и поминок, да так и зажилась. Выхаживая Матвея Никитича после пьянства кислым квасом и жирными пельменями, она с нетерпением ждала от него решительного слова. Ей уже давно надоели краденые ночные встречи, о которых судачил весь город. Но ничего поделать было нельзя. Помехой был старик. Почти два десятка лет она тянула лямку тайной любовницы, ожидая, когда старый купец оставит грешный мир, и, наконец, дождалась.

Два дня назад, в большом подпитии, Матвей Никитич, называя ее лапушкой, повелел тотчас же надевать подвенечное платье и отправляться с ним к отцу Евдокиму. Но невеста на такой экспромт не согласилась. Во-первых, жених лыка не вяжет, а во-вторых, надо было как-то приготовиться, предупредить родственников. Сегодня она об этом напомнила Матвею Никитичу.

– Убей на месте, Даниловна… ничегошеньки не соображаю… Вот истинный крест! – отрекся Матвей Никитич.

У Буянова после отрезвления были другие помыслы. Да и, по совести говоря, надоела ему Пелагея Даниловна хуже горькой редьки. Последнее время слишком уж молодилась и жарко ласкалась начавшая стареть вдовушка, противны были и черненькие колючие усики. Раньше привлекала и свежесть Пелагеюшки, и порядочный капитал, которым распоряжался он как своим собственным. Теперь же мало в нем нуждался, да и не так уж много его осталось. Незаметно перекочевал капитальчик в дело Буянова и растворился в крупных торговых оборотах.

– Как ты мог такое забыть? Хоть и выпимши был, но слова говорил правильные. Под венец меня тащил…

Пелагея Даниловна вообразила, что они справят пышную свадьбу, пригласят гостей и с бубенцами на бешеных тройках промчатся по всему городу…

– Помилуй бог, Даниловна! На старости лет к попу тащиться? Что ты! От детей срам и от людей добрых, – охладил ее Матвей Никитич.

– Чего ж тут срамного? Бог-то тоже небось ждет, когда мы двадцатилетний грех покроем, – не сдавалась Пелагея Даниловна.

– Все люди грешные. На том и свет стоит. Мне сына женить, а тут, здрасте-пожалте, сам под венец… Нет уж, Даниловна, не блажи. Пока жили, ну и будем далее жить, тихонько, мирненько…

– Да ведь сам же! Сам! Не ожидала я этова…

– Мало ли что спьяну…

Произошла бурная сцена. Нанюхавшись до одури нашатырного спирта и выпив полпузырька валериановых капель, Пелагея Даниловна слегла в постель и потом уже плохо помнила, как приехала домой. Заботливый Матвей Никитич, воспользовавшись ее обмороком, сам помог уложить ее в кибитку и по холодку отправил восвояси.

Времени терять было нельзя. Отслужив в честь святой Марфы пышный молебен, Буянов со всей решительностью взялся за дела. Сыну Родиону объявил, чтобы тот немедленно приготовился в дальнюю дорогу.

– В Оренбург поедешь, письмецо повезешь нужному человеку. Он тебе все дела обделает. Денег не жалей. Дело верное, окупится. Как только заявку на прииск зарегистрируешь, сейчас без задержки марш обратно!

– Уж больно вы круто, папаша…

Родион покачал головой с русым чубом и, стоя перед отцом, переминался с ноги на ногу.

Это был стройный парень с румяным, девичьим лицом, любимец деда. Покойный не отпускал его от себя ни на шаг, возил с собой по базарам и ярмаркам, дал возможность окончить реальное училище, приучал к торговому делу. Сейчас Родиону шел уже двадцать третий год. Он считался образованным человеком, знал счетоводство, породы лошадей, умело вел мыловаренное дело. К затее отца Родион отнесся со скрытым недоверием.

– Круче посолишь, побольше попьешь. Собирайся и не мешкай.

– Для такого дела надо инженера взять, изыскание произвести, – осторожно заметил Родион.

– Не учи. Умнее отца и деда хочешь быть? Все уже проверено и без инженеров.

– Если уж начинать разработку, то надо вести, как вы задумали, в большом масштабе. Без инженеров никак не обойдешься. Уральские компании выписывают их из-за границы. Например, «Зарецк инглиш компани»…

– К черту твою «инглиш»! Толковал тебе, дураку, что золото там сверху лежит… Видишь, руками брал!

