Новочеркасск: Книга первая и вторая

Покупатель в синей комсоставской гимнастерке спокойно закрыл за собой дверь и растворился в многолюдном вечернем потоке прохожих. В магазине дорожка к прилавку, за которым стоял бойкий Петр Петрович, опять исчезла, заполненная зеваками и покупателями. Никто ничего не заметил.

Словно слепой, поднялся Павел Сергеевич на второй этаж гостиницы, открыл дверь своего номера. Сев на застеленную кровать, сдавил ладонями гудящие от боли виски. Ошибка или оплошность? Неужели он выпустил невредимым этого гада? Да, но если бы без всяких оснований он попытался задержать известного всему городу обладателя трех орденов Красного Знамени, как бы он выглядел в этом случае и что бы ему сказал тот же чекист Ловейко или первый секретарь горкома ВКП(б) Бородин.

Красные стены люкса, украшенные аляповатыми олеографиями, навевали тоску. Павел Сергеевич понял, что впереди его ожидают невеселая бессонная ночь и до боли в сердце горестные воспоминания о Леночке и недолгих ночах их чистой отчаянной любви, не считавшейся ни с голодом, ни с боями, в каких проливалась кровь, ни с постоянной угрозой смерти, висевшей над ними самими.

На тех же самых полях, где ежедневно десятками падали сраженные врангелевскими пулями красноармейцы и командиры, она торжествовала — их слепая от счастья, горькая любовь! И не было ей равной. Павлу Сергеевичу показалось, будто снова услышал он последнее дыхание Лены, увидел ее безвольно запрокинутую голову, ощутил на руках своих неотвратимый смертный холод, сковавший ее молодое, сильное тело. И сейчас он подумал о том, сколько стойкости и веры в торжество всего живого давала ему в те суровые Фронтовые дни их любовь.

«Он это был или не он?» — с тоскою спрашивал себя Павел, почти с ненавистью глядя на те же аляповатые олеографии и обои гостиничного номера. «Бежать! — восклицал он про себя. — Хоть к черту на рога, но только отсюда, от этих постылых стен!» Но голос разума тотчас же вносил поправку: «Зачем же к черту, если можно к родному брату, который поймет, подскажет…»

Павел снял телефонную трубку и вызвал машину. Садясь рядом с белявым веснушчатым пареньком, недавно завершившим воинскую службу и еще носившим гимнастерку со споротыми петлицами, Якушев спросил:

— Барочную, тринадцать, знаешь?

— Ха, — весело осклабился шофер Ваня. — Да кто же ее в нашем Новочеркасске не знает? Там же психбольница.

— Дуй от нее полтора квартала вниз. Угловой дом на правой стороне. Брат у меня живет младший в том доме.

Ваня уже запустил мотор, и «форд» затрясся на месте.

— Это Александр Сергеевич, что ли?

— Откуда знаешь? — скосил на него Павел невеселые глаза.

Шофер широко заулыбался:

— Дак ведь еще бы! Кто ж его в городе не знает! Я ему в техникуме на вступительных математику сдавал. Да вот не пришлось учиться, в армию взяли. Теперь опять думаю поступать. Экзамен снова держать надобно.

— Могу посодействовать, — улыбнулся Якушев. — Если хорошо подготовишься, разумеется.

— Да-а, он строгий, — протянул Ваня. — Прошлый раз принял у меня экзамен, да только сказал: «А при царе сдавали лучше». Я ему в ответ: «Так ведь царя давно прогнали, Советская власть теперь, а вы царя поминаете». Он брови нахмурил и сквозь пенсне этак строго на меня зыркнул. «Знаю, — говорит, — только если при царе сдавали лучше, чем вы это сделали сегодня, молодой человек, то при Советской власти надо сдавать в два раза лучше, чем при царе». Умыл ключевой водичкой, ничего не скажешь.

По тряским городским улицам «форд» благополучно доставил Павла Сергеевича к дому брата. По его просьбе Ваня три раза нажал клаксон, и хрипловатая «Кукарача» нарушила покой окраины. За забором послышался веселый голос Веньки:

— Папа, к нам автомобиль приехал! Зеленый! Во здорово!

— Да не ори ты как сумасшедший! — заворчал из коридора Александр Сергеевич. — Сейчас узнаем, но какому поводу.

Отворив парадную дверь, он несказанно удивился:

— Молодчина, Павлик, что прибыл, а то мы тебя уже пропащим считали. О, да ты на авто!..

— Смотри, какой красавец! — весело отозвался Павел. — А фыркает как, когда мой Иван мотор заводит! Экземпляр такой, что любой миллионер позавидует. Неминуемо первое место на любых автогонках взяли бы. Как ты полагаешь, Ваня?

— Законно, взяли бы, — без колебаний ответил шофер. — Миллионер, он кто? Магнат капитала, и только. А мы представители первого в мире государства рабочих и крестьян. Не так, что ли?

Братья рассмеялись, и Павел Сергеевич сказал:

— Вот видишь, Саша, какой у меня убежденный марксист за баранкой сидит! С таким мне никуда не деться. Ни в правый, ни в левый уклон. Стало быть, генеральная линия партии в Новочеркасском горсовете будет всегда выдержана. Кстати, Ваня, — обратился он к шоферу, — пока мы будем тут с Александром Сергеевичем беседовать, покатай ребят на своей жар-птице.

— Это можно, — степенно согласился шофер. — Я их до Московской улицы и назад.

— Да хоть до Балабановской рощи, но в пределах часа.

— Гриша, Веня, где вы? А ну побыстрее! — прикрикнул на них отец.

Автомобиль с ребятами уехал, а братья уединились в кабинете. Надежды Яковлевны не было дома, она гостила на этот раз у двоюродных сестер, которых было у нее в Новочеркасске множество, и братья хозяйничали сами. Расчистив письменный стол от студенческих тетрадок и свернутых в трубочки чертежей, Александр Сергеевич принес на посеребренном подносе блюдо с холодными котлетами, сливочным маслом и вазочкой, наполненной черной икрой. От спиртного гость отказался, лишь попросил стакан молока.

— Сегодня мне лучше, — похвастался Александр Сергеевич. — Даже воздух в кабинете астматолом, как видишь, не отравлен.

Разрезав котлету, он вдруг спросил:

— Павлик, я тут в газете заметку прочел о бандитах, убивших стрелочника. Кто они?

Свет от яркой настольной лампы, льющийся из-под голубого абажура, скользил по корешкам книг, освещал половину серого отечного лица Александра Сергеевича. «Бедная Надежда Яковлевна, как она с ним мучается», — сострадательно подумал Павел Сергеевич, а вслух сказал:

— Ты об этих выродках? Что ж, я тебе расскажу некоторые подробности, но пока идет следствие, надо, чтобы их знал лишь узкий круг.

— Однако брата в этот круг ты не впускаешь! — обиженно поджав нижнюю губу, усмехнулся Александр Сергеевич. — Как ты обо мне плохо думаешь, Павлик, если начинаешь с такого предупреждения. Разве я давал тебе для этого повод? — раздраженно закончил он.

Александр Сергеевич сидел в своем жестком кресле с высокими подлокотниками, а гость на венском стуле с затейливой спинкой, внесенном для него в кабинет из зала.

— Ладно, ладно, — возразил он спокойно, — не ворчи. Нравится не нравится, а предупредить тебя должен. Обязательно расскажу, потому что тебе полезно об этом знать. Ведь и ты, подобно многим интеллигентам, представлял себе когда-то царских офицеров как белых ангелов, которым только крылышек не хватает.

— Гм-м… а почему ты так говоришь? — Нижняя полная губа младшего брата снова обиженно вздрогнула.

— А потому, что ты раньше считал по наивности белую кость сословием возвышенным, благородным и прочее. А они попросту мясники, готовые с любой своей жертвой расправляться садистски даже теперь, когда самые злобные враги наши не сомневаются в незыблемости Советской власти. Ну так послушай.

Павел коротко рассказал о происшествии на железной дороге и заметил, как обычно добрые, несколько флегматичные глаза брата темнеют от негодования, а огромный лысый череп наливается краской. К концу его рассказа Александр Сергеевич раскашлялся и потянулся дрожащими пальцами за коробкой с астматолом.

— Какая мерзость! — проговорил он гневно. — А стрелочника жалко… Ведь когда шел на пост, утренней росе небось радовался, от высокого небушка глаз оторвать не мог. И вот финал… Представляю, как трудно было этому вашему Ловейко гнев свой сдержать.

— Трудно, что там и говорить, — согласился Павел Сергеевич, — урок ему на пользу пошел.