Буянов высыпал на стол несколько самородков.

Родион уже видел их, но почему-то не верил, чтобы такое богатство могло теперь принадлежать им.

– Не знаю, чем тебя в училище напичкали. Сколько тебе толкую, что в оврагах Синего Шихана за сотни аль тыщи лет вода сама все сделала! Ударь кайлом и промывай… Степановы родник чистили, а грязь кажен год наружу выкидывали, ветер обдул кучку-то, а оно, милое, само на солнышко поглядывает. Думал, ума рехнусь! Все в глазах помутилось. Даже сейчас, как начинаю вспоминать, опять в дрожь бросает, мурашки по спине… Кончим этот разговор. Только смотри, не проболтайся никому. Да, и еще ты отцу должен в ножки поклониться. Ведь я тебе невесту высватал… Ах, какая девица, помилуй господи! Сама как брильянт!

– Спасибо, папаша… – Родион смущенно умолк. Желая сгладить свою неловкость, добавил: – Сначала надо бы и мне показать ее…

– Не мудри. И так знаешь. На скачках у тебя, дурака, приз из-под самого носа выхватила. Забыл?

– Помню… – Родион вспыхнул. Перебирая пальцами кисточку шелкового пояса, вспоминал, как снилась ему после ярмарки смуглолицая наездница в синей, с цветочками кофточке и казачьих шароварах, делавших ее озорной и вместе с тем строгой и неприступной. Не поднимая головы, он тихо спросил: – А вы не шутите, папаша?

– Ага! Задело? Не шучу. Езжай с богом!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На другой день, отправив сына в Оренбург, Матвей Никитич Буянов приказал Кириллу запрячь рысака и после долгих размышлений и колебаний поехал в управление золотых приисков «Зарецк инглиш компани». Буянову хотелось поближе присмотреться к их делам и на всякий случай пощупать почву в отношении цен на хлеб. Никита Петрович закупил крупную партию зерна и перемолол его на муку. Перед смертью старик все время говорил сыну, что хлеб надо придержать. Управляющий золотопромышленной компанией англичанин Мартин Хевурд тоже развил энергичную деятельность и закупил много хлеба, взвинтив рыночные цены. Часть его он перегонял на спирт, снабжая им золотые прииски.

Для предстоящего дела Матвею Никитичу нужны были наличные деньги, а их оказалось маловато. Надо было продавать мельницы, хлеб или же мыловаренный завод, дававший хорошие барыши при баснословной дешевизне жира, скупаемого у степных кочевников. Лишаться завода Буянову не хотелось.

Управление приисков помещалось на главной улице Зарецка в специально выстроенном двухэтажном доме, обнесенном высоким забором.

В нижнем этаже дома размещалась главная приисковая контора, верх занимал управляющий и совладелец фирмы Мартин Хевурд. Он встретил Буянова в отделанной под дуб комнате с массивной, обитой кожей мебелью.

Матвей Никитич не первый раз видел этого высокого, сухощавого человека с суровым, гладко выбритым продолговатым лицом. Одет был Хевурд в старомодную бархатную рыжего цвета куртку, в канадские с высокими голенищами сапоги. Стены его кабинета были увешаны ружьями разных систем, чучелами птиц, оленьими рогами.

– Прошу садиться, господин Буянов, – слегка коверкая русские слова, проговорил Хевурд.

Они уселись в скрипящие кожаные кресла, смерили друг друга глазами, справились о здоровье, стараясь предугадать: один – цель визита, другой – возможные результаты беседы.

Зная слабости русского делового человека, Мартин Хевурд встал и широкими шагами подошел к шкафу. Открыв дверцу, достал бутылку, взболтнув ее, посмотрел на свет и вместе с двумя крошечными рюмками поставил на стол. Остановившись против гостя, стал аккуратными ломтиками резать появившийся откуда-то лимон.

– Не пью, Мартин Робертович! – замахал руками Буянов. – Как есть напрочь закончил после похорон батюшки…

– Очень жаль вашего батюшку. Крепкий ум был у этого человека… очень жаль. Не отказывайтесь, господин Буянов, выпить за вашего отца по рюмочке, добрый коньячок!

– Ну, ежели за батюшку… – Буянов опрокинул рюмку, почувствовал, как опалило рот крепчайшим коньяком, и чуть не задохнулся. «Какая мерзость», – подумал он